В погоне за счастьем

Меня не должно было быть там. Мне давно следовало быть дома и видеть десятый сон. С тех пор я часто спрашивала себя: если бы не обернулась в тот момент, мы бы так никогда и не встретились?

Судьба — это все-таки случайность, не правда ли?

2

Хлопнула входная дверь. В квартиру ввалилось еще с десяток гостей. Все они были очень шумными, очень возбужденными и очень пьяными. К тому времени в гостиной стало уже так тесно, что невозможно было двигаться. Я все никак не могла отыскать в толпе своего брата — и начинала злиться на себя за то, что согласилась прийти на эту дурацкую вечеринку. Я любила друзей Эрика, но только не в массовом скоплении.Эрик это знал и частенько подтрунивал надо мной, упрекая в необщительности.

Я не против общения, — возражала я. — Я всего лишь против толпы.

Особенно — можно было бы добавить — толпы в крохотной квартирке. Мой брат, наоборот, обожал шумные сборища. Друзей у него всегда было предостаточно. Тихий вечер в домашней обстановке даже не рассматривался как вариант времяпрепровождения. Ему непременно нужно было встречаться с приятелями в барах, заваливаться к кому-то на вечеринку, бежать на джазовую сходку или (при самом плохом раскладе) убивать вечер в одном из круглосуточных кинотеатров на 42-й улице, где крутили сразу по три фильма всего за двадцать пять центов. С тех пор как он вернулся из Южной Америки, его стадный инстинкт обострился до предела, и я уже начала задумываться, как он находит время для сна. Чтобы получить работу в программе Джо И. Брауна, ему пришлось изменить имидж, как он ни сопротивлялся этому. Он подстриг волосы и перестал одеваться, как Троцкий, потому что знал, что ни один работодатель не захочет иметь с ним дело, пока он не облачится в консервативный костюм по моде того времени.

Отец, наверное, закатывается от хохота в гробу, — сказал он однажды, — видя, как его сын, который всегда был краснее всех красных, ныне одевается у «Брукс Бразерс».

Одежда ничего не значит, — сказала я.

Не пытайся подсластить пилюлю. Одежда значит больше, чем ты думаешь. Все мои знакомые, видя меня в таком наряде, понимают: это неудачник.

Не говори так о себе.

Любой, кто поначалу мыслит себя вторым Бертольдом Брехтом, а заканчивает тем, что строчит репризы для радиовикторины, имеет полное право называть себя неудачником.

Ты напишешь еще одну великую пьесу, — сказала я.

Он грустно улыбнулся:

Эс, я в жизни не написал ни одной великойпьесы. Ты этоьзнаешь. Я не написал даже хорошей пьесы. И это ты тоже знаешь.

Да, я действительно знала — хотя никогда бы не посмела сказать об этом. Точно так же я знала и то, что безумно насыщенная светская жизнь Эрика была своего рода анестезией. Она притупляла боль разочарования. Я знала, что у него творческий кризис. И знала причину этого кризиса: он полностью разуверился в своем таланте Но Эрик не терпел сочувствия — и переводил разговор на другую тему всякий раз, когда я пыталась поднять этот больной вопрос Конечно, я поняла намек и перестала лезть с расспросами, сожалея лишь о том, что не могу вывести его на откровенность, и чувствовала себя совершенно беспомощной, когда видела, как он пытается заполнить каждую минуту своей жизни кутежами и пирушками, вроде той вечеринки, которая была очередным эпизодом нескончаемого загула.

Когда шум в гостиной достиг апогея, я решила, что уйду, если не увижу брата в следующую минуту.

И тут я почувствовала, как чья-то рука коснулась моего плеча, и за спиной прозвучал мужской голос:

У вас такой вид, будто вы ищете выход.

Я обернулась. Это был парень в армейской форме. Он стоял в паре шагов от меня, в одной руке у него был наполненный стакан, в другой — бутылка пива. Вблизи он выглядел еще более типичным ирландцем. Может, все дело было в особенном румянце кожи, квадратной челюсти, смешинке в глазах… в этом лице падшего ангела, одновременно невинном и мужественном. Он чем-то напоминал Джимми Кагни, только без присущей тому драчливости. Будь он актером, наверняка прошел бы кастинг на роль молодого священника, соборовавшего Кагни, когда того изрешетил пулями конкурирующий гангстер.

Вы слышали, что я сказал? — прокричал он сквозь шум. — Вы как будто ищете выход отсюда.

Да, я вас слышала. И да, вы очень наблюдательны, — сказала я.

А вы краснеете.

Я вдруг почувствовала, что у меня горят щеки.

Должно быть, это из-за духоты.

Или из-за того, что я самый красивый парень, которого вы когда-либо видели.

Я осторожно взглянула на него и заметила, что он игриво вздернул брови.

Вы красивы, это правда., но не сногсшибательны.

Он окинул меня восхищенным взглядом и произнес:

Отличный контрудар. Это не вас я видел на ринге с Максом Шеллингом в «Гарден»?

Вы имеете в виду ботанический сад «Бронкс Гарденс»?

А ваше имя случайно не Дороти Паркер [13] ?

Лесть вам не поможет, солдат.

Тогда я попытаюсь напоить вас, — сказал он, впихивая мне в свободную руку бутылку. — Выпейте пивка.

У меня уже есть, — сказала я, поднимая бутылку «Шлитца», которую держала в другой руке.

13

Дороти Паркер (1893–1967), американская писательница и поэт, известная своим юмором и проницательностью.

Значит, будете пить с двух рук. Мне это нравится. А вы, часом, не ирландка?

Боюсь, что нет.

Странно. Мне показалось, что в вас больше от О'Салливан из Лимерика… чем от какой-то там лошадиной Кейт Хепберн…

Я не езжу верхом, — перебила я его.

Но вы ведь из тех, кого называют «белой костью», не так ли?

Я смерила его суровым взглядом.

Так улыбается аристократия, я угадал?

Я попыталась удержаться от смеха. Ничего не вышло.

Вы только посмотрите! У нее есть чувство юмора. А я-то думал, что это не входит в набор аристократа.

Из всякого правила есть исключение.

Рад слышать. Так что… будем выбираться отсюда?

Простите?

Вы сказали, что ищете выход. Я предлагаю вам его. Со мной.

Но почему я должна идти с вами?

Потому что вы находите меня забавным, обаятельным, интригующим, соблазнительным…

Нет, вовсе нет.

Лжете. Как бы то ни было, есть еще одна причина, по которой вы должны пойти со мной. Дело в том, что мы понравились друг другу.

Кто сказал?

Я. И вы тоже.

Я ничего не говорила… — И в следующее мгновение расслышала собственный голос: — Я даже не знакома с вами.

А это имеет какое-то значение?

Разумеется, нет. Потому что я уже была без ума от него. Но, естественно, не собиралась объявлять ему об этом.

Хотя бы имя назвали, — буркнула я.

Джек Малоун. Или сержант Джек Малоун, если вы предпочитаете официоз.

И откуда вы родом, сержант?

О, это рай, Валгалла, уголок, куда белые англосаксонские протестанты боятся ступить ногой…

И называется он…?

Бруклин. Флэтбуш, если быть точным.

Первый раз слышу.

Вот видите! О чем я и говорю. Для аристократов Бруклин всегда был запретной зоной.

Ну почему же, я была на Бруклинских высотах.

А в глубинах?

Это туда вы меня тащите?

Он просиял:

Значит, по рукам?

Я никогда не сдаюсь так легко. Тем более когда оппонент забывает спросить мое имя.

О, черт!

Итак, продолжайте. Задавайте свой вопрос.

Как фас звать? — спросил он, шутливо копируя немецкий акцент.