В поисках Одри

ПАПА (за кадром):
Я не знаю. И не смотри на меня так! Я не виноват!
ОДРИ (за кадром, вполголоса):
Это мама с папой. По-моему, они обсуждают Фрэнка.
МАМА (за кадром):
Так, я кое-что придумала. Устроим для него вечеринку. Сведем с какими-нибудь красавицами.
ПАПА (за кадром):
Вечеринку? Ты это серьезно?
МАМА (за кадром):
Почему бы и нет? Будет весело. Мы же раньше классные праздники устраивали.
ПАПА (за кадром):
Когда ему ВОСЕМЬ лет было. Энн, ты хоть представляешь себе, как проходят вечеринки у подростков? А если они решат перерезать друг друга или заняться сексом на батуте?
МАМА (за кадром):
Не решат! Или?.. О господи…
Дверь немного прикрывается. Камера приближается, чтобы уловить звук.
МАМА (за кадром):
Крис, ты говорил с Фрэнком как мужчина с мужчиной?
ПАПА (за кадром):
Нет. А ты говорила с ним как женщина с мужчиной?
МАМА (за кадром):
Я купила ему книгу. С картинками. Ну, ты понял.
ПАПА (за кадром, заинтересованно):
Да? Что за картинки?
МАМА (за кадром):
Ну, ты понимаешь.
ПАПА (за кадром):
Нет.
МАМА (за кадром, раздраженно):
Понимаешь. Уж точно можешь себе представить.
ПАПА (за кадром):
Не хочу представлять. Хочу, чтобы ты мне их описала – очень медленно и с французским акцентом.
МАМА (за кадром, сердито хихикая):
Крис, прекрати!
ПАПА (за кадром):
А почему все самое интересное достается Фрэнку?
Открывается дверь, выходит ПАПА, мужчина приятной наружности, которому недавно перевалило за 40. На нем деловой костюм, а в руках – маска для подводного плавания. Заметив камеру, он подскакивает.
Одри! Что ты тут делаешь?
ОДРИ (за кадром):
Снимаю. У меня проект, помнишь?
ПАПА:
Да-да, точно.
(Предупредительно кричит.)
Дорогая, Одри снимает…
В дверях показывается мама в юбке и лифчике. Увидев камеру, она закрывает руками грудь и взвизгивает.
Как я и сказал, Одри снимает.
МАМА (взволнованно):
Ах, ну понятно.
Она хватает ночнушку с дверного крючка и заворачивается в нее.
Браво, милая. За твой великолепный фильм. Может, когда в следующий раз будешь снимать, предупредишь нас заранее?
(Смотрит на папу, откашливается.)
Мы там разговаривали о… это… о кризисе… в Сирии.
ПАПА (кивает):
В Сирии.
Родители неуверенно смотрят в камеру.

Ладно, предыстория. Вам, наверное, хочется знать. В предыдущих сериях жизни Одри Тернер…

Разве что, блин. Я не могу обо всем этом в очередной раз вспоминать. Извините, просто не могу. Сколько раз уже я сидела с учителями, врачами, адвокатами, выдавливая из себя все ту же самую историю теми же самыми словами, и мне уже начало казаться, что все это произошло с кем-то другим.

И все, кто принимал в этом участие, стали как будто нереальными. Все девочки из женской школы в Стоукленде, мисс Эмерсон, учительница, говорившая, что я брежу и что мне просто нужно внимание. (Внимание. Боги Иронии, вы это слышите?)

Никто так и не понял, почему это случилось. Ну, то есть как-то поняли, почему, но не почему.

Был большой скандал и так далее и тому подобное. Трех девочек исключили, а это рекорд. Мои родители сразу же забрали меня из этой школы. И с тех пор я дома. Ну, еще в больнице, но об этом не буду. Идея у них такая, чтобы я «начала все с чистого листа» где-нибудь в другом месте. Только чтобы «начать все с чистого листа», надо «выйти из дома», а с этим у меня проблемка.

Дело не в том, что я не могу выйти на улицу. Проблема не в деревьях, воздухе или небе. А в людях. Ну, не во всех. С вами, например, все пошло бы нормально. Есть люди, с которыми мне комфортно – с которыми я могу разговаривать, смеяться, с которыми мне спокойно. Но таких очень мало. По сравнению с населением всей земли это просто крошечная часть. Даже по сравнению со средним числом пассажиров в автобусе.

Я вообще никогда не выходила в мир, даже когда была нормальная. В толпе девчонок я стояла в сторонке, спрятав лицо за волосами. Я силилась поддержать разговор о лифчиках, хотя, блин, какие лифчики? Для этого же необходима женственная фигура. Меня терзала паранойя, будто все на меня смотрят и думают, какая я отстойная.

И в то же время меня демонстрировали любым посетителям: «Это Одри, наша талантливая художница». «Наша лучшая гимнастка Одри».

Если это читает кто-то из учителей (вероятно, таких нет), вот вам совет: постарайтесь не выставлять напоказ ребенка, который весь съеживается, когда на него кто-нибудь хотя бы просто смотрит. Потому что ему от этого лучше не становится. И не очень полезно говорить при всем классе: «Она в этой параллели самая талантливая, подает такие большие надежды».

Кто хочет, чтобы на него возлагали надежды? Кто хочет быть «самым талантливым»? Кто хочет, чтобы вся параллель на нее волком смотрела?