В прятки с «Прятками»

— А что в этом такого фантастического? У меня их, вообще-то, пятеро, и все старшие. Правда, остальные все в Дружелюбии остались, — забурчала я, охая и шипя, когда на лодыжке Док устроил лед.

— Пятеро? — прищурился Роджер. — И как они тебя только отпустили в Бесстрашие, оторву такую?

— Как-как, с удовольствием! Будто их кто-то спрашивал! — отмахнулась я от любопытных мужиков, трясясь за свою ногу. — Ну чего, все совсем плохо, да? Роджер, у нас зачетные бои на носу, я хоть ходить смогу, или мне уже можно вещи собирать и отправляться к изгоям? — мрачненько пошутила я, тревожно всматриваясь в лицо Стивенса.

— Ушиб, сильный. Будем лечить, и через недельку станешь прыгать, как коза.

— Насколько я знаю, — заверил меня Сэм почти успокаивающе, — зачетные спарринги у неофитов только на следующей неделе, так что успеешь восстановиться.

— Фу-ух, это хорошо, — облегченно выдохнула, блаженно прикрыв глаза. Сэм ушел, а Роджер всадил мне пару уколов, отправляя в царство Морфея.

Сидеть на жопе смирно — самая мучительная для меня пытка. Я валялась в лазарете, подыхая от скуки. Ребята, конечно, ко мне забегали, но чем ближе финальный тест, тем больше нам всем гайки по дисциплине закручивали. Да и тренировки у неофитов были теперь почти все время, а я выпала так бесподобно из борьбы, что мне совсем не по себе. И конечно же, я боялась скатиться в красную зону. Потихонечку ползала вдоль стены по палате, пусть и не так быстро, как хотелось бы и, сцепив зубы, больно, но через день таких тренировок, получилось наступить на полную стопу, еще пару дней — и уже довольно сносно ковыляла сама. И мне оставалось надеяться, что это хороший знак.

Добравшись до каморки Роджера, гордо именуемую кабинетом, плюхнулась на стульчик. «Вот сейчас замучу себе кофе и буду как новенькая!» Доку явно пока не до меня, он практически безвылазно торчал в дальней палате, куда не так давно вся в кровище приползла почти голышом знакомая мне девка. Правда, если б не рыжие волосы и буфера, как мячи — ни за что бы я ее не узнала. Такое ощущение, что по ней каток проехал. Вместо лица — расплывшаяся плюшка из месива, нос переломан. Ребра, видимо, тоже. Все тело было в кровоподтеках и ушибах, да еще и порезано ножом. Бл*дь, какой мясник ее потрошил? Мне, конечно, любить ее не за что, но острое сочувствие впилось в сердце, глядя на истерзанное, человеческое тело. А как она на меня глянула, когда ввалилась в лазарет… будто это я было во всем виновата.

Нехорошее предчувствие зародилось в душе, как бы рьяно я его оттуда не выпихивала. А вдруг… вдруг, это Эрик с ней сделал? Желудок каждый раз сжимался тугим узлом и воздуха не хватало, стоило только допустить такую мысль. Мне было невыносимо паршиво даже думать об этом, но неприятное тянущее чувство где-то под ложечкой не давало обнадеживания. Я же знала, что у него с ней было… Но ведь Эрик же не монстр, чтобы уродовать девушку. Да, мог ударить, психанув, наговорить такого, что потом удавиться хотелось: тактичностью лидер, наверное, никогда не отличался, но резать и превратить в кусок мяса… «Не думать, не смей, даже не смей думать на него, пожалуйста. Нет. Я не верю. Эрик бы не стал. Какой бы он ни был жесткий, но до такого зверства бы точно не дошел».

А внутри все тоскливо скребло и скулило, там как минимум что-то сейчас порвется, ведь Эрик, ни разу не появился. Ему что, совсем плевать на меня? Настолько занят, что даже не поинтересовался что со мной и смогу ли я дальше инициироваться. Что, и не волновался совершенно? Или же, он просто жалел о том, что произошло в машине и таким красноречивым способом давал понять, что я для него — лишь очередная забава?

Отчаяние просачивалось в грудь и накрывало меня, заставляя дрожать пальцы.

«Я так и не поняла чего от него ждать, я устала испытывать противоречивые чувства… Устала стучать в эту непробиваемую дверь, ожидая и гадая: что же там меня ожидает? Он закрывается в своей броне — не пробиться. Не достучаться. Я так и не знаю, нужна ли я ему? Как в нем всё это умудряется сочетаться — он, не дрогнув, рискует собой, чтобы спасти тебя, а через секунду уже смотрит так, словно сам готов убить на месте. Это пугает, и меня начинают разрывать надвое странные ощущения, когда уже не понимаешь, чего больше хочется — сбежать как можно дальше или остаться рядом навсегда.

Его любовь похожа на состояние аффекта, как будто в нем борются две сущности — ужасная, злобная, кошмарная, черная и какая-то другая, нежная, заботливая, сильная. Светлая. Но он так усердно прячет все хорошее в себе под маской презрения, надменности, деспотичности, что чувствовать к нему что-то одно, положительное — просто нереально.

Мне нравится та сторона, которую Эрик позволил увидеть в себе — это сочетание силы, надежности, уверенности и нежности мужчины. Боже ты мой, кто б знал, как же приятно, когда он позволяет себе проявлять заботу и хоть чуточку мягкости. Это невероятное ощущение. Его глаза с неизменным прищуром, обычно холодные, стальные, становятся цветом плавленного серебра, затопившего всю радужку, открывая целую бездну нежности в окантовке черных ресниц, в которую хочется провалиться до самого дна. А сильные руки, способные убить с играючей небрежностью, могут быть ласковыми, обходительными, прикасаясь так трепетно и осторожно, сдерживая свою мощь, будто я могу рассыпаться на маленькие осколочки. И губы его жесткие только на вид…»

От этих воспоминаний сердце моё начинало безумствовать, а по телу разливалась дрожь. Что-то теплое, нежное вплеталось за ребра, успокаивая нервно бьющееся сердце и вытеснив из моей головы все эти сомнения.

«Да, Эрик с такой беспечной легкостью мог и всего одним жестом, словом, взглядом, перечеркнуть все положительные эмоции, снова затмив их грубостью, жестокостью, словно боялся показать свое истинное лицо, беспорядочно метаясь из крайности в крайность.

Какой он настоящий? Какой он есть на самом деле? Я просто уже запуталась…, а еще дико соскучилась и хочу его увидеть. Прикоснуться к нему. Заглянуть в серую радужку необычных глаз, прячущихся за полуопущенными ресницами, чтобы прочитать в них что-то, то самое, так мне необходимое. Ну почему он не приходит? Почему? Меня это изводит, сводит с ума…»

====== «Глава 2» ======

Эрик

Выныривая из небытия, я почувствовал боль во всем теле, что явно не относилось к моему излюбленному состоянию. Однако, когда это повторяется с определенной периодичностью, привыкаешь поневоле. Вот сейчас я точно знал, что боль еще какое-то время будет бесчинствовать, потом наступит передышка и появится возможность открыть глаза… А пока надо было понять что произошло, потому что память тоже не жаловала меня своим присутствием.

Из-за тупой боли в голове, мысли ворочались, как заторможенные неофиты, оттого раздражение накатывало с новой силой, хотя казалось причины для этого не было.

Может, мысль о неофитах резанула… «Точно, мы же ехали с „сафари“! А у меня в машине… Сидела мелкая и мы с ней… Да твою мать, ну как так-то? Ну зачем, еб*новрот! Теперь проблем не оберешься… И отчего голова раскалывается, уже теперь так, что даже при закрытых глазах мутит ужасно? Бл*, как же противно…»

Рука машинально поднялась, и пальцы нащупали на котелке… теплую субстанцию. Едва разомкнув один глаз, я посмотрел на багровую жижу, стекающую по ладони. «Еб*ть в качель, голова пробита. Ну и сколько я провалялся без сознания? И где я вообще…» Тот же глаз, с трудом приоткрывшись, оглядел обшарпанные бетонные стены, кроны деревьев, а тело, обретя чувствительность, ощутило влажность и холод. Кажется, я валялся в какой-то канаве… Там мне самое место, ну какого хрена я ввязался…

— Эрик, — донесся до меня слабый голос, — с тобой все в порядке?

Попытка приподняться принесла новый виток боли, но уже терпимой, и это помогло мне понять, что за еб*тня с нами приключилась. Машина была разбита в хлам, изрешечена вся, что твое корыто… Погоня за нами была вроде! Грузовик Дружелюбия… в нем изгои, мелкая стреляла… взрыв по ушам, и мы подлетели высоко в воздух… Ясно-понятно. Нападение. Вот только одна странность… Какого хрена мы все еще живы, вашу ж мать!

— Все у меня… нормально, — ответил я, с трудом повернув голову на звук, — как сама?