В родильном приюте

— Припасены-ли у тебя, по крайности, пеленки-то съ одяльцемъ для ребенка? Вдь въ казенномъ добр ребенка отпустить нельзя:- говоритъ ей вертящаяся тутъ-же сидлка. — Казенныя пеленки и одяла у насъ вс на счету,

Родильница молчитъ.

— Одяльце-то у тебя свое съ пеленками, говорю, есть-ли для ребенка? — повторяетъ сидлка.

— Нтъ, — тихо произносить родильница.

— Ну?! Какъ-же это ты такъ? Приготовилась родить, а даже одяльце съ пеленками не припасла!

Опять молчаніе.

— Надо барышн сказать, акушерк,- продолжаетъ сидлка. — Да не реви! Чего ревть-то! Какъ-нибудь ужъ мы тебя выпустимъ. Посл девятаго дня намъ здоровую родильницу здсь держать нельзя, не имемъ права. У барышни иногда пожертвованныя одяльца съ пеленками и свивальниками бываютъ. Вотъ спросимъ.

Опять появляется акушерка вся въ бломъ и отирающая руки полотенцемъ. Она подходить къ плачущей родильниц.

Плачущей родильницей начинаютъ интересоваться и другія родильницы и, не поднимаясь съ кроватей, спрашиваютъ сидлку, въ чемъ дло. Та объясняетъ и прибавляетъ:

— Ни денегъ, ни блья для ребенка, ничегошеньки! А еще родить пришла! Даже и квартиры нтъ. Надо уголъ нанимать, а у ней всего восемнадцать копекъ. Чудачка!

— Ахъ, и угла даже нтъ! — произноситъ женщина съ распущенными волосами и покачиваетъ головой.

— Въ томъ-то и дло.

Извстіе это передается отъ одной кровати къ другой. Къ плачущей родильниц выражается сожалніе. Начинается складчина. Родильницы лзутъ подъ подушки и достаютъ кто двугривенный, кто мдный пятачокъ и подаютъ свою лепту сидлк. Слышатся слова: «вотъ ей на булку и на ночлгъ».

— Вдь общество вспоможенія какое-то при родильныхъ пріютахъ есть, — замчаетъ родильница съ распущенными волосами.

— Есть, — отвчаетъ сидлка. — И попечительница отъ этого общества для пріюта есть, помогаютъ, но разв можно сейчасъ все это сдлать? А ей, какъ выйдетъ отъ насъ, сейчасъ гд-нибудь приткнуться надо! Ну, дадимъ адресъ попечительницу и наша барышня акушерка камердацію напишетъ, а она придетъ къ попечительниц и дома ее не застанетъ. Да и что ей выйдетъ? Три рубля. Много пять рублей. Изъ общества, какъ хочешь, ближе трехъ, четырехъ дней ничего не получить. А ей ночевать надо, ребенка не во что запеленать. Вотъ разв барышня поможетъ чмъ- либо.

— Я слышала, пріютъ такой есть, гд посл родовъ… Пошлите ее въ этотъ пріютъ, — слышится съ другой кровати.

— Да, дожидайся! Пріютъ-то всегда полонъ и переполонъ. Мста-то караулить надо. Да и то берутъ такъ, что кто ежели со стороны попроситъ. И удивительное дло — чего она раньше молчала! А тутъ на выписку женщин надо, а она объявляетъ, что ей дться некуда, что у ней квартиры нтъ, да и денегъ всего восемнадцать копекъ.

— Вотъ ей гривенничекъ… на что-нибудь все-таки хватить… — протягивается рука съ третьей кровати.

Сидлка принимаетъ сборъ и бормочетъ:

— Народъ тоже! Публика! Сбираются родить, а ничего не припасаютъ! Восемнадцать копекъ…

— Паспортъ-то еще есть-ли? — слышится гд-то.

— Ну, вотъ… безъ паспорта и родить нельзя, — даетъ отвтъ сидлка.

— Врешь, врешь. Родить нельзя погодить. Родятъ и безъ паспорта.

Въ палат нарушается обычная тишина. Идутъ толки и разговоры о безпомощной родильниц. На всхъ кроватяхъ происходить обсужденія ея положенія. Акушерка приносить какое-то ветхое одяльце и пару пеленокь, въ которыя и завертываютъ ребенка. Приходитъ вторая акушерка. Что-то пишутъ даютъ плачущей родильниц какіе-то адреса и, наконецъ, выпроваживаютъ ее изъ палаты.

— Много-ли ей собрали? — интересуются родильницы.

— Девяносто шесть копекъ… — сообщаетъ сидлка, — стаскивая грязное блье съ освободившейся кровати и застилая ее чистымъ.

Минуть черезъ пять въ палату втаскиваютъ на раскинутомъ кресл новую родильницу — полную съ одутловатымъ лицомъ и русыми волосами и перекладываютъ на свободную постель. Она тотчасъ-же освдомляется у сидлки:

— Кофейку-то, милушка, поутру завтра мн можно? У васъ вдь чаемъ поятъ, а я привыкла по утрамъ кофей… Я съ собой принесла баночку. У меня есть. Я и съ тобой подлюсь, хорошая моя. Охъ, Владычица! Охъ, Варвара великомученица! Слава имъ, заступницамъ, что все благополучно! Охъ, свтъ увидла! Охъ, какъ теперь все хорошо и полегчало! Тебя, ангелка, какъ звать-то? — спрашиваетъ она сидлку.

— Настасья.

— Придетъ, Настасьюшка, мужъ мой обо мн справиться… Мы бакалеей въ заборчик торгуемъ. Придетъ, говорю, онъ справиться, такъ ужъ ты допусти его, херувимка, а я тебя поблагодарю потомъ… Обижена отъ меня не будешь. Хорошо поблагодарю…

— Вы къ барышн, старшей акушерк обратитесь насчетъ всего этого… У насъ сегодня вдь пріема для постителей нтъ, но она разршить можетъ… — говоритъ сидлка.

— Охъ, охъ! Передышаться надо…О-о..- слегка стонетъ широколицая полная родильница, но тутъ-же начинаетъ опять:- Калачиковъ свженькихъ, тепленькихъ хотлъ онъ мн принести… мужъ то-есть… Калачиковъ… Такъ вотъ и съ тобой подлюсь, ангелка. Теплые-то хорошо.

— Спасибо вамъ…

— А гд у васъ акушерка-то эта самая? Повидать-бы ее…

— Сейчасъ придетъ. Вы къ ней и насчетъ кофею обратитесь. Она должна разршить. Если разршитъ…

— Ну, да, да… А заваривать-то ты будешь, Настасьюшка, такъ ужъ я тебя не обижу. Два раза, милка, я привыкла кофей-то пить. Охъ! Покажи-ка мн ребеночка-то моего…

Сидлка вынимаетъ изъ кроватки и подносить ей завернутаго въ пеленки ребенка. Родильница умильно смотритъ на него и говорить:

— Седьмой вдь… Весь въ отца… Раньше-то я все въ деревн рожала, а вотъ какъ выписалъ меня мужъ въ Питеръ, то ужъ второго у васъ. Ну, Христосъ съ нимъ. Положи его, херувимка… Охъ, устала!

— Разговаривать-то вдь много не слдъ.

— Охъ, не могу! Какъ полегчаетъ — люблю разговоръ разсыпать. Клади, клади его въ кроватку. Обижена не будешь. И я дамъ, и мужъ поблагодарить. Охъ!

Родильница, длаетъ тяжелый вздохъ и умолкаетъ,

Водворяется тишина.

Минутъ черезъ пять на двухъ кроватяхъ, поодаль отъ родильницы-лавочницы, опять шушукаются блондинка и брюнетка.

— Одна вотъ теперь забота… И по ночамъ я это во сн вижу… Покоя мн это не даетъ. Я про паспортъ… — шепчетъ брюнетка. — Паспорту у меня срокъ… А маменька отписала, что новаго не вышлетъ. «Прізжай, говорить, въ деревню. Будетъ теб по мстамъ-то слоняться. У насъ и около дома работы много»…

— Догадывается? — подмигнула блондинка.

— Должно быть догадывается. Да и земляки, пожалуй, сообщили, которые вернулись въ деревню… Вдь видли, въ какомъ положеніи была. Нашей сестр, двушка, это дло отъ людей скрыть невозможно. Когда я пріхала сюда въ Питеръ, паспортъ-то у меня былъ всего на полгода… Ну, взяла отсрочку на три мсяца… А теперь-то ужъ и совсмъ просрочила. Надо хать въ деревню, здсь безъ паспорта жить нельзя. А какъ я поду къ своимъ-то съ ребенкомъ? Бда! Чистая бда! Какъ-бы было хорошо, если-бы нашлись такіе добрые люди и взяли его! Вдь есть добрые люди. Бываютъ.