В поисках цели
Шрифт:
— …мы провожаем две тысячи третий год. Конечно, он был разным, были сложности и ошибки….
Стою, смотрю, на нашего главу, стоящего у кремлёвских стен, припорошенных снегом. Разглядываю камешки, кирпичики, и тут вдруг понимаю — что-то не так.
— …осталось много нерешенных проблем. Однако мы вместе искали и находили нужные решения…
А! — Дошло до меня — значок прямого эфира в углу экрана! Странно, раньше всегда в записи показывали, что в принципе, и не удивительно — сколько часовых поясов на страну! Когда в Москве будет двенадцать, во Владивостоке будет
— …желаю вам, что бы все намеченное, обязательно получилось. Задуманное — сбылось…
Да и раньше я и не жил в Москве! Тут наверное такое всегда…
— Пусть будут наполнены уютом… — президент вдруг прервался, и отвлекся от камеры куда-то влево.
Миг, смазанная тень чего-то алого, прилетающего за спину президенту к кирпичной стене, яркая спешка, залившая собой весь экран, заставившая меня сощурится, а маму и вовсе ослепившая, и на экране ТВ вспыхивает заставка неработающего телевизора с цветными полосочками.
И тишина…
— Мы пре… — пискнули динамики голосом диктора, а на экране мелькнула новостная студия первого канала и растрепанная шевелюра этого самого диктора женского пола.
И свет погас, а с ним, с секундной задержкой, и экран. Во дворе вдруг обнаружилась та же картина — непроглядная тьма, и ни единого лучика света. Ни в окнах домов, ни в лампах фонарей, ни даже со стороны автострады. Хотя нет, последняя все же мелькает редкими огоньками где-то вдали.
— Дочка, ты где? — обеспокоилась мать, не обнаружив меня рядом с собой.
— Тут — хотел подставить руку под её, но получил за место этого по носу.
— Ой, прости…
— Да ничего.
— Может пройти проверить пробки? — выдала она спустя минуту неловкой тишины.
— Нет, это не они. — ответил я, и понял, что и сам, в столь полной темноте, теперь не ориентируюсь.
Не вижу, не ощущаю… слепой беспомощный котенок! И фонарика дома нет… а по памяти я только и могу, что стол кругом разочек обойти, прочапав до окна…
— Ой… — пискнула мать, и брякнула посудой.
Кажется, это было оливье.
— Пойдем на кухню, мам! — выдал я, подхватывая маму под локоток, и ведя в сторону выхода из комнаты на ощупь и мелкими шагами.
На кухне сейчас просторно! Свободно, и даже пусто — стол оттуда сейчас тут. Нету посуды — ну, почти. И уж точно — стульев. Пусть их тут всего лишь три — хватит, чтоб запнутся.
— Это что же, во всем дворе что ли света нет?!
А главное — идти до кухни, и её окна, через дверь и пустой коридор, попроще будет, чем мимо стола с борщом в пределах комнаты.
— Наверное. — ответил я, и нащупав спички, зажег одну.
Подсветил себе расположение конфорок, и тоже, зажег. Стало сразу как-то посветлее, и существенно уютнее, а за окном — пустили фейерверки.
— Ну, с новым годом — поздравила меня мать, тихонько улыбнувшись.
— Ага, с праз… — ответил я, и подавился собственными словами, глядя в окно и слушая залпы — ком…
Мои глаза округлись, улыбка сползла с лица, а руки… решили начать трястись, в тат пульсу. Как хорошо, что мама этого всего не видит! И — не понимает.
Нет, не может
быть! Вот так вот, на новый год… в самом центре…— Странные какие-то фейерверки — высказала мать, прижавшись к стеклу, выглядывая наружу — звук есть, а что-то не видно…
— Отойди от окна! — всполошился я, и с силой, всей доступной силой, дернул мать прочь от столь хрупкого стекла.
Спрятался сам, и спрятал её, ничего не понимающею женщину, под подоконник, и не вставая — погасил газ.
— Дочка…
— Это не…
— С новым годом! Урааа!
— Урааа! — вывалилась на улицу какая-то шумная компания, и принялась пускать салюты.
Настоящие! От чего комнату осветили разноцветные вспышки. Но очень недолго, буквально после первого же залпа, голос одного из крикунов, захлебнулся. И кажется — собственной кровью.
— Что с тобой, Серёга? — поинтересовалась какая-то девушка, обладательница крайне громкого и звонкого голоса, и оравшая в толпе едва не громче всех, но тут же сошлась на визг, мгновенно заглушая едва слышный хрип «Сереги».
И, как видно, побежала, но это её не спасло — через миг её визг стал каким-то совсем душераздирающим, вымораживающим до костей.
— Что, происходит… — проговорила мать, а я решил все же выглянуть из-за подоконника, и оценить обстановку.
Любопытство пересилило здравый смысл, да и веселая толпа, судя по голосам, и неутихающему крику девушки, расположилась не где-то, а в нашем дворе.
— Куда! — одернула меня мать, обратно за подоконник, не дав наружу и носу высунуть — Сиди! — усадила рядом со мной.
А сама куда-то поползла.
— Куда ты, мам? — изобразил я волнение.
— Пойдем, лучше в ванной посидим.
Хм, а идея то здравая! — оценил я решение родительницы, и пополз на четвереньках следом, старясь и не отстать, и не мешать.
— Вот жешь… Ник! — зашептала она себе под нос, уже подползая к помывочной — Ты ведь как чувствовал! Как знал… Любимый! Моё сердце не выдержит, если… — заходи — открыла дверь, и заползя следом, закрыла поплотней — Только бы все обошлось… — прошептала, навалившись на стену.
И, судя по звукам, утерев слезы, развернувшись ко мне, добавила:
— Хочешь, сказку расскажу?
Валяй, рассказывай! Тебе она сейчас нужна куда больше чем мне! Я из ванной слышу, как колотится твоё сердце, переживающее за родного человека.
Глава 37 — Новый год
Всю ночь мы провели сидя в ванной. Где-то за её стенами, и стенами дома, стреляли, вполне возможно — убивали, но у нас, в самом центре дома, за толщей бетона стен и чугуном ванной, относительно тихо, и достаточно спокойно.
Даже уютно! Если бы не монотонно капающая из крана вода и мамины сказки «про принцесс», которая она рассказывала мне, пытаясь сама при этом успокоится в процессе. До хрипоты, до изнеможения, пока наконец не уснула продолжая что-то бормотать, уже где-то ближе к середине ночи. По итогу не дав мне и намека на возможность понять что же там такое происходит «за окном», хотя бы на слух.