В постели со Снежной Королевой

Она говорила и говорила, припоминая мельчайшие подробности, вытаскивая на свет все нюансы, и в конце ее монолога у окружающих возникло впечатление, будто мадам Плывун знала Семена Владимировича всю жизнь и он ей был вроде родного отца.

Марь Иванна Лигайо сосредоточенно ела, Алена молчала, рассеянно слушая Веру Олеговну. На столе стояла открытая коробка конфет, которую Кашин вез из Москвы.

«И зачем я только послушалась его! — с тоскливым раздражением размышляла Алена. — Надо было остановить его, оставить в Москве! Возможно, Семен Владимирович был бы жив… Известие о смерти Лигайо буквально подкосило его!»

Ей было и жалко старика, и в то же время она на него злилась. Ну не должен он был умирать у нее на руках!

Ни разу за все эти три дня она не заплакала — даже тогда, на кладбище, когда гроб с телом Кашина опускали в мерзлую землю. «Семен Владимирович, как вы могли?! Это просто свинство с вашей стороны!..»

Кроме них троих, в кафе больше никого не было — Алена специально сняла весь зал на вечер. Официанты усердно сновали вокруг их стола, а на крошечной сцене заливался под караоке толстый румяный юноша с иссиня-черными бровями. Они все очень старались — видимо, не так часто на их долю выпадали подобные заказы… В глубине сцены стояло фортепиано.

— ...так вот, более скромного, более отзывчивого человека в своей жизни я не встречала! — вещала Вера Олеговна. — Когда я его увидела, то сразу поняла, что Семен Владимирович человек особенный, тонкой, душевный, и потому известие о его кончине стало для меня настоящим ударом…

— Минутку, — рассеянно перебила ее Алена.

Она встала из-за стола и пошла к сцене. Решительно отстранила юношу с микрофоном и села за фортепиано. Подняла крышку, сделала несколько пробных аккордов. Как ни странно, инструмент оказался в неплохом состоянии.

Все с интересом уставились на нее, даже Марь Иванна перестала жевать.

У Алены не было никаких сомнений, что именно должна она сейчас играть. Она опустила руки на клавиши, и тихие, нежные, бесконечно печальные и бесконечно страстные звуки моцартовского Реквиема заполнили зал, вырвались наружу сквозь открытую форточку — туда, в последние дни февраля. Даже собаки во дворах перестали лаять, пораженные этой мелодией. Наверное, еще ни на одном концерте Алена не играла столь безупречно.

Она прощалась с Кашиным. Она прощалась с ним и вместе с тем вспоминала Вику. Слабое, испугавшееся жизни создание…

Когда она закончила и вытерла слезы на глазах, Вера Олеговна произнесла на весь зал, ошеломленно:

— Ничего себе… Ван Клиберн, да и только!

…Алена ночевала в номере борисовской гостиницы последний день. Завтра, рано утром, она собиралась отбыть наконец в Москву.

Но ей долго не удавалось заснуть. После поминок болела голова. Где-то неподалеку опять выли собаки, в соседнем номере кто-то смотрел телевизор…

Потом Алена все-таки уснула, и ей приснился очень странный сон.

Она увидела огромное поле — каменистая почва, торчащие кое-где пучки чахлой травы… Пусто и пустынно. Но потом посреди этого поля вдруг появилась Ирма Ивлева, в полупрозрачном и легком наряде, в балетных туфельках, точно она приготовилась исполнить партию Жизели.

«Неужели она собирается танцевать?» — удивилась во сне Алена.

Ивлева грациозно подняла руки вверх и закружилась — легкая, точно перышко, в своем воздушном наряде, с нежной улыбкой на розовых губах. Она подпрыгивала, надолго зависая в воздухе, высоко и без малейших усилий вздергивала ноги к синему, без единого облачка небу, закручивала фуэте — Алена невольно залюбовалась ею. Даже перестало казаться странным, что Ивлева выбрала для танцев подобное место!

Ивлева танцевала и танцевала — и под конец закружилась в таком стремительном и долгом фуэте, что Алене не по себе стало. Это как же такое возможно?..

Ирма Ивлева кружилась и кружилась — постепенно даже воздух завертелся вокруг нее, поднялся вверх песок, затрепетала трава. Нечто вроде маленького смерча — вот что Ивлева сделала!

Движения все убыстрялись и убыстрялись, не видно было уже ни рук, ни ног, мелькало лишь идеальное личико с нежной улыбкой, но эта улыбка пугала своей неподвижностью. Смерч закручивался все сильнее. В почве образовалось нечто вроде воронки, а траву поблизости вырывало с корнем.

Небо, прежде синее, вдруг стремительно стало чернеть. Это был мощный, страшный смерч, которые обычно показывают по телевизору в передачах о природных катаклизмах, — сметающий все на своем пути. Ивлева сама вызвала его!

И смерч потихоньку пополз в сторону Алены, намереваясь засосать ее… Она проснулась в ужасе, когда тот был совсем близко. «Что это было?» — с лихорадочно бьющимся сердцем подумала Алена. Как будто она уже видела этот сон?.. Видела или нет?

Черный сумрак гостиничного номера, круглая желтая луна в форточке… Алена потянулась, нащупала на тумбочке бутылку с минералкой, сделала несколько жадных глотков прямо из горлышка. Потом вылила оставшуюся воду себе в ладонь и протерла разгоряченное лицо.

«Видела! Ну да, я уже где-то видела эту картинку! Только вот где, когда?..» И тут она вспомнила — в дневнике Вики Селетиной. Та нарисовала свою подругу Ирму Ивлеву в вихре танца.

Раньше Алене этот рисунок казался вполне обычным, он не вызывал у нее никакого интереса — подумаешь, изобразила та подружку-танцовщицу! Но только сейчас Алена догадалась о скрытом смысле рисунка. Не вихрь танца, а гибельный смерч, сметающий все на своем пути. Ураган. Опасность. Угроза.

«Ирма! Ирма Ивлева была ее соперницей! Вот что хотела сказать Вика…» — догадалась Алена. Конечно, это было всего лишь предположение, да и то весьма сомнительное, но сейчас во сне Алена словно увидела все происходящее глазами Вики.

У Никиты Ратманова был роман с Ирмой Ивлевой. Они наверняка были знакомы — через Вику. Селетин — Вика — Никита — Ирма. Вот они, стороны четырехугольника!

* * *

— …ты где пропадала?! — сердито кричал Селетин в трубку. — Я, между прочим, все морги обзвонил, все больницы! Взяла и пропала… Ты могла меня предупредить?.. Ты решила со мной расстаться, да? Очень удачный способ!

— Ромочка, прости! — перебила его Алена. — Тут просто возникли некие форс-мажорные обстоятельства. Я сейчас все объясню…

— Да уж, пожалуйста! — исходил тот гневом. — Столько дней…

— Ты помнишь Кашина? Ну, того старичка-соседа, сверху? Так вот, приходит он ко мне…

И Алена подробно, со всеми деталями, пересказала то, что произошло с ней в Борисове. Не упомянула только о своем сне.

— О господи!.. — пробормотал Селетин, уже совершенно другим голосом. — Значит, старик умер, и ты его хоронила там… Почему же ты мне не позвонила из гостиницы? Ни за что не поверю, что там не было ни одного телефона!