В семнадцать мальчишеских лет

Все походило на правду, и в то же время отчетливо ощущалась ложь. Ушел Сергей с неприятным чувством обманутого человека. Рассказал матери, и та решительно отрезала:

— Все врет! Про Витю врет — за водку его упросила Виктора делу обучать. С Кириллкой душа в душу жил, поперек шагнуть боялся. Как же, заставишь его у Жмаева мельницу брать! В кустах сидел, заячья душа…

— У него бумага есть. Настоящий мандат, — замечает Сергей.

— Бумага бумагой — дело делом. Мельню у Жмаева Витя брал, — отвечает Анна Михайловна.

— Витя?

Ничего не понять! И Сергей снова идет к Наплюеву. Тот хитровато ухмыляется:

— Что, Николаич, потолковал с Ларцевым? Хитер человек! Мандат показывал? Не истерся еще? Бережет, бережет! И он за революцию боролся, как же! А мельню у Жмая твой братень, Виктор Николаич, брал. Я хоть и не робил там, а точно знаю: муку для дружины на пекарню не раз возил.

Мандат на контроль над мельницей Совдеп и в самом деле выдал машинисту Николаю Ларцеву, может быть, потому, что некому больше было выдать, а мельница требовала присмотра. Начиналась бумага торжественными словами: «Именем Революции…» и звучала, как приговор старому миру. Окрыленный грозной силой документа и уверовавший в незыблемость происходящих событий, Ларцев принес бумагу на мельницу, показал мукомолам:

— Вот, ребята, какую силу мне в руки дали!

Мандат пошел по рукам — глянцевитый, хрустящий, с кудрявыми росчерками подписей, штампом и печатями — настоящий государственный документ. Но документ не произвел того впечатления, на которое рассчитывал Ларцев.

— Ты хозяину покажи — он тебе пропишет. По первое число, — буркнул один из рабочих.

— Ничего, ничего, ребята! — бодрился Ларцев. — Теперь он у нас и не пикнет.

Рабочие хмуро молчали, Пойти вместе с Ларцевым объявить хозяину волю Совдепа вызвался один Витя.

Жмаев жил тут же, при мельнице, в низком и просторном доме. Мельник слыл закадычным дружком Шмарина, но ничем на того не походил. Низенький, толстый, с упрямо пригнутой головой, он на весь мир смотрел как бы исподлобья. Казалось, по жизни не идет, а безудержно прет этаким упрямым быком, сокрушая препятствия, тогда как Шмарин пробирается осторожно, любит поиграть с людьми, иногда даже приласкать их.

Все это припомнилось Ларцеву, когда он перешагнул порог низенькой горницы и подал Жмаеву совдеповскую бумагу. Мельник читал ее долго, шевеля губами, с усилием. Потом осмотрел машиниста, его помощника и кивнул Виктору:

— Выдь!

— Это почему же?

— Выдь! — повторил Жмаев и засопел, будто его охватило удушье.

Витя оглянулся на Ларцева. Тот был бледен и торопливо закивал помощнику:

— Выйди, Витя, выйди! Я с Кириллом Лукичом сам поговорю, а ты выйди.

Витя покраснел. Уже не первый раз взрослые его отсылали, все мальчишкой считали. Уходя, он расслышал, как Жмаев пробормотал:

— Большевистское отродье!

Вот оно что! Его отсылали не потому, что он малолетний, а за то, что связан с большевиками! Они будут сейчас о чем-то сговариваться. Погоди же, толстый хомяк, все равно тебе несдобровать!

Витя нетерпеливо слонялся по двору, ожидая, когда закончатся переговоры. Ларцев вышел через полчаса. Глаза его тревожно блуждали. Что-то случилось!

— Как? Договорились? — подбежал к нему Витя.

Ларцев, не замечая, не слыша Вити, колеблющейся походкой брел к воротам. Он походил не то на пьяного, не то на больного. Витя решил непременно узнать, чем закончился разговор с хозяином. Но Ларцев молчал. У ворот он оттолкнул вцепившегося в рукав Виктора и визгливо закричал:

— Отстань! Провалитесь вы со своим Совдепом!

Затем опомнился, воровато посмотрел на Витю и пошел дальше. Тот гневно проводил его глазами: шкура, ума лишился от страха! Правду Балтушис говорил: Ларцев — меньшевик, ему нельзя доверять. Почему только ему мандат выдали? Обманул, должно быть, наговорил семь верст до небес.

Витя перебежал плотину и очутился у здания Совдепа: ему обязательно надо повидать Балтушиса. Пусть знает, что контролер скис, что от него никакого толку не будет — хозяин запугал.

Но сразу добраться до Балтушиса Вите не удалось. Здание Совдепа было заполнено рабочими механического завода. Они занимали все комнаты и коридоры, всюду стлался густой махорочный дым. Ждали, чем закончится заседание Совдепа.

Витя узнал, что на механическом заводе положение тоже трудное. Управляющий Шуппе отказался признавать Совет. Это бы еще ничего — не признавай, завод-то в рабочих руках. Но Шуппе не хотел подписывать документы, а без его подписи саботажники из банка не дают денег. Жалованье рабочим не платили уже несколько месяцев. Чем жить? Кроме того, какой-то саботажник продал дрова, заготовленные для завода на зиму. В цехах стало морозно. В котельной вода чуть теплая, вот-вот придется спускать…

Послушал Витя заводские горести — и своя беда стала маленькой. Разве сравнишь мельницу с этакой махиной — заводом? Там без малого тысяча человек, а на мельнице и двух десятков нет.

Он уже собрался уходить, когда из кабинета Сорокина вышел Балтушис. Витя отозвал его в сторону и рассказал, что произошло на мельнице.

Сообщение заставило Балтушиса призадуматься:

— Это так, — сказал он, — Ларцев слабый человек, в меньшевиках долго ходил. Думали, стал умный — ошиблись. Ты хорошо сделал, что ко мне пришел. Мельница — это очень важно. Там — хлеб. А хлеб нам очень нужен, да, но… Понимаешь, дружок, мы не сможем сейчас заняться мельницей. Пока, конечно. Видишь, что у нас творится.

Витя видел и понимал. И тогда, решившись, даже покраснев, он попросил:

— Иван Карлыч, а вы дайте мне винтовку. Я сам буду смотреть за порядком.

— Винтовку? — Балтушис посмотрел на мальчика.

— Ну да, винтовку! На стрельбы я ходил, стрелять умею, разберу и соберу…

— Нет! — ответил Балтушис. — Винтовку мы тебе еще не дадим.

— Не верите? — помрачнел Витя.

— Почему не верим? Верим. Ты наш человек. Вполне. Но ты будешь один, их — много. Никакая винтовка тебе не поможет, если они нападут.

Доводы Балтушиса не убедили Витю, он верил во всемогущество винтовки, но надо было подчиниться. Балтушис крепко пожал ему руку и сказал:

— Иди и смотри за мельницей. Она будет наша, там должен быть порядок. Хозяин сейчас так себе… Временное правительство.

Для Вити наступили хлопотливые и трудные дни. Дни и ночи он проводил на мельнице. Жмаева и Ларцева, может быть, удивляла такая старательность, но они, занятые своими делами, особенно над этим не задумывались.

Ларцев появлялся редко. Часами с удочкой он просиживал на плотине, уставившись в прорубь, точно пытаясь разглядеть, что принесут ему наступившие бурные времена.