В прорыв идут штрафные батальоны

Про Верблюдича с ухой Павел мимо ушей пропустил, а вот пополнение… Интересно. Заждались в батальоне маршевых рот, или, как их по-прежнему, по-лагерному, этапами называли. Да и этапом эту короткую шеренгу перед штабом с трудом можно назвать.

Похоже, ожидали комбата. Его неизменного ритуального действа, когда он, пристально вглядываясь в лица штрафников, обходил строй, а затем впечатлял вновь прибывших спичем о гуманности Родины, предоставляющей возможность искупить вину кровью, и о двух смертях для штрафников — героической и позорной.

Беглого взгляда достаточно, чтобы убедиться: лагерники, сплошь уголовники. К солдатскому строю непривычные. Стоят в шинелях нараспашку, руки в карманах. Лица гладкие и наглые. Вещмешки и сидора, конечно, под завязку. В них кубанки с красным верхом и матросские тельняшки обязательно найдутся.

У крайнего слева малого, раскосого, с перебитым носом, все пальцы на руках татуированные. На левой руке (почему на левой?) — два массивных золотых кольца. Рук не прячет, кольца — напоказ. А раз не опасается, значит, уверен: не он, а его должны бояться.

Привлек внимание также коротышка — метр пятьдесят в прыжке, но крепенький, налитой. У этого под застегнутым лишь на одну нижнюю пуговицу воротом гимнастерки, прямо на горловой впадинке, красуется массивный золотой крест с рубиновым камнем по центру. Что крест, что его обладатель — экземпляры, видно, редкие, штучные, расценил Павел, наблюдая, с какой подобострастной поклонностью ловит окружение всякий жест или реплику коротышки.

— Здесь людей нет, — вещал он внимающим его гласу. — Одни суки. Их мочить будем. Всю кодлу под юрцы загоним вместе с придурками.

Павел прошелся изучающим взглядом по всему строю. Может быть, хоть кто-то, вон тот, чернявенький, с офицерским ремнем, не из уголовной публики? Хотя нет. Тоже в наколках. Знакомая русалка зазывно улыбается с груди.

Но вот что странно. Подозрительно ведут себя местные, штрафбатовские блатняки. Ни один из них не подходит, как бывало прежде, к строю. Нет привычных по такому случаю теплых объятий, радостных приветствий, выкриков и прочего словесного мусора, который возникает в ходе общения между дружественными сторонами.

Местные кучкуются поодаль, перекуривают поврозь.

Словно незримая пограничная полоса пролегла между штрафбатовскими и этапными уголовниками. И те, и другие посматривают друг на друга косо, с нескрываемым холодком и даже враждебностью. Чего-то выжидают.

Впервые такое видеть доводилось.

Удивил и комбат: так и не появился. К зэковскому этапу вышли его заместитель и новоиспеченный ПНШ-2 капитаны Золотарев и Доценко.

Золотарев отдал какое-то распоряжение старшему команды, и весь этап повели, как выяснилось, в пятую, бывшую доценковскую роту, которая понесла в прошедших боях самые значительные потери.

Там, во взводах, осталось по десять-пятнадцать человек. И вот такой целиково уголовный довесок. Не позавидуешь командиру, который получит назначение на эту роту.

Не успела шеренга скрыться из вида, как на площадь подтянулась полнокровная маршевая рота. Сотни три-четыре бойцов, не меньше. И, невиданное дело, все в добротном новеньком обмундировании, в желтокожих американских ботинках и армейских перчатках. Контингент явно не лагерный. Судя по говору — большинство украинцев. Мобилизованные с освобожденных территорий.

Командир команды, старший лейтенант, построил свое воинство в колонну по четыре, подравнял первый ряд, заставил подтянуть ремни, поправить шапки-ушанки и поспешной трусцой направился в штаб с докладом.

Вскоре он появился на штабном крыльце в сопровождении большой группы офицеров, среди которых Павел разглядел начальника особого отдела, начальника связи, интенданта, командира взвода охраны, старшего писаря. Не было среди них почему-то начальника штаба.

Возникла заминка.

— Я жду команды «смирно», товарищ старший лейтенант, — недовольным тоном проговорил Балтус, поворачиваясь в сторону командира маршевой роты, который непростительно замешкался у него за спиной.

Старший лейтенант вприпрыжку спустился с крыльца, подал строю команду «смирно».

Балтус по обыкновению молча и неторопливо двинулся вдоль строя, цепко вглядываясь в солдатские лица. Закончив обход, так же неторопливо, не меняя ритма шагов, вернулся к середине. Группа сопровождения выстроилась за спиной.

— В то время, как наша героическая Красная Армия вела жестокие кровопролитные оборонительные бои с гитлеровскими оккупантами, многие из вас позорно оставили ее ряды. Бросили оружие и дезертировали. Изменили воинской присяге и предали Родину. В то время, когда лучшие сыны Отечества обливались кровью и гибли, отстаивая каждую пядь родной земли, вы служили ненавистным врагам, прятали свои трусливые шкуры под бабскими подолами. Такой позор и преступление можно искупить только кровью. И Родина дает вам такую возможность. Второй раз за трусость и клятвоотступничество неизбежен расстрел. И я его вам гарантирую. Родина никогда не забудет имен павших героев, трусов и предателей постигнет вечное презрение жен и матерей…

Пока Балтус говорил, Павел прикинул, что человек сорок-шестьдесят в роту наверняка поступят, и приказал Туманову с Богдановым возвращаться и предупредить взводных, чтобы готовились к встрече и размещению пополнения. Сам намеревался побывать с докладом у комбата и начальника штаба.

Комбат, кстати, окончив речь, отдал распоряжение:

— Дежурному по батальону развести людей по ротам. Командиров рот — ко мне!

Павел немедля отправился к Балтусу.

Комбат принял его в своем кабинете.

— Товарищ майор, — доложив о прибытии, заволновался он, начиная разговор, не спросив разрешения. — Меня командир первого взвода, Сахно, беспокоит. По-моему, попал под влияние уголовников и уже не способен управлять обстановкой. Дисциплина во взводе слабая, одна видимость. Вы сами знаете, если кто сидит на крючке у зэков — толку не будет.

— Так под влиянием или на крючке?

— На крючке. Плотно.

— Вы с ним говорили?

— Говорил, товарищ майор, и неоднократно. Бесполезно. Одна бравада в ответ. Хорохорится, но я чувствую — увяз, под блатняками ходит.

Балтус оторвался от окна, смерил Колычева ощупывающим взглядом.

— Кем он был по званию, за что осужден?

— Старшина, товарищ майор. Из батальона авиаобслуживания. Сидел на продуктовом складе. Осужден за пьянку и прочие художества.

— Снять легко. — Балтус побарабанил пальцами по крышке стола. — Людей во взводе знаешь?

— Плохо, — честно признался Павел, — пока только по анкетным данным…

— Знать надо! — жестко оборвал комбат. — Неделю уже ротой командуешь.

Павел виновато потупился. Прежде чем к комбату обращаться, следовало о кандидатуре на замену позаботиться.