В поисках Минотавра (сборник)

– А теперь танцы, – мы чувствовали себя если не друзьями, то очень хорошими приятелями.

Я встал, чтобы включить музыкальный центр, но дракон остановил:

– Ты куда?

– У нас обычно танцуют под музыку, – ответил я.

– Музыку я беру на себя, – сообщил дракон, и хитро подмигнул.

После чего исчез в своей комнате и буквально через минуту появился с настоящим патефоном в руках. Девчонки при виде чуда старины буквально запрыгали от восторга, точно маленькие дети, когда любимый папа вернулся из командировки с гостинцем. Взгромоздив патефон на тумбочку, дракон включил музыку. Звук, правда, был непривычный, но вместо древних балалаечников, а я ожидал нечто в этом роде, заиграло что-то вполне современное, танцевальное. Если честно, я не очень разбираюсь в попсе, и на корчи, как мы называли дискотеку, ходил в последний раз классе в восьмом. Дракон оказался великолепным танцором. Девчата были ему под стать. Ну а я танцевал единственный известный мне танец, которому вполне подошло бы название «говномес».

Когда заиграл медляк, дракон пригласил Олю, а я пошёл танцевать с Ниной.

– А он что, правда дракон? – спросила Нина.

– По крайней мере, по паспорту, – ответил я.

– А не по паспорту?

– Те люди, которые платят мне зарплату, в этом не сомневаются.

– А ты?

– Меня трудно назвать специалистом по драконам.

– Но ты ему веришь?

– Я всем верю до тех пор, пока меня не попросят одолжить денег или дать ключ от квартиры, где деньги лежат.

– А я не могу поверить. Всегда думала, что драконы – сказочные персонажи.

– По мне, так это ты – сказочный персонаж.

– Да? И какой же.

– Сказочная женщина.

– Спасибо.

– Это твоим родителям надо говорить спасибо.

Перед окончанием танца дракон прошептал мне на ухо:

– Они из другого мира, так что можешь не опасаться что-либо подхватить.

А под финальные аккорды он подхватил Олю на руки, и скрылся за дверью своей комнаты. Я хотел поставить другую пластинку, но Нина меня остановила:

– Давай побудем в тишине, – попросила она.

Мы вернулись за стол, выпили немного вина, после чего она спросила:

– А ты тоже дракон?

– Куда мне, – ответил я.

– А кто ты?

– Не знаю… наверно, просто никто. Человек без определённого вида биографии. А ты?

– Ты здесь живёшь? – ушла она от ответа.

– Живу я в квартире в другом конце Аксая. А это – моё рабочее место.

– И как?

– Что как?

– Как работается.

– Ещё не понял. Я с ним второй день.

– И чем вы занимаетесь?

– Ходим по кабакам. Едим, пьём. Он разглагольствует, я слушаю… Короче говоря, я как девочка из эскорт-услуг, только без секса.

– Хорошая работа.

– Не жалуюсь.

– А чем до этого занимался?

– Да так, всякой ерундой.

– Понятно. Ты не обидишься, если я разуюсь? Ноги устали.

– Сделать массаж?

– А ты умеешь?

– Немного.

– Тогда сделай.

– Устраивайся поудобней, и давай сюда ноги.

– Сейчас, разуюсь.

– Я всё сделаю сам.

– Как скажешь.

Она легла на спину и положила мне ноги на колени. Я снял с неё босоножки и почему-то поставил на стол. Когда я приступил к массажу, она закрыла глаза и периодически постанывала от удовольствия. Её маленькие ступни со свежим педикюром были настолько восхитительны, что меня так и подмывало продолжить делать массаж ртом, но я не решился.

– У тебя здорово получается, – сообщила Нина, когда процедура подошла к концу. – Чем теперь будем заниматься?

– Целоваться.

– Целоваться? – переспросила она.

– Для этого есть минимум две причины.

– Да? И какие?

– Во-первых, это лучшее, чем можно заниматься, когда остаешься наедине.

– А во-вторых?

– А во-вторых, я до конца дней не прощу себя, если мы расстанемся, ни разу не поцеловавшись.

– Я тебе нравлюсь? – спросила она, с обворожительной улыбкой на обворожительных устах.

– Я в восхищении, – вспомнил я слова Бегемота.

– А ты забавный, – сказала Нина, и поцеловала меня в губы.

– А ты божественная, – сказал я, целуя её.

Целовалась она… наверно лучше, чем Мэйлс Девис играл на трубе. Не знаю, как ещё сказать. Наверно, даже если бы всё и закончилось поцелуем, это было бы моё самое яркое сексуальное переживание в жизни. Но за одним поцелуем последовали другие, после которых мы начали снимать друг с друга одежду, медленно, словно впереди была вечность.

– Какая классная постель! – прошептала Нина, когда я сорвал покрывало и положил её голенькую в постельку.

– Это потому, что я ждал тебя…

Митота четвёртая. Мысли дракона

Нина ушла по-английски, пока я спал. От неё остались чуть заметный аромат великолепных духов – и незабываемые воспоминания. Вот в кого бы я влюбился, не задумываясь. Только вряд ли мы сможем встретиться ещё раз. А жаль, чертовски жаль. В постели она сразу стала совершенно… родной, – иное слово попросту не приходит в голову. С ней не существовало барьеров, и когда я целовал её ноги, играл ртом с её клитором или ласкал языком её анус, у меня ни на мгновение не возникла мысль, что это может быть хоть сколько-нибудь неприятно. Я наслаждался вкусом и ароматом её красивого тела, наслаждался её чертовки приятной на ощупь, слегка смугловатой кожей, наслаждался её присутствием, её ласками, её страстью…

Но ушедшее не вернёшь, и от понимания грустной истины хотелось закрыть глаза, укрыться с головой одеялом и уснуть, грезя о неземной красавице Нине. Желательно, навсегда. Вот только часы на стене показывали, что я уже более двух часов сплю за деньги, а это означало, что надо вставать и приступать к исполнению трудовых обязанностей. Как говорится, только тех, кто любит труд, проститутками зовут. Вот из-за таких подъёмов и начинаешь ненавидеть работу, даже такую, как у меня. Поэтому я всегда считал и считаю, что любимым может быть только какое-либо занятие, но никак не работа, потому что необходимость заниматься даже самым любимым делом в обязательном порядке отравит его в первые же рабочие дни.

Выматерившись в никуда, я встал с постели. Посещение туалета внесло немного позитива. В ванной я вновь вспомнил о Нине, и воспоминание настолько меня возбудило, что пришлось облегчаться юношеским методом. Интересно, какой идиот придумал, что это вредно? Наверно, тот выживший из ума сексопатолог, который первым решил, что сексуальная норма мужчины в возрасте от двадцати до сорока пяти лет – два-три раза в неделю по полторы-две минуты. Хотя, может, он никогда больше и не мог? Тогда понятно, почему у него руки не доходили.