В погоне за облаком, или Блажь вдогонку

Наталья ему:

— Прими-ка две карты, — и "семерочку" под нос.

Тот ей с усмешкой:

— Благодарствую, дорогая!

Она ему "восьмерку":

— Ну тогда еще одну прими.

Играли долго. Не доверяя никому, Наталья сама вела счет. Скрупулезно подбивала, у кого сколько очков на руках — система подсчета имела свои тонкости и хитрости. Ошибись на одно очко — и выиграет кто-то другой: при наборе ровно ста одного очка все они сгорали, и игрок как бы возвращался в начало игры со своим нулем. А ведь Наталье во что бы то ни стало нужно выиграть.

Лёшка выбыл первым: перебрал больше ста одного очка — вылетай из игры. Тем не менее, остался на своем месте. "Болел" за Наталью. Наверное, надеялся, что она загадает желание поскорее уединиться с ним в палатке. Наивный! Если бы он знал, что она задумала — ни за что не позволил бы им играть в "Фараона". Или сам не сел играть — тогда Наталья не смогла бы загадать ему свое желание.

Первый тур она с треском проиграла. Не совсем с треском — вылетела четвертой. Можно сказать, уступила в финале. Но кому уступила?! Вике! Та теперь наверняка отыграется за все свои беды.

Дружникову победительница выделила самый приятный фант:

— Целуй меня! При всех!

Наталья едва не рассмеялась. Глупая девочка. Сколько бы он тебя ни целовал — любить все равно будет Наталью. Даже если ей и не нужна его любовь. А ей действительно не нужна — теперь она знала это наверняка.

Смущенно оглядываясь на Наталью, Лёшка подошел к новоявленной "фараонше" и чмокнул в щечку самым невинным поцелуем из всех возможных.

— Не так! — закапризничала та. — По-настоящему!

Дружников повиновался: послушно чмокнул ее в губы. Но и этот поцелуй вышел достаточно невинным. Тогда Вика обхватила непонятливого Лёшку за шею, и впилась в его губы смачно и надолго. После чего сыто отерла рот, победоносно взирая на соперницу: дескать, и что ты со мной сделаешь?

Да ничего! Ее выходка вызвала у Натальи разве что кривую усмешку: детский сад какой-то.

Зато Лёшка смотрел на Наталью виновато, вроде как прощения вымаливая. Дурачок.

"Фараонша" тем временем продолжала изгаляться над "свитой". Юльке пришлось одолжить ей свой спальник: чем уж он был лучше Викиного — неизвестно, но видимо все-таки лучше. С тяжким вздохом Юлька повиновалась.

Кострица превратился в лошадь: Вика взгромоздилась на его спину, и, радостно повизгивая, понеслась на двуногом скакуне вокруг костра.

Наталья ждала своей участи с ужасом. Вика наверняка не упустит своего шанса отомстить. Не стоит и сомневаться — месть ее будет если не страшна, то по меньшей мере сильно неприятна. Конечно, это всего лишь игра, и никакого наказания не последует, если проигравший откажется повиноваться "фараону". Но карточный долг — дело чести. Пусть даже такой ерундовый. Тем не менее, Наталья все-таки откажется, если Вика придумает что-то по-настоящему ужасное.

Та придумала.

— Попроси у соседей поделиться шашлыком.

Здрасьте, вспомнила! Те шашлык утром жарили, а дело уж к вечеру — солнце хоть и не зашло еще, но уже цеплялось оранжевым брюхом за макушки самых высоких сосен. Впрочем, Наталье это как раз на руку — если шашлыка нет, стало быть, и делиться нечем. Сходит ради хохмы. Потому что если откажется — не сможет продолжить игру. А значит, не быть ей "фараоншей", не загадать Лёшке очень важное желание.

Путь лежал через палатки. Она шла не спеша, высоко задирая ноги, чтобы не зацепиться о веревку или колышек, коих было натыкано вокруг немеряно. У костра сидели мужчина лет около сорока, с нависающим поверх шортов животиком и гладко выбритым могучим затылком, и женщина с буйными кудрями химической завивки. Издалека заметив гостью, те смотрели на нее настороженно: мол, чего тебе?

— Добрый вечер, — поздоровалась Наталья вполголоса и добавила не оглядываясь: — Простите за беспокойство, но моя подруга — вот та, темненькая, — слегка кивнула в сторону своего лагеря. — Она чуть-чуть беременна, и неожиданно захотела кусочек шашлыка. Вы утром мясо жарили, а до нее только сейчас запах дошел.

— Да мы уже…

Мужчина красноречиво развел руками.

— Да-да-да, — закудахтала женщина. — С беременными такое бывает. Ах, что ж она только теперь-то? Шашлыка не осталось. Но есть маринованные огурчики — может, ее устроят огурчики?

Наталья растерялась. Не ожидала такой ответности души от посторонних людей, даже неловкость почувствовала за свою выдумку. Можно ведь было признаться без обиняков, что проиграла в дурацкую карточную игру, и теперь выполняет дурацкую же повинность.

Хозяйка засуетилась раньше, чем Наталья ответила. Подбежала к палатке — эх, если бы у Лёшки была такая! — на несколько мгновений скрылась за желтым брезентовым пологом.

В ожидании, когда она вернется, Наталья скользнула взглядом по столу-пню чуть поодаль костра. Среди эмалированных кружек и пластиковых бутылок ее внимание привлек берестяной короб с расползшимися алыми пятнами на боках: судя по всему, в нем еще недавно хранилась клубника.

Сердце взвыло болью. Что она творит? Почему здесь? Зачем?

В то лето она решила провести отпуск у далеких родственников: мамина двоюродная сестра жила в Киеве. Наташа никогда прежде ее не видела, знала лишь по редким письмам, которые та присылала кое-когда. Однако приняли гостью по-родственному радушно. Первым делом провели по достопримечательностям: Печерская Лавра, Владимирский Собор, Золотые Ворота, знаменитый Дом с химерами, Пирогово, еще что-то — теперь Наталья уж и не упомнит всего.

А потом она гуляла по городу сама. Каждый день ехала на Крещатик, оттуда брела в какую-нибудь сторону: куда ни пойди — все незнакомо, все интересно. То к Святой Софии выйдет, то к Михайловскому Златоверхому, то к Мариинскому Дворцу, а то и к Бессарабскому рынку, где, по рассказам тетушки, отовариваются самые-самые киевляне: артисты разные, и прочий бомонд.

Там, у рынка, она нашла себе мужа. Мужем он, конечно, стал несколько позже. А тогда просто кольнуло что-то в душе. И в ступне: он здорово наступил ей на ногу, Наташа аж пискнула от боли. Сначала пискнула, а потом, когда на обидчика глянула — укололо глубже и важнее. Наверное, тогда она и поняла, где в человеке душа живет: в горле, там, где ком в самые важные жизненные моменты вырастает.

Он долго извинялся, потом обещал компенсировать нанесенный здоровью вред. Наташа смеялась, отвечала то впопад, то не очень. Позже муж говорил, что и у него тогда что-то кольнуло, но не в горле, а в висках. Наверное, у мужчин душа именно там располагается.

Они долго гуляли в тот вечер по Киеву. От Крещатика поднялись к Софии, а там до Андреевского спуска рукой подать. А Спуск этот весь булыжником вымощен. Будь Наташа в кроссовках или тапочках — все бы обошлось. А у нее босоножки на высокой платформе, танкетка и подвернулась на камешке. Могло бы кончиться переломом, но повезло, обошлось порванным ремешком на туфельке. Видимо, тот треснул, когда будущий муж наступил Наташе на ногу, а когда она неудачно оступилась — и вовсе лопнул.