В русских и французских тюрьмах (современная орфография)

В один прекрасный день губернатор Забайкальской области получил приказание сдать свою должность и возвратиться в Иркутск, впредь до дальнейшего распоряжение. Оказалось, что на него был подан донос: его обвиняли в том, что он черезчур хорошо обошелся с ссыльным Михайловым, что он позволил ему жить на частном руднике Нерчинского Округа, арендованном его братом; наконец, что он выказывал симпатию к полякам. С прибытием в Забайкалье нового губернатора, нам пришлось переделывать наш отчет о тюрьмах заново, так как губернатор отказывался подписать его. Мы изо всех сил боролись, чтобы отстоять главные выводы отчета и, пожертвовав формой, так энергично отстаивали сущность, что губернатор в конце концов дал свою подпись и отчет был отправлен в Петербург.

Какова была его судьба? Вероятно, он до сих пор мирно покоится на полках министерских архивов. В течении следующих десяти лет вопрос о реформе тюрем был совершенно забыт. Затем, в 1872 году, 1877-78 гг., и позже, были организуемы специальные комиссии для разработки этого вопроса. Все эти комиссии снова и снова критиковали устаревшие порядки, все они создавали новые системы, – но старый порядок остался несокрушенным доселе. Более того, все попытки реформ фатально заканчивались возвращением к старому типу русского «острога».

Правда, за это время в России было построено несколько центральных тюрем, в которых содержатся каторжане в течении 4-6 лет, впредь до высылки в Сибирь. С какой целью введена была эта мера? Может быть, с целью «сократить» число каторжан путем вымирание, так как смертность в центральных тюрьмах достигает ужасающих размеров. За последние годы выстроено семь таких тюрем [1] : в Вильне, Симбирске, Пскове, Тобольске, Перми и две в Харьковской губернии. Но, судя по оффициальным отчетам, они в сущности ничем не отличаются от тюрем старого типа: «та же грязь, та же праздность арестантов, то же презрение к самым примитивным требованием гигиены», – так характеризует центральные тюрьмы полуоффициальный отчет. Во всех этих тюрьмах в 1880 г. находилось в заключении 2,464 ч., т.е. больше, чем тюрьмы могли вмещать, хотя в то же время количество каторжан-централистов было незначительно, по сравнению с общим числом каторжан, ежегодно ссылаемых в Сибирь. Таким образом, ко всем бедствиям, претерпеваемым каторжанами, было безцельно прибавлено новое суровое заключение в центральных тюрьмах; таков результат «реформы», поглотившей несколько милльонов народных денег.

n1

Писано в 1886 году.

Ссылка, в общем, осталась такой же, какой я знал ее в 1862 г., за исключением, пожалуй, одного важного нововведение в методе транспортировки арестантов. Оказалось, что вместо того, чтобы посылать «пешим этапом», казне обойдется дешевле – перевозить ежегодно около 20,000 человек (почти две трети из них ссылаемых без суда) от Перми до Тюмени, т.е. от Камы до бассейна Оби, на лошадях, а оттуда на баржах, буксируемых пароходами. Одно время добывание серебра в Нерчинских рудниках было почти прекращено, вследствие чего прекратилась и ссылка каторжных в эти чрезвычайно нездоровые рудники, пользующиеся (напр. Акатуй) наихудшей репутацией. Но, по слухам, собираются опять начать их разработку, а пока что, – создали новый ад, хуже Акатуя: каторжан теперь ссылают на верную смерть на Сахалин.

В заключение, я должен упомянуть о новых этапах, построенных на протяжении 3000 верст, между Томском и Стретенском (на реке Шилке); передвижение арестантских партий по этому пути до сих пор производится пешком [2] . Старые этапы обратились в руины; оказалось невозможным подновить эти кучи гнилых бревен и пришлось строить новые здание. Они обширнее старых, но и арестантские партии, в свою очередь, стали более многолюдными и вследствие этого на новых этапах господствует та же скученность и та же грязь, как и в старые времена.

n2

Писано в 1886 году. Как известно, теперь ссылка в Сибирь прекращена.

На какие дальнейшие «улучшение» можно указать за эти двадцать пять лет? Я почти забыл упомянуть о петербургском «Доме предварительного заключение», которым обыкновенно хвалятся пред иностранцами. В нем имеется 317 одиночек и несколько камер больших размеров, так что, в общем, в нем может быть помещено 600 мужчин и 100 женщин, содержимых в тюрьме в ожидании суда. Вот, кажется, и все «улучшение». При въезде в любой русский город вы увидите грязный, старый, мрачный «острог»; ничто не изменилось в быте этих острогов за последние 25 лет. Кое-где построены новые тюрьмы, кое-где поправлены старые; но тюремная система и обращение с арестантами остались те же: в новых зданиех прочно засел дух старого режима, и ждать действительного обновление в тюремном мире можно будет лишь тогда, когда обновится весь строй русской жизни. В настоящее же время всякого рода «реформы» нередко ведут к ухудшению положение.

Каковы ни были недостатки тюрем в прежнее время, все же в 1862 г. над всей страной пронеслось дуновение широкого гуманизма, проникавшее самыми разнообразными путями даже в недра русских тюрем. А теперь… «держите ихв ежевых рукавицах», – эхом проносится по русским тюрьмам.

Глава II Русские тюрьмы

Общественное мнение наиболее просвещенных людей Европы давно пришло к тому заключению, что наши карательные учреждение далеки от совершенства и, в сущности, являются живыми противоречиями современным теориям о разумном способе обращение с заключенными. Нельзя больше ссылаться на старый принцип lex talionis – права общественной мести преступнику. Мы понимаем теперь, что и преступники и герои – в равной степени являются продуктами самого общества; мы, в общем, признаем, по крайней мере в теории, что, лишая преступника свободы, мы взамен должны озаботиться об его исправлении. Таков – идеал, но действительность является горькой насмешкой над этим идеалом. Убийцу мы, без дальнейших размышлений, отдаем в руки палача; человек, попавший в тюрьму, вместо нравственного исправление – выносит из неё усиленную ненависть к обществу. Унизительные формы подневольного тюремного труда – внушают ему отвращение к работе вообще. Испытав всякого рода унижение со стороны более счастливых членов общества, умеющих грешить не преступая законов, или людей, которых условия жизни оградили от искушений, ведущих к преступлению, – преступник научается глубоко ненавидеть этих благополучных людей, унижавших его, и проявляет свою ненависть в форме новых и новых преступлений.

Если карательные учреждение Западной Европы оказались не в силах – хотя бы до известной степени – приблизиться к тем идеалам, осуществление которых являлось единственным оправданием их существование, – что же остается сказать о карательных учреждениех России? Невероятная продолжительность подследственного, предварительного заключение; отвратительная обстановка тюрем; скучивание сотен арестантов в крохотных, грязных камерах; вопиющая безнравственность тюремных надзирателей, практически всемогущих, вся деятельность которых сводится к застращиванию, угнетению и выжиманию из арестантов тех несчастных грошей, которые им уделяет казна; вынужденная отсутствием работы лень; совершенное невнимание к нравственным нуждам арестантов; циническое презрение к человеческому достоинству и развращение арестантов, – таковы характерные черты тюремной жизни в России. Причина этих явлений лежит, конечно, не в том, чтобы принципы русских карательных учреждений были менее возвышенны, чем те же начала в Западной Европе. Наоборот, я склонен думать, что дух этих учреждений в России гуманнее. Несомненно, что для арестанта менее унизительно заниматься полезным трудом в Сибири, чем проводить жизнь, щипая смоленый канат, или лазя как белка, по вертящемуся колесу [3] ; а если уже выбирать из двух зол, то русская система, не допускающая смертной казни, предпочтительнее западноевропейской. К несчастью, в бюрократической России самые гуманные принципы делаются неузнаваемыми, когда их начинают применять к делу. Поэтому, рассматривая русскую тюрьму и ссылку такими, какими они стали, вопреки духу закона, мы должны признать, вместе со всеми исследованиеми, действительно изучавшими русские тюрьмы, что они являются оскорблением человечества.

n3

Колесо только недавно уничтожено в Англии; щипанье смоленого каната осталось.

Одним из лучших результатов либерального движение 1859-62 гг. была судебная реформа. Старые суды с их бумажной волокитой, колоссальным взяточничеством и продажностью, отошли в область предание. Суд с присяжными, уже существовавший в древней Руси, но задавленный московскими царями, был введен снова. «Положением» об освобождении крестьян были введены волостные суды для разбора мелких крестьянских тяжб. Новый судебный устав, обнародованный в 1864 году, вводил мировых судей, в России избираемых населением, а в Польше и Литве назначаемых короной.

Все обвинение, влекущие за собою лишение гражданских прав, были переданы в ведение окружных судов, с участием присяжных и с разбирательством при открытых дверях. Решение этих судов могли быть обжалованы в апелляционные суды, а вердикты присяжных – в суды кассационные. Предварительное следствие, однако, сохранило прежний, тайный характер; т.е., в противуположность английской системе и в согласии с французской, адвокат не допускается к подсудимому во время предварительного следствия и допроса; но в то же время была гарантирована независимость судебных следователей (вполне уничтоженная позднейшими законами). Таковы в немногих словах были главные черты реформированного суда, согласно Судебным Уставам 1864 года. Относительно общего духа этого закона по справедливости можно сказать, что – за исключением процедуры предварительного следствия – он вполне совпадал с наиболее либеральными идеями, бывшими тогда в ходу в юридическом мире Европы.

Почти одновременно с обнародованием нового судебного устава, были отменены (указом 17 апреля 1863 г.) наиболее позорные пережитки старого уголовного судопроизводства – публичное наказание кнутом и клеймение преступников. Эта отмена в значительной степени была вызвана общественным мнением страны, возмущенной позорным наследием варварской старины; это возмущение было настолько значительно, что в некоторых местностях губернаторы отказывались утверждать приговоры к наказанию кнутом; а некоторые губернаторы (Кукель был в их числе) предупреждали палача, что, если он не ограничится лишь воображаемым наказанием, едва касаясь тела преступника кнутом (эта доходная отрасль искусства была хорошо знакома палачам), то он сам жестоко за это поплатится. Телесное наказание, таким образом, было отменено, хотя, к сожалению, и не вполне: за волостными судами все-таки было оставлено право наказание розгами, и розга была оставлена также в дисциплинарных батальонах, и, вместе с плетью, – в каторжных тюрьмах. Женщины могли быть подвергаемы телесному наказанию лишь в том случае, если они предварительно были лишены всех прав состояние.