В поисках солнца

Но вся ситуация в целом снова напомнила Райтэну, что он оказался в высшей степени никудышным сыном, не оправдавшим чаяния отца. Глубокое недовольство собой отражалось в мимике Райтэна вполне чётко.

«Переборщил с воспитательной частью», — с большим недовольством подумал старший Тогнар, складывая руки на груди.

Собственно, наверно, в этом и была суть их извечного конфликта: Райтэн слишком чувствительно относился к любым нравоучениям со стороны отца, а тот, в свою очередь, никогда не видел границу, на которой следовало остановиться.

Старший Тогнар умел и любил давать суровые уроки и правильно подбирать те слова, которые особенно запомнятся и отложатся на всю жизнь; это качество делало его хорошим правителем. В воспитании детей, как он полагал, оно тоже оказывалось нелишним — ему удавалось быстро и доходчиво донести до отпрысков всё, что он желал им донести. Повторять обычно не требовалось.

То, что отношения с детьми несколько отличаются от отношений с подчинёнными, Тогнар, к сожалению, из вида упускал.

У младших Тогнаров был один страх на троих — разочаровать отца — и одно же на троих желание — сделать так, чтобы отец ими гордился. Всю свою жизнь Райтэн старался вырваться из этой ловушки — потребности соответствовать чаяниям отца — и формально у него это даже получалось.

Но теперь, когда он вновь столкнулся с его язвительной критикой, страхи детства и юношества вновь в нём ожили. Мысль «я разочаровал его, я никудышный сын» прожигала его насквозь; он пытался бороться с ней, раз за разом напоминая себе, что есть на свете вещи важнее отцовского одобрения. Иметь право быть таким, какой ты есть, определённо, входило в число этих вещей.

— Тэн… — меж тем, откашлявшись, попытался старший Тогнар исправить дело. — Твой друг сказал очень правильную вещь: у тебя слишком чуткое сердце, чтобы пройти мимо мерзости и не вмешаться. Стыдно должно быть не тебе, а тем, кто тебя обманул.

Однако Райтэн, который слишком остро сейчас переживал мысль о том, что отец никогда не примет его таким, какой он есть, его не услышал; сложив руки на груди, он горько парировал:

— На самом деле, признай, ты предпочёл бы сына, который в подобной ситуации не даёт себя обмануть.

Тогнар недовольно поморщился, потому что Райтэн, разумеется, в чём-то был прав. Прямой и неспособный к пониманию интриг характер старшего сына не раз вызывал в нём досаду — и, конечно же, это можно было прочувствовать. Даже и сегодня, в тоне и в подробности, с какой он выдавал свои рекомендации по дальнейшей игре с Михаром.

Однако у Тогнара было много лет на то, чтобы принять тот факт, что старшенький оказался совсем не таким, как он себе вымечтал; и, пусть он совсем не соответствовал той картинке, которую Тогнар рисовал себе, когда качал на руках орущего младенца, он оставался родным и дорогим человеком.

Сентиментальные разговоры обычно никому из Тогнаров не давались — их гордый нрав требовал не опускаться до сантиментов — но тут уж у отца хватило мозгов чётко и уверенно заявить:

— Если уж ставить вопрос так жёстко, то я, однозначно, предпочту сына с честным сердцем сыну-интригану.

Райтэн поморщился; в своём режиме он всё ещё находил в любой фразе лишь подтверждение своим самоуничижительным мыслям.

— Тоже мне, честное сердце! — насмешливо фыркнул он, заходя с козырей и пытаясь использовать против отца его же аргументы. — Не может быть благородного сердца у человека, который на долгие годы бросил свою семью! — на финале фразы голос его ощутимо дрогнул, и он, резко развернувшись, уткнулся в окно.

Он пытался бросить эту фразу в отца, чтобы уличить его в неискренности; но вместо того попал сам в себя, снова погрузившись в глубокое чувство вины перед близкими.

С минуту старший Тогнар молчал, не зная, что на это ответить. С одной стороны, Райтэн был прав; с другой — он не учитывал огромное количество важных нюансов.

— Тэн, — наконец, заговорил отец. — А вот давай ты не будешь принимать на себя ответственность за мои поступки?

Райтэн так опешил, что даже обернулся. Удивление было настолько сильным, что приглушило самоуничижение: он явно не понимал, к чему ведёт отец.

Со вздохом потерев лоб, Тогнар обошёл стол и сел на своё место. Сложив ладони перед собой домиком, он принялся рассуждать тоном небрежным и любезным:

— Ну, смотри, что у нас выходит, Тэн. Юноша сбегает из дому — так? — Райтэн нахмурил брови, ожидая подвоха. — Что, во имя Великого Пламени, может помешать его отцу вернуть его домой — с учётом тех связей и возможностей, коими его отец обладает как правитель Аньтье?

Райтэн чуть склонил голову набок, пытаясь понять, что за интригу ведёт отец. Там и тогда, в пятнадцать лет, он, с одной стороны, хотел стать независимым и боялся того, что отец попробует вернуть его силой; первое время после побега он пугался каждого шороха в ожидании посланных за ним людей… однако, с другой стороны…

Люди эти всё не появлялись. Отец, казалось, бездействовал, не предпринимая никаких действий по поискам блудного сына. И, хотя Райтэн боялся этих поисков и хотел, чтобы его не нашли, самым иррациональным образом он был ранен тем, что его желание вполне сбылось, и никто его и не искал. Это бездействие со стороны отца словно подтверждало самую болезненную и мучительную мысль: что отцу нужен был только наследник, а не сам Райтэн. И Райтэн таким, какой он есть, ему и даром не сдался. Сбежал — ну и хвала Великому Пламени, меньше проблем с дерзким сыночком, который вечно всё портит своими грубыми выходками и безрассудными поступками.

— Итак, — продолжил, меж тем, Тогнар, — как мы только что выяснили, это было моим свободным и осознанным решением: позволить тебе жить так, как ты выбрал. Ты не мог меня принудить к этому, Тэн. Никакими своими побегами. Ты был почти ребёнком, а я уже тогда был взрослым, облечённым, к тому же, властью. Наши уровни тогда были не сопоставимы, понимаешь?

По лицу Райтэна заходили желваки — кажется, он пытался нахмуриться ещё сильнее, но дальше было уже некуда. Слова отца, как ему сейчас казалось, только утверждают всё ту же мучительную мысль: ты, Тэн, мне и тогда нахрен не сдался, и теперь только проблемы и создаёшь.

— И раз уж теперь и ты человек взрослый, — продолжил, меж тем, отец, — и я спустился до статуса рядового члена общества — может, объяснишь мне, какого демона ты обвиняешь себя за мой выбор?

Тогнар хотел выразить мысль, что Райтэн не должен так сильно винить себя за свой побег; но получилось у него только хуже, потому что Райтэн услышал все его аргументы как «сбежал и сбежал, да кому ты был нужен?»

Раненый до глубины сердца Райтэн прожёг отца яростным, острым взглядом, резко подошёл к столу, опёрся на него руками напротив него и зло заявил: