В раю снег не идет
Шрифт:
– Моя Мерфумис, ты послана мне богами Египта, чтобы утешать в дни печали и радовать во все остальные.
Стоял зной в стране, солнце заливало землю огненной лавой. Сохли травы и пшеничные колосья, спасение от жары и духоты Мермуфис находила в речной воде; каждый вечер, как только солнце уходило за расплавленный горизонт, принцесса со своими служанками спускалась к реке искупаться. Место выбрано было не случайно: река делала поворот, замедляя течение, росли у берега маслянистые водоросли, образуя тихую и теплую водную обитель, купаться в которой было приятно и безопасно...
Мермуфис легко, словно
– Сюда, быстрее. Я вижу корзину в реке и слышу детский плачь из нее.
Одна из рабынь вбежала в воду, взяла в руки корзину и подошла к своей госпоже. Восхищение отразились на лице Мермуфис - на дне корзины лежал необычайно красивый мальчик. Подавшись материнскому инстинкту, смешанному с чувством сострадания и жалости, она взяла плачущего младенца на руки, прижала к своей груди и начала успокаивать легким покачиванием. Ребенок затих, обняв свою спасительницу теплыми и мягкими ручками за шею. Мермуфис, никогда не имевшая детей, почувствовала, как на глазах появились слезы от такого умилительного жеста.
– Это из еврейских детей, - сказала она женщинам, - его хотели спасти в воде от погибели. И милосердные боги Египта выбрали не случайно спасительницей меня - уготована этому мальчику судьба великая, хотя и тайною покрыта. Быть ему во дворце сыном моим.
Мермуфис знала, что ее отец, правитель земли египетской, души не чает в дочери и потому простит ей нарушение царского закона. Как только он увидит счастливые глаза принцессы, обнимающей нежно такое прелестное дитя, фараон сжалится и разрешит ему жить во дворце.
– Дам я ему имя Моисей, - продолжала дочь фараона, - ибо вынут он мною из воды, взяла я его из реки...
История увидела в этом имени свой, символический, двойной смысл: с одной стороны, Моисей был сам вытащен из воды, а с другой - он как бы вытащил, вытянул евреев из-под ига рабства.
А сто двадцать лет спустя, на Исходе дней своих, на горе Нево вспомнит старец Моисей ласковые руки красивой египетской принцессы, убаюкивающей нежной песней плачущего младенца, будущего вождя народа Израиль...
– Наверное, голоден ребенок, произнесла Мермуфис.
– Мои служанки, покормите его своим молоком!
Несколько женщин египтянок пытались кормить, но Моисей не хотел сосать, отворачивался упрямо. Сообразила Мермуфис, что нужна ему материнская грудь еврейки, иначе погибнет младенец. Да и спокойнее будет самой принцессе во дворце, ибо возненавидят египтянки еврейского мальчика и незаметно яд добавят в пищу. А в руках кормилицы - еврейки он останется живым и невредимым.
И сказала дочь фараона рабыням своим:
– Найдите здоровую женщину еврейку, порчей и болезнями не страдающую. Во дворец приведите, будет кормилицей дитя моего.
Услышала эти слова Мариам, которая незаметно пряталась за кустарниками, подошла к купальницам близко.
– О, моя повелительница, - поклонившись в пояс, произнесла сестра Моисея, - добрей тебя нет в Египте, если ты решила приютить бездомное дитя. Я знаю хорошую кормилицу.
Послушная, молящаяся, здоровая. Да и разумением ясная, как день в солнце. Эта женщина - еврейка вскормит ребенка, будет он здоровым и сильным.– Приведи мне эту кормилицу. Я дам ей плату.
Обрадованная Мариам быстрее ветра домчалась до дома Иохавед и сказала:
– Дочь фараона призывает тебя стать кормилицей твоего сына и моего брата. Поспешим.
Обе женщины предстали перед Мермуфис. Осталась довольна она видом кормилицы: ухожена, взгляд добрый и умный, грудь высокая, материнская.
Сказала дочь фараона:
– Вскорми мне это дитя, и я положу тебе по две серебряные монеты на день.
И взяла Иохавед дитя на руки и вскормила его. Моисей сосал молоко с наслаждением, трогательно причмокивая губами, крепко вцепившись маленькими рученьками в грудь своей кровной матери.
Так и началась судьба еврейского героя: те самые люди, которые хотели погубить его при рождении, сохранили ему жизнь и воспитали в царских условиях.
Никто и не подозревал ни того, что молодая посланница царевны была Мариама, сестра малютки, брошенного в воду, ни того, что кормилица, приведенная ею, была Иохаведа, мать их обоих.
У Мермуфис во дворце гостила ее сестра, болевшая проказой и обреченная на муки и страдания. Когда Мермуфис вошла в покои с младенцем на руках, она подошла к ним и, посмотрев на Моисея, пришла в возбуждение, дрожь прокатилась по всему телу:
– Тебе плохо, сестра моя любимая?
– испуганно спросила Мермуфис.
– Предчувствие охватило меня, - ответила та.
– Ребенок должен вылечить меня.
Мермуфис увидела, что Моисей широко открыл глаза, и его крохотные руки потянулись к сестре.
– Пусть ребенок положит их на меня, - сказала сестра.
Больная неизлечимой проказой, женщина подошла к Моисею и опустилась на колени. Мальчик дотронулся ручкой до ее лба, и с дочери фараона опали куски кожи с нарывами и ранами. Словно сухие листья во время осеннего ветра. И вмиг лоб стал чистым и здоровым, болезнь ушла.
Царевна полюбила Моисея как сына. Она любила дитя, потому что его душа свежая, как бы только вышедшая из рук Творца, еще не думает о власти и богатстве, и еще не знает ни о чем, кроме любви. Она любила дитя, потому что оно слабо и нуждается в ее защите, чтобы противостоять первому испытанию, которое может унести его душу обратно в небо. Она любила дитя, потому что оно - воплощенная и живая надежда. Мермуфис следовала влечению своего сердца. Приемыша она назвала своим сыном. Правда, она не дала ему жизни, но спасла его от верной смерти - а это значило для нее, что она поступила как истинная мать.
И не случайно, в память дня и обстоятельства, при которых была найдена эта отрасль отверженного племени, она назвала малютку Моисеем - спасенным мною от воды.
Так случилось, что до двух лет Моисей спокойно рос в собственном доме на руках своей матери, да еще и под покровительством принцессы Египта. Язык его матери - иврит - стал его родным языком. Йохевед сделала все, чтобы привить сыну мысль, что он принадлежит к еврейскому народу, и если небесам было угодно спасти его от смерти, то только потому, что на него возложена некая миссия, которую он должен будет исполнить, когда придет время