В семье

– А это вот наш кот, - показывает на рисунок Нина.

– А я своего положу себе на живот, как он только мурлычет, - говорит Шура, снова пытаясь взять верх.

– Наш, дурень, очень царапается, - совсем серьезно жалуется Тоня.

– А наш, - смеется толстенькая Ганночка, - наш кувшины с молоком опрокидывает.

– У нас не опрокинул бы, - говорит Шура, - наш дед сделал бы расщеп.

– Ну и что же, что расщеп?

– Что? Как зажало бы ему хвост, так он бы только... - Шура надувается и приседает, - так он бы... - И Шура кричит на всю хату: - В-вя!!

– Тише ты, вот тоже еще! - накинулись на него девочки.

Но уже поздно - Толик проснулся.

– Играй тут с вами! - со слезами в голосе кричит Нина. - Вот ребенка мне разбудили!..

– Который это, который? - подала с печи голос бабушка.

Дети притихли, как мыши.

– Который? Шура! - отвечает Нина. И начинает успокаивать малыша: А-а-а, лю-у-ли...

И тут случилось самое страшное: из-за трубы двинулись на хату до сих пор неподвижные бабушкины валенки, а потом показалась и голова со спутанными космами седых волос.

– Ой, только хуже еще изломалась! - вздыхает бабушка, а потом, поправляя волосы, спрашивает: - А ты это, командир, чего кричишь?

Шура, конечно, делает вид, что его здесь вовсе и нет. Нина покачивает люльку за веревку и поет до смешного старательным, тонким голосочком:

Люли, люли,

Полез кот по дули...

Тоня подходит к Нине и, заглянув в люльку, спрашивает:

– Заснет опять, правда? Толечка мой, маленький!..

А Нина не отвечает, поет. Все колыбельные, одну за другой, которым научилась от мамы и бабушки. Тоня, конечно, всех их и не знает!.. Но Тоня говорит совсем как взрослая:

– И я все так вот пою нашей Зосе.

Идет коза рогатая,

Идет коза, идет,

Бородою трясет...

поет Нина, подергивая худенькими ручками за веревки. Деревянный крюк люльки поскрипывает под потолком на железном крючке, а Толик покряхтывает только, как барин, и вторит Нине: "А-а-а..."

Шура глядел, глядел на бабушку, а потом потихоньку за свою курточку - и к двери. А за ним - все...

– Посидите еще, а? - просит Нина, бросив качать.

– Да чего ж это вы? - смеется бабушка. - Э-э! Гляди-ка, как я вас обидела!

– Тонечка, посиди, - просит Нина.

– Ну да, "посиди"! Все ушли...

И Тоня притворяет дверь последняя.

На большие синие глаза огорченной хозяюшки набегают слезы. А на улицу все еще нельзя... Нина смотрит, смотрит на бабушку и вот наконец поехала:

– Бери теперь... да сама своего ребенка качай, если ты... такая... хоро-ша-а-я!..

5

Скоро начнет смеркаться.

Я рисую. Бабушка, как всегда, прядет и беседует со своей подругой, старой Федорой, которая пришла звать ее на посиделки. На топчане сидит уже давно переставшая сердиться на бабушку Нина, а перед нею голоногий, веселый Толик, который выспался всласть и очень хочет поговорить.

– Кто был, Толечка, кто? - спрашивает Нина с видом совсем взрослой тети.

– Дед, - отвечает малыш.

– И еще кто?

– Бабка.

– И что у них было?

– Туляцька.

– И что она говорила?

– Ко-ко-ко, - квохчет Толик.

Нина смеется.

– А что курочка снесла? - спрашивает она.

– Яицько.

– И еще что?

– Ко-ко-ко, - опять квохчет Толик, забыв, что дальше была еще мышка.

А Нина смеется:

– Ой ты мой жулик маленький! - целует его и, повалив, щекочет - совсем как мама.

Мальчик кричит, заливисто смеется, а потом, подняв пальчик, говорит:

– Не тлёнь, не мозьно - будет Толя бить лёзиной, ата-та...

– ...И это ж он с малолетства такой, - доносится бабушкин голос сквозь шум самопрялки.

Она рассказывает Федоре про папу, про все его "фокусы", начиная с того, что вот сегодня он потащился куда-то в Невода за "радиво".

– В те поры, - рассказывает бабушка, - Микита наш шьет как-то на машине, а тут вышел за дверь и смотрит в дырочку. Вот Колик, Миколай, и разобрал всю машину по винтику. "Ну, - говорит мне Микита, - что-нибудь из малого выйдет: либо большой мастер, либо большой вор. Ведь шестой же годок!" Однако, видишь, не вышло ни вора, ни мастера.

– Не греши, Гануля, - говорит Федора. - Всем бы добрым людям такие сыны!..

– А что ж! Я ж ничего не говорю. Да к чему только эти штуки? Подумай сама - луку у меня полная печь, так он глядит это раз, глядит на плетенки, а после и скажи: "Вы, мама, плетенки потом не выкидайте, а соберите. Я придумал новые лапти на сапоги, чтоб теплее было ездить в лес". - "А куда же ты, говорю, те постолы девал, что мастерил летом? Ведь и тех же не обновил". Так он и сам смеется. А это он себе деревяшки сделал было, чтоб ноги не колоть на стерне. Вроде как святые апостолы когда-то носили. Лежат они и посейчас на хате, один уже обструганный, а другой - только дощечка. И из плетенок тоже начал лапти мастерить. Нога здоровенная, а это ж, известно, еще чтоб на сапоги, - целый корабль стоит в каморе. Чуть я не споткнулась раз об него без огня. То-то ж и беда, что он начать начнет, да никогда ничего не кончит...

Бабушка смеется, а потом говорит:

– Теперь, вишь, не перейти улицу из-за этих лисапедов, - как только не разобьются друг о дружку. А мой Миколай - и ведь отец уже детям! - первый привез сюда эту потеху. Взошел на горку, оседлал его, старого, облезлого скрипуна, - а вилы у самого длинные! - и, эх, виль-виль, да бабах на землю. "О, говорю, ваше благородие, и кабанчика загнал, и людей смешишь, и нюхалку расквасил!.." Эх, фыркает это он, злится, а потом и сам смеется. После того понаучились оба. Алесь малый еще был, и тот прицепится сбоку, крутит. И славно - на базар ли или так куда по делу, - все кобылу не гоняешь зря, не едят ее мухи на рынке. Сказала я это раз, а Микола мой рад...

– И правильно, ведь это культура, - говорю я.

– Культура-то оно культура, - отвечает бабушка, - но хорошо тому культурить, у кого есть на что. А то вот на сапоги тебе собрал, известно надо, потом все твердил, что "на пчел нажмем", как тут это радиво подоспело. Будет теперь и сыт и пьян! Песен захотелось... Был бы как люди...

– Ну, разошлись! - не выдержал я. - А что, если б отец, как другие, хватил на эти деньги под рождество раз, на Новый год опохмелился бы, что вы тогда сказали бы, а?

– А ты уже налетаешь, маляр, поспешил! - говорит бабушка. - Шутка ли отца обидела. "Культура"! Пускай уж, скажем, радиво. А какая ж культура в плетенках?..

Потом Федора спрашивает у меня:

– Ты вот, Алеська, все читаешь да малюешь... А скажи: неужто и впрямь это радиво достает так далеко да без проволоки?..

Я начинаю, как могу, объяснять, что такое радио. Федора слушает, качает головой, как будто соглашается, потом говорит:

– Чудеса, да и только! А наш Якуб, тоже неглупый человек, хозяин на всю деревню, а в глаза б тебе наплевал. "Это, - говорит он, - всё лодыри выдумывают. Пусть голову мне не морочат. Ящичек этот сам играет, как граммофон". А ты опять вон что говоришь. Что только на свете творится!..