В семье
Шрифт:
– Извини, пожалуйста. Розалия около нее, а в три часа ты ее сменишь, после того как поспишь немного.
Он все-таки остался в кальсонах, чтобы быть готовым на всякий случай, обвязал голову платком и последовал за женой, уже скользнувшей под одеяло.
Некоторое время они молча сидели рядом на постели. Она о чем-то размышляла.
Даже в эти часы ее чепчик был украшен розовым бантом; и по непреодолимой привычке всех чепцов, которые она носила, он немного сползал на одно ухо.
Вдруг она повернулась к мужу:
– Скажи, ты не знаешь, твоя мать составила завещание?
Он ответил запинаясь:
– Нет…
Госпожа Караван посмотрела мужу в глаза и сказала тихо и злобно:
– Это гнусность, понимаешь! Десять лет мы из кожи лезли, заботясь о ней, держали ее у себя, кормили. Небось твоя сестрица не стала бы столько делать для нее! Да и я бы не стала, если б знала, как меня за это отблагодарят. Это позор для ее памяти! Ты скажешь, что она платила за себя? Это верно. Но за заботы детей не платят деньгами – за них вознаграждают после смерти в завещании. Вот как поступают порядочные люди. А что я получила за мои труды и хлопоты? Нет, это мерзко, прямо-таки мерзко!
Караван растерянно повторял:
– Но, дорогая… дорогая… прошу тебя… умоляю…
В конце концов она успокоилась и уже обычным тоном сказала:
– Завтра утром нужно будет известить твою сестру.
Он подскочил:
– Да, правда, я не подумал об этом! Как только рассветет, пошлю телеграмму.
Но она как человек, уже заранее все обдумавший, остановила его:
– Нет, отправь ее между десятью и одиннадцатью часами, чтобы у нас было время управиться до ее приезда. Из Шарантона сюда ехать часа два, не больше. Мы скажем ей, что ты совсем потерял голову. Если послать телеграмму с утра, то мы не успеем все устроить.
Но тут Караван ударил себя по лбу и сказал робким голосом, каким он всегда говорил о своем начальстве, так как самая мысль о нем приводила его в трепет:
– Нужно также дать знать и в министерство.
Жена возразила:
– К чему? В таких случаях забывчивость прощается. Не предупреждай заранее, послушайся меня. Твой начальник ничего не сможет сказать, и ты поставишь его в затруднительное положение.
– Это верно, – согласился муж. – И разозлится же он, когда увидит, что я не пришел! Да, ты права, это замечательная мысль… Когда я потом объясню ему, что у меня умерла мать, он вынужден будет молчать.
И чиновник, заранее восхищенный этой забавной проделкой, потирал руки, представляя себе физиономию своего начальника. А наверху в это время лежало тело старухи, рядом с заснувшей служанкой.
Госпожа Караван имела озабоченный вид, словно поглощенная какой-то мыслью, которую ей трудно было высказать. Наконец она решилась.
– Твоя мать ведь подарила тебе свои часы, не правда ли, ту девушку с бильбоке?
Караван порылся в памяти и ответил:
– Да, да, она мне говорила, но это было давным-давно, когда она только приехала сюда. Она сказала: «Вот эти часы достанутся тебе, если ты будешь хорошенько заботиться обо мне».
Госпожа Караван, успокоенная, просияла:
– Ну тогда, знаешь что, надо за ними сходить, иначе, когда твоя сестра приедет, она помешает нам их взять.
Но муж колебался:
– Ты думаешь?…
Она рассердилась.
– Конечно, думаю. Никто не увидит и не услышит, а когда они будут здесь – они наши. И то же самое с комодом, который стоит у нее в
комнате, – тот, что с мраморной доской. Она мне его подарила как-то в добрую минуту. Заодно мы снесем и его вниз.Караван слушал с нерешительным видом:
– Но знаешь, милая, это большая ответственность.
Она в ярости повернулась к нему:
– Ах вот как! Ты, видно, никогда не переменишься. Ты скорее позволишь своим детям умереть с голоду, чем пошевельнешь пальцем. Раз она мне подарила этот комод, значит, он наш, ведь так? А если это не понравится твоей сестре, пусть она поговорит со мной Плевать я хочу на нее Ну вставай, и сейчас же перенесем сюда все, что твоя мать нам подарила.
Покорный, дрожащий, Караван встал с постели и хотел было надеть брюки, но жена не позволила ему:
– Не стоит одеваться, иди в кальсонах, этого достаточно. Я тоже пойду так, как есть.
И оба в ночных туалетах бесшумно поднялись по лестнице, осторожно открыли дверь и вошли в комнату, где четыре свечи, горевшие над тарелкой и освященной веткой букса, казалось, одни охраняли суровый покой умершей. Розалия, раскинувшись в кресле, вытянув ноги и скрестив руки на животе, склонив набок голову, с открытым ртом, спала, тихо похрапывая.
Караван взял часы. Это была одна из аляповатых вещей, которые оставило нам во множестве искусство времен Империи. Девушка из золоченой бронзы, с головой, украшенной цветами, держала в руке бильбоке, шарик которого служил маятником.
– Дай это мне, – сказала госпожа Караван, – а ты возьми мраморную доску с комода.
Он повиновался и, пыхтя, с трудом взвалил доску себе на плечо.
Супруги двинулись обратно. В дверях муж нагнулся и стал спускаться вниз, сотрясая лестницу, а жена, пятясь задом, одной рукой освещала ему путь, а другой придерживала под мышкой часы.
Очутившись у себя в комнате, она испустила глубокий вздох.
– Главное сделано, – сказала она, – теперь пойдем за остальным.
Но ящики комода были доверху полны разным скарбом старухи.
Все это нужно было куда-нибудь уложить.
Госпожа Караван нашла выход из положения:
– Пойди-ка принеси сосновый сундук, что стоит в передней. Его можно поставить здесь, он не стоит и сорока су.
И, когда сундук был принесен, началось перекладывание. Они вынимали вещь за вещью: манжеты, воротнички, рубашки, чепцы – все убогие наряды старухи, лежавшей тут же, за их спинами, и укладывали их в деревянный сундук в строгом порядке, так, чтобы обмануть госпожу Бро (дочь покойной), которая должна была приехать на следующий день.
Уложив все, они снесли вниз сначала ящики, а потом и самый комод, держа его с двух сторон. Оба долго выбирали, куда лучше всего его поставить. Решили – в спальне, в простенке между окнами, напротив кровати.
Как только комод был водворен на место, госпожа Караван наполнила его своим собственным бельем. Часы поставили на камине в столовой. Супруги проверили получившийся эффект. Оба пришли в восторг.
– Отлично выглядят, – сказала жена.
Муж подтвердил:
– Да, отлично.
Потом они улеглись, и г-жа Караван потушила свечу. Скоро на обоих этажах все погрузилось в сон.