В порыве страсти

– Привет, Джон.

Дверь была приоткрыта, и он не услышал, как она вошла. Она стояла на пороге в ореоле света, в простом белом платье, и ослепляла его уставшие, затуманенные алкоголем глаза бело-золотым пламенем.

– С кем ты разговариваешь?

– С мертвыми. Но они не отвечают.

Она подняла руку, словно пытаясь отмахнуться от его глупых слов, как от назойливой мухи.

– Где ты был вчера вечером?

Джина не сердилась, даже не укоряла его, просто была обиженной, растерянной и встревоженной.

– Вчера я рассказала о нас папе, – натянуто начала она. – И он не обрадовался, как я ожидала, а очень расстроился. Поэтому для меня было очень важно, чтобы ты ужинал с нами, чтобы он увидел, что ты говоришь искренне, что ты не водишь меня за нос. А когда ты не пришел, не показался и вообще не вернулся, он уверился в худших подозрениях. Где ты был, Джон?

– Ах…

Настал решающий момент, а Джон чувствовал себя опустошенным. Он уставился на девушку пустыми совиными глазами.

– Ответь.

– Да. – Он попытался прочистить горло. – Там. Я был там. В буше. Не здесь.

Спокойствие Джины мгновенно улетучилось.

– Джон, что случилось?

– Ничего не случилось!

– Не веди себя так со мной! Разве ты забыл… что между нами было? То ты говоришь, что любишь меня, а на следующий день убегаешь, исчезаешь, прячешься в часовне, напиваешься…

Джон помахал бутылкой.

– Я не очень пьян. Джина едва не плакала.

– Я бы хотела серьезно поговорить с тобой, когда ты будешь на это способен. А пока мне нужно закончить танец к сегодняшнему вечеру. Алекс перенес представление в усадьбу, и я не знаю, откуда начинать. – Она повернулась к двери.

Джон отчаянно не хотел, чтобы она уходила.

– Слушай, давай поговорим сейчас – пока я в состоянии слушать.

Она взглянула на него с гневом и болью.

– Ты серьезно?

Он медленно поднялся и двинулся к ней.

– Как никогда.

Она безнадежно пожала плечами.

– Лучше потом. После представления.

– А почему не сейчас? – Он схватил ее за руку. – Пока я еще пьян?

Она вздрогнула.

– Джон, я понимаю, тебе столько пришлось пережить…

– Пережить? – Эхо его истерического хохота прокатилось по часовне. – Да, конечно, можно сказать и так!

Она покачала головой.

– И ты знаешь, как я сожалею о… обо всем.

– Да, отлично, что мы можем поговорить вот так, честно и откровенно! – фыркнул он.

Она рассердилась.

– Не смейся надо мной, Джон! Ты заставил меня пережить худшую ночь в моей жизни, и я пытаюсь понять, пытаюсь взглянуть с твоей точки зрения. Не мешай мне! – Джина вырвала руку. – Увидимся позже. Можно еще немного потерпеть.

– Прежде чем ты уйдешь… – Прежде чем ты уйдешь, моя дорогая, нежная, любимая, прежде чем ты уйдешь и унесешь мое сердце, отныне и навсегда… – Давай по крайней мере попытаемся отделить эмоциональные вопросы от практических.

Джина побледнела.

– Что?

Джон заговорил очень тихо:

– Я хочу, чтобы ты ушла, Джина.

– Что?

– Оставила меня.

– Почему?

– Я не могу тебе объяснить.

Он видел, что она отчаянно цепляется за последние остатки мужества.

– Ты должен мне сказать почему!

Как он мог произнести это и не изойти криком?

– Все кончено.

– Нет! Нет, я не верю! – В ее глазах чернело все страдание мира. Она отчаянно молотила его руками, словно стараясь защититься от жестоких слов. – Ты просто пьян! – кричала она, хватаясь за соломинку.

Он снова засмеялся, еще горше.

– Недостаточно пьян. – Выпить бы реку, утонуть в океане… – Повторяю еще раз. Все кончено. Ты должна уйти. Я не могу объяснить.

Под его взглядом она словно съежилась, как в уменьшающем зеркале.

– Вчера ты хотел меня. Я знаю, хотел! – заявила она требовательно, как ребенок.

Он заставил себя ожесточиться.

– А теперь не хочу.

– Что я сделала?

– Ничего. Просто уходи. – Он не знал, долго ли сможет выдержать эту пытку, на сколько еще хватит у нее сил.

– Нет!

Он резко повернулся к ней.

– Ты еще здесь?

– Я хочу знать, в чем дело!

Он посмотрел на часы.

– Скоро одиннадцать?

– Почему ты так поступаешь? – Бессознательным детским жестом Джина прижала стиснутые кулаки к губам. – Я хочу быть с тобой всю жизнь, а ты прогоняешь меня?

– Да.

Она собралась с духом, напрягшись для последнего броска.

– Я нужна тебе!

Джон наклонился и отчетливо произнес ей прямо в лицо:

– Мне! нужно! чтобы! ты! ушла! – Он старался говорить свысока. – Иди, показывай свое гастрольное представление! Сегодня твой вечер, правда? Иди, изображай Марго Фонтейн со своими деревенскими дружками-танцорами. Увидим, на что ты способна.

– Правильно!

Джина выпрямилась, дрожа от злости.

– Верно, подонок! Не знаю, в какие игры ты со мной играешь, но надеюсь, ты будешь удовлетворен, мистер Кёниг! Папа с самого начала был прав! Мерзавцы вы все, Кёниги!

Она замахнулась кулаком, словно хотела ударить его, но передумала. У нее в запасе был еще один выстрел.

– Если придешь сегодня вечером смотреть наш танец, увидишь, как мы отблагодарим Кёнигов. И не думаю, что тебе будет трудно в их деяниях узнать себя!

Со всей округи на машинах, вездеходах, мотоциклах и даже лошадях съезжались на корробори танцоры и участники праздника. В широко раскинувшейся красной пустыне поселок аборигенов был виден издалека – его окружали величественные эвкалипты, призрачно белеющие в вечерних сумерках.

В поселке танцоры Джины уже показали гостям старинные танцы, выражающие сущность праздника корробори – древнего ритуала любви и смерти, восходящего к временам появления первых людей на материке. Теперь в Кёнигсхаусе, на лужайке между домами, сооружали сцену для второго представления – тщательно утрамбовали и подмели твердую земляную площадку.

Перед ней полукругом поставили кресла, хотя некоторые зрители – например, державшийся особняком Чарльз, с сардонической усмешкой прохаживавшийся позади, – ясно дали понять, что предпочитают стоять. Керосиновые факелы, припасенные в ожидании полной темноты, подковой охватывали труппу Джины, танцоров и музыкантов; они были готовы начинать.

– Уверен, вам будет очень интересно, – горячо уверял Алекс миссис Мацуда и Бакли, проводя их к почетным креслам в середине.

И когда только он успокоится со своей продажей, думал Джон, стараясь держаться от Чарльза как можно дальше и при этом не пропустить танца. Его тошнило от отвращения, а еще от выпивки: начав пить вчера ночью, он продолжал пить весь день.

Возле Крэйга Бакли сидела Элен, Джону она казалась бледнее обычного, хотя еще неизвестно, кто выглядел хуже – она или Бен, находившийся по другую сторону от нее. Заметив, каким взглядом, полным жгучего укора, смерил его сегодня Беи, Джон понял, что Джина рассказала ему, что случилось во время горестного раздора в часовне. Сейчас Бен, посеревший и ушедший в себя, избегал встречаться взглядом с Джоном, но беспрерывно подергивающиеся руки и лицо выдавали его внутреннее смятение.