В постели с миллиардером

– Я, пожалуй, тут… полежу.

Впрочем, ретирада друга Робертом осталась почти не замечена, потому что через считанные мгновения дверь садика распахнулась и на пороге показалась Татьяна Борисовна собственной персоной. Все в тех же очках, все в том же унылом сером костюме. Одним словом – мечта, а не невеста.

– Татьяна Борисовна! – выпалил, не теряя времени даром, Левицкий. – Позвольте пригласить вас…

– Это что? – прервала она его, указывая на несчастный букет. – Цветы с нашей клумбы?

– Виноват, – склонил Роберт голову и, кинув на нее многообещающий взгляд исподлобья, сказал:

– Обещаю исправиться и осеменить! – и, в ответ на изумлённый взгляд серых, по-кошачьи раскосых глаз, добавил:

– В смысле – клумбу! Но, – выставил он указательный палец, – при одном условии! Если вы согласитесь…

– Господи, да вы же пьяны! – снова перебила Татьяна Борисовна со смесью удивления и отвращения на лице, а затем… захлопнула перед его носом дверь.

Что?! Захлопнула дверь?!

Роберта настолько поразил сам факт того, что его ухаживания не нашли в ней отклика, что первый порыв – снова забарабанить в чёртову дверь – был им в итоге задушен на корню. Вместо этого он, с досадой отбросив проклятые цветы, повернулся в ту сторону, куда уполз Печенька и, словно желая уточнить, было ли это на самом деле или просто ему померещилось, спросил:

– Она что… отшила меня?

В ответ на его вопрос из кустов послышался только безучастный храп.

Присев на каменные ступени крыльца, Роберт сжал начавшую трещать голову руками и в который уже раз за этот дурацкий день, подытожил:

– П*здец.

* * *

Вчерашний день был странным во всех отношениях. Хорошо хоть я успела вымотаться настолько, что, прибыв домой, просто приняла душ, упала в постель и заснула. Никаких мыслей, никаких удивлений на тему того, как вообще со мной могло всё это случиться.

Зато утром, ещё находясь в полудрёме, я поняла, что думаю… о том мужчине, что пообрывал все несчастные цветы на детсадовской клумбе. Роберт, кажется. Да, Роберт. Именно так его и звали, и имя это очень и очень ему подходило. Лишнее напоминание о том, что он весь – из другого мира, начиная с имени, заканчивая дорогущей одеждой, цена на которую начиналась от нескольких моих годовых зарплат.

А вообще… зачем я вообще о нём думаю? Вчера я видела его в первый и в последний раз в жизни, а это означало – прочь все мысли о том, кто никогда мне больше не встретится.

Откинув одеяло, я прислушалась к звукам, доносящимся из кухни. Хлопнула дверца холодильника, включился телевизор, через стенку донеслись очередные дебаты очередных политиканов. Значит, дед дома.

– Доброе утро, – поздоровалась я с ним, едва вышла из своей комнаты, по пути завязывая пояс на халате, и услышала в ответ привычное:

– День уже давно.

– У кого день, а у кого утро, – парировала я. – И кое-кто вчера работал допоздна.

Дедуля не отреагировал. Вялая попытка дать понять, что я не в восторге от его похождений, прошла мимо ушей Александра Константиновича.

– Как вообще дела? – поинтересовалась, устраиваясь за столом, пока дед не умчался куда-нибудь ещё. И услышала неожиданное:

– Всё хорошо. Сегодня гости у нас.

Он открыл холодильник и продемонстрировал мне стоящую на верхней полке банку икры и лежащую рядом упаковку красной рыбы. На дверце – две бутылки шампанского. Говорить, что лучше бы эти деньги пошли в фонд сломанной плиты или отвалившегося кафеля я не стала.

– Твоя Елена Викторовна придёт? – уточнила я, не зная, радоваться или нет тому, что в этот раз у дедушки, кажется, всё серьёзнее, чем в предыдущий.

– И не одна. Сына приведёт знакомиться.

– С кем?

– Ну, не со мной же. Я его уже видел. С тобой.

– Вот как…

Я тяжело вздохнула. По правде, со страхом ожидала того момента, когда дед примется устраивать мою личную жизнь, и вот, похоже, он наступил. Нет, такая забота была мне в некотором роде приятна, но… Но я всё ещё надеялась на то, что всё не так плохо.

– Приготовь чего-нибудь, ну, как ты умеешь. Они приедут к четырём.

Я бросила взгляд на часы. Прекрасно. Три часа на все чудеса, а ещё вроде как надо выглядеть более-менее пристойно…

– Ладно. Пойду в душ, потом готовить, – буркнула я, понимая, что мой первый выходной накрылся медным тазом. Что дедушка, впрочем, воспринял совершенно нормально. Кивнув, полез в свой волшебный шкафчик, где стояли запасы его наливок, и я поняла, что до моих пожеланий провести субботу на диване возле телевизора ему нет никакого дела.

– Танечка, а вы ведь с детками работаете? – во второй раз за последние полчаса спросила Елена Викторовна, оказавшаяся весьма приятной женщиной полной комплекции, как раз такой, какую любил дед.

– Да, с детками. В детском садике.

– Значит, деток любите.

Она бросила на сына Вову красноречивый взгляд, и тот подвинулся чуть ближе ко мне. Едва только они вошли в нашу квартиру, как я поняла, что начинаю злиться. Хотя, вроде бы, особо на меня никто никогда не давил, и знакомство с Владимиром совсем ни к чему не обязывало, но… Неужели лысеющий мужчина сорока с лишним лет, обладатель весьма внушительного живота – это и есть тот самый «принц», в котором дедуля увидел того, с кем я могла бы построить семью?

– Татьяна, ещё шампанского? – предложил Владимир, и я помотала головой.

– Нет, спасибо. У меня есть.

Он замолчал, очевидно, не зная, о чём говорить. Я не знала тоже, потому принялась и дальше ковыряться в салате.

А вот дедушка и Елена Викторовна чувствовали себя словно рыбы в воде, и то ли под действием наливок, то ли просто потому, что были менее скованы в сложившихся обстоятельствах, вовсю обсуждали, как отправятся завтра или в музей или на концерт.

– Танечка, а вы любите Стаса? – неожиданно вопросила Елена Викторовна, и я удивлённо округлила глаза, пытаясь воскресить в памяти всех своих немногочисленных мужчин. Стаса среди них ожидаемо не оказалось.

– Какого Стаса? – выдохнула я и всё же допила шампанское.

– Ну, Михайлова, – в голосе Елены Викторовны послышалось разочарование.

– А, Михайлова. Тот, который поёт про рассветы и туманы?

– Да.

– Очень люблю, – соврала я, чтобы только от меня отстали. – Вы его поклонница?

– Да! – Глаза Елены Викторовны загорелись от восторга, и я слабо улыбнулась ей. Я уже предвидела, как посиделки перейдут в вечер песен имени Стаса Михайлова и мысленно готовилась в ближайшее время обозначить дедушке своё нежелание впредь знакомиться с сыновьями и внуками его пассий. И когда Владимир поднялся из-за стола и предложил сходить с ним на балкон покурить, я, ни разу не бравшая в рот ни единой сигареты, с благодарностью кивнула.