В праздник цветущей вишни

Германо-японский «антикоминтерновский пакт» вступал в силу.

КТО ХОЧЕТ ПОЙМАТЬ ТИГРЕНКА...

Политическая обстановка в мире все больше накалялась. Точно в кратере громадного, оживающего вулкана, жидкая лава угрожающих событий то набухала, готовая перехлестнуть через край, то оседала, продолжая бурлить в глубинах кратера, и поднималась вновь, способная вот-вот вырваться из скалистого огнеупорного тигля и устремиться вниз по крутым склонам вулкана...

Год тысяча девятьсот тридцать шестой был годом непрестанных глубинных взрывов, неощутимых в достаточной мере на земной поверхности, и требовалась внимательная сейсмическая служба, способная предвосхитить события, предостеречь благодушных, которым казалось, что мир стоит незыблемо, нерушимо. Сернистые газы, сопровождающие подземные взрывы, уже вырывались на поверхность планеты, отравляя атмосферу земли.

Германский фашизм накапливал силы, рядовых немцев уговаривали ограничить потребление сливочного масла, утверждая, что для народа пушки куда важнее. В подтверждение Гитлер оккупировал Рейнскую область – без пушек ему не вернуть бы западно-германские земли. Пушки даже не стреляли, их просто везли на платформах. А что будет, когда они заговорят?! Немецкие обыватели почесывали затылки: может, верно, проживем и без масла, за нас ведь думает фюрер...

Муссолини, продолжая войну в Абиссинии, захватил эфиопскую столицу Аддис-Абебу, и Лига наций, признав право сильного, отказалась от дальнейших санкций в отношении фашистской Италии.

Комиссия Литтона, изучавшая мукденский инцидент, приказала долго жить. Ее доклад положили в архив все той же Лиги наций. Дипломатический протест против японской агрессии выразили только лишь тем, что не поехали провожать на вокзал коротконогого Мацуока в высоком цилиндре, когда тот покинул ассамблею Лиги наций и возвращался домой.

Иным казалось, что ликвидация февральского мятежа в Токио была победой антимилитаристских сил, но через месяц премьер Хирота запретил первомайскую демонстрацию в Японии, а новый министр финансов – президент национального промышленного банка Баба-сэнсей – подготовил и утвердил государственный бюджет неслыханного напряжения. Он увеличил в полтора раза ассигнования на военные расходы. Экономика страны переходила на военные рельсы. Министра финансов уважительно называли сэнсэй – учитель. Он изрекал: «Наша экономика может произносить весомые слова только при условии, если промышленники будут опираться на военные силы». Учитель Баба провозглашал союз монополий и генералов.

В разгар лета мадридское радио передало сводку погоды: «Над всей Испанией голубое небо». Но политический горизонт был далеко не безоблачен. Голос кукушки – позывные мадридской радиостанции – и фраза о голубом небе послужили сигналом к восстанию генерала Франко против Испанской демократической республики, восстанию, поддержанному германским фашизмом.

Казалось, для японской военщины международная обстановка складывается благоприятно. Долгие споры о направлении государственной политики, нерешительность «рыхлых», как называли тогда сторонников умеренных действий, постепенно затухали. Руководители армии и военно-морского флота нашли друг с другом общий язык – континентальная экспансия должна распространяться и на юг и на север. На юге – вплоть до Сингапура, Филиппин и Суматры, может быть, до Австралии, а на севере – к советскому Приморью, Байкалу, Сибири и, конечно, к степям Внешней Монголии. Эти обширные земли все чаще именовались сферой великого сопроцветания Азии под эгидой Японии. Хакко Итио! Весь мир под одной японской крышей!

В августе на совещании министров, куда пригласили даже не всех членов кабинета, утверждали «Основные принципы национальной политики». Там были такие фразы:

«Основа нашего государственного правления состоит в том, чтобы, опираясь на великий принцип взаимоотношений между императором и его подданными... осуществить великую миссию страны Ямато в области внешней политики, превратить империю в стабилизирующую силу в Восточной Азии, что завещано нам со дня возникновения японского государства...»

«Ликвидация угрозы с севера, со стороны Советского Союза, путем развития Маньчжоу-го... Притом следует обратить внимание на сохранение дружественных отношений с великими державами.

Расширение нашего продвижения на юг, особенно в районах стран Южных морей.

Военные приготовления в армии заключаются в увеличении контингентов войск, расположенных в Маньчжоу-го и Корее, настолько, чтобы они были способны в случае военных действий нанести первый удар по расположенным на Дальнем Востоке вооруженным силам Советского Союза.

В целях обеспечения успешной дипломатической деятельности военные круги должны избегать открытых действий и оказывать ей помощь тайно».

В основных принципах национальной японской политики континентальный Китай относился к южному варианту императорского пути.

В тайных, теперь уже государственных планах японского кабинета был отчетливо виден почерк Сатбо Хамба – начальника генерального штаба. Стратегические, мобилизационные и другие военные планы постепенно перекочевывали на страницы правительственных документов.

Наступивший 1937 год ознаменовался значительными перестановками фигур на военных и дипломатических постах. Началось это с Квантунской армии. Генерал Итагаки возвратился в Токио, а вместо него начальником штаба в Маньчжурии стал начальник военной полиции полковник Тодзио. Генерал Доихара уехал в Китай на командную работу, а во главе японского правительства стал принц Коноэ, известный своими прогерманскими взглядами.

За пять лет, прошедших после мукденского инцидента, после отставки генерала Танака, сменилось больше десятка премьер-министров. Одних убивали, других устраняли с помощью тайных интриг, но каждый раз на пост премьера приходили новые политики, которые все больше устраивали гумбацу – военную клику. Дряхлый, но мудрый принц Сайондзи, живучий, как черепаха, уже не всегда мог повлиять на выбор очередного премьер-министра. В продолжение десятилетий, начиная с эры Мейдзи – деда царствующего Хирохито, на обязанности членов Генро лежала рекомендация императору нового главы государства. Теперь эти смены происходили слишком часто, и принц Сайондзи вынужден был лишь соглашаться с утверждением предложенных кандидатов.

Но все премьеры, живущие на свете, независимо от того, когда они возглавляли правительственные кабинеты Японии, становились после отставки дзюсинами – членами совета старейших деятелей государства. Каждый из них до конца жизни оставался в ранге шинина, присвоенного ему императором одновременно с назначением премьер-министром. Во всех сложных случаях совет дзюсинов, в который входили также и бывшие председатели Тайного совета, обсуждал проблемы и давал рекомендации императору. И уж совершенно обязательно дзюсины обсуждали кандидатуру нового премьер-министра, хотя бы формально согласуя свое мнение с последним из могикан эры Мейдзи – принцем Сайондзи.

Казалось бы, предпоследний премьер-министр Хирота устраивал гумбацу, но и он проявил мягкотелость. В японском парламенте однажды возникла дискуссия: депутат Хамада поднялся на трибуну и сказал такое, чего давно не слышали в этом зале:

«За последние годы военные круги стали претендовать на роль движущей силы нашей политики. Взгляды, существующие в армии, требуют укрепления диктатуры, что наносит большой вред народу».

Хирота промолчал, но военный министр Тэраучи, сын прославившегося в Сибири маршала, принял вызов и яростно обрушился на депутата, расценив его выступление как оскорбление армии, что наносит вред духу единства нации.