В поисках призраков

– Я видел в порно, как такие жлобы, как ты, настоящие мужики с мускулами дрючили друг друга так, что аж дым шел! Я прямо вижу тебя в этой роли! Но ты должен, типа, доминировать, я понимаю… Это понятно, по жизни все дрючат тебя, ты никто, в самом низу пищевой цепочки, а вот в сексе ты у нас точно биг босс, угадал?

Терпеливо перекладывая салфетки, Роберт не издавал ни звука, видя Макса за спиной Слима и понимая безвыходное положение последнего. В тот же миг Максим сжал кулак и резко, наотмашь впечатал его в правое ухо наглого юнца. Раздался глухой удар, голова с растрепанными дредами дернулась, и Слим, как подкошенный, рухнул на пол.

В гостиной стало тихо. Максим так же медленно вернулся в свое кресло. Лиза налила себе сока и сделала несколько глотков. Роб оставил в покое салфетки и уставился на свои руки. Так они просидели пару минут.

– Как красиво трещит камин! – произнесла Лиза. – Никогда не обращала внимания…

– Огонь – великая штука, – спокойно ответил Макс.

– Всегда мечтала о камине. Обязательно поставлю его в своем доме – успокаивает… Хочу большой аквариум и камин, две вещи, без которых дом – не дом… Осталось только на дом как-то заработать.

– Лизок, все будет, – Максим почесал затылок. – Когда я приехал в Москву из своей пырловки, я и мечтать не мог о том, что имею сейчас… Мне тогда счастьем было на метро денег наскрести… А сейчас по утрам смотрю на людей, стоящих на остановке, и думаю: «Бедные, едут на работу ни свет ни заря, на холоде ждут автобус, а я в машине только еду домой. Приеду и как лягу спать!» В такие моменты лучше понимаешь, что высшая степень удовольствия – это свобода! Я – человек востребованный, обеспеченный, могу контролировать свой график и заниматься любимым делом, а не топать на работу каждое утро, в жару и в холод. Москва нас приняла – и это уже победа! Блин, как быстро к этому привыкаешь…

– Привыкать нормально. Главное – продолжать это ценить, – задумчиво произнесла Елизавета.

– Ценю.

Дом снова погрузился в тишину, нарушаемую лишь треском камина. Лиза, стараясь не прищуривать уставшие глаза, любовалась огнем, изредка поправляя волосы.

Макс тяжело вздохнул и посмотрел на Роба.

– Ты ни слова не скажешь? Не поддержишь беседу?

Роберт пожал плечами.

– Вы и без меня справляетесь.

Макс улыбнулся.

– Ты вообще не пьешь?

– Почему? Пью.

– А сейчас чего не выпьешь с нами?

Лиза вклинилась в их разговор:

– Ну, во-первых, кому-то нужно следить за нами, напившимися работниками телевизионного цеха. Во-вторых, уже и пить-то нечего, – она показала на две пустые бутылки виски на столе.

Максим расстроенно закивал:

– Понимаю. К тому же еще и компания не та.

– Хорошая компания, – возразил собеседник.

– Роб, вот скажи мне, – не отставал тот, – ты же прошел войну, верно?

– Верно.

– Ты убивал людей?

– Война на то и война, чтобы убивать.

– Извини, что спрашиваю, но мне интересно, что ты чувствовал, когда убивал?

Роб поднял глаза и посмотрел на Макса.

– Смотря как это происходило.

– Ну, в общем?

– В общем? – повторил Роберт. – В общем… Поначалу страх, потом думаешь об этом, не понимая, почему не чувствуешь вины. Позже можешь поплакать и увидеть это во сне, просыпаясь в изначальном страхе.

– А потом?

– А потом уже ничего не чувствуешь, просто делаешь свое дело, думая о том, что ты должен это делать. На войне нельзя не убивать, потому что иначе убьют тебя – все предельно просто.

– А что ты никогда не чувствовал там?

Роб взял паузу.

– Гордости.

– Ну, а как же патриотизм?

– Патриотизм может быть и слепым. Это порыв. А вот гордость за сделанное – это уже оценка. Собственная оценка. Делая что-то в порыве, далеко не всегда гордишься содеянным.

Макс задумался.

Роб продолжил, сделав глоток воды:

– Однажды мы зашли в глухую махаллю. Был день, и нам, молодым пацанам, хотелось просто есть и пить, ничего дурного мы не желали местным аульным. Боевики все еще оставались в ущелье в паре километров от того места, но наши держали их там уже несколько дней, так что ситуация была под контролем. Мы, чувствуя себя в безопасности, спустились вниз по реке и зашли к гражданским. Встретили нас с распростертыми объятиями, накормили, напоили, а когда мы уезжали, растаяв от собственной благодарности, нашу машину обстреляли в упор. Причем стреляли не мужчины, – те для отвода глаз были при нас без оружия, – а дети десяти – двенадцати лет. Всего-то несколько пацанов с «калашниковыми» наперевес! Из шести человек вернулись двое – я и сержант, остальные доехали трупами. На следующий день, ближе к вечеру, мы зачистили ущелье и по пути на главбазу заехали в тот аул. Меньше чем за час мы сровняли его с землей, не жалея никого! Стариков, женщин, детей – уничтожили всех до единого! – Он снова сделал глоток. – Хватаешь ребенка за волосы, сбиваешь с ног, второй рукой крепко берешь за щиколотки – и с размаху о дверной косяк! Голова лопается, как банка пепси-колы… И что ты при этом чувствуешь? Да ничего, кроме сумасшедшей злости! Абсолютно ничего, – он посмотрел на Макса. – Так же, как и ты, когда свалил с ног этого идиота. – Роб показал пальцем на все еще лежащего без сознания Слима. – Ты сделал то, что считал нужным, и в этом твоя правда. Он лежит под этим столом, но ни ты, ни я почему-то не испытываем угрызений совести. Никто из нас даже не удосужился привести его в чувство, мы даже не знаем, жив он или нет. Может, он так стукнулся затылком об пол, что уже начал коченеть? И кто в данном случае прав или виноват? На войне все так же относительно. Непонятно, убиваешь ты или кто-то твоими руками? Отвечать перед Богом тебе или правителям? Сеешь ли ты смерть среди добра или же защищаешь добро, оставляя после себя десятки изуродованных трупов? Все очень относительно…

Роб замолчал. В его голосе не было сожаления, просто он сказал все, что хотел сказать.

Лиза впитывала новую порцию того, что исходило от этого человека. Даже не пытаясь скрыть пристальный взгляд, молодая женщина изучала мужчину, вникая в свои ощущения. Она давно ни на кого так не смотрела. Сложно было понять, пугает он ее или вызывает восторг, заставляет задуматься или вытесняет все мысли из головы. Это был вихрь удивительных, противоречивых чувств, разобрать которые было не под силу даже женской логике. Роб, похоже, прочел это в ее глазах, но не стал давить ответным взглядом, предоставив ей возможность разобраться в себе самой. Он взглянул на Слима.

– Думаю, нужно привести его в чувство. – Он уверенно направился к телу.

То, что не изменить

Дважды пострадавший за один день Слим спокойно сидел за столом, придерживая у уха прохладную банку с кукурузой. Ему повезло не стукнуться головой об пол, и беспокоили его разве что опухшая мочка и редкие прояснения укуренного разума. В такие мгновения он сникал, осознавая свое униженное положение. Но тут же очередная волна дурмана, гуляющего в крови, возвращала юношу в состояние, когда реальность отступала на задний план, и он снова растягивал губы в глупой улыбке, бессмысленно глядя на окружающих.

Макс то и дело бросал пьяный взгляд на Слима, периодически справляясь о его самочувствии. Но тот не отвечал, продолжая издевательски улыбаться.

Лиза убрала со стола остатки ужина и аккуратно сложила мусор в большой целлофановый пакет.

– Роб, – заговорила она, – пойдешь проветриться – вынеси на крыльцо, хорошо?

Он кивнул.

– Еще принесу дрова.

– Уже закончились?

– Осталась пара поленьев.

– Ого, это сколько же мы просидели?

Роб посмотрел на часы.

– Мы разожгли камин в восемь вечера, а сейчас ровно час ночи.

– Пять часов, – лениво пробубнил Максим, раскачиваясь в кресле.

– Да уж… – удивилась Лиза. – Здесь, похоже, время останавливается.

Минуту спустя Слим неспешно встал из-за стола и снова вышел из дома. Лиза проводила его взглядом.

– Может, поумнел немного? Может, дрова принесет? А что, я верю в то, что люди могут меняться!

– Ага, щаз! – прошипел Макс. – Он сам – дрова!

– Ой, Максик, а ты у нас сегодня трезвый, как стеклышко! – отшутилась Елизавета.