В сердце моем

Он достал из шкафа бутылку вина, наполнил две рюмки и одну из них протянул мне. Потом закурил вторую сигарету.

– Это сигареты особого сорта. Вероятно, вы с большим удовольствием будете курить свои.

– Их делают специально для вас?
– спросил я.

– Да. На них моя монограмма.

Большими шагами он стал мерить комнату.

– Не думайте, - продолжал он, - будто мне неизвестно, что такое голод. Известно! Мой отец был поляк; он бежал из Польши, перешел границу под выстрелами. Мне тогда было двенадцать лет. Сначала мы жили в Англии, а когда мне исполнилось восемнадцать, переселились в Австралию.

Здесь отец разбогател на торговле готовым платьем. Я был младшим сыном, и мне единственному удалось извлечь какую-то пользу из отцовского состояния. Он смог дать мне университетское образование. Братьям повезло меньше. Я вернулся в Англию и открыл врачебный кабинет на Харли-стрит. Первое время пока я не завоевал прочного положения - я мог позволить себе тратить только шесть пенсов на завтрак и шесть пенсов на обед. Так что я знаю, что значит жить впроголодь. Я знаю, что значит сидеть без денег. И именно поэтому умею их ценить.

Он перестал шагать по комнате, выглянул в окно, потом снова повернулся ко мне.

– Я многого добился, - сказал он.
– Перед тем как я покинул Англию, у меня было двадцать слуг, дом на Харли-стрит и загородный особняк.

Недавно я получил письмо от моего лондонского агента с предложением продать эти два дома за пятнадцать тысяч фунтов каждый. Я принял предложение; но сегодня утром узнал, что фунту угрожает девальвация. Я немедленно телеграфировал, чтобы продажа была приостановлена. Зачем мне эти тридцать тысяч, если фунт обесценится!

– Но ведь девальвация коснется всех без исключения, - возразил я.
– Вы все равно останетесь богатым человеком.

– Вы - полный профан в денежных делах, - резко сказал Колин Стрит.

Он на мгновение задумался, глядя в пол. Потом прошептал:

– Деньги...
– Повернув голову, он посмотрел мне в глаза.
– Интересно, что стали бы с ними делать вы?

– Я знаю одного человека, - продолжал он с живостью, расхаживая по комнате, - меня уговорили лечить его даром. Он долго был без работы и устроился наконец на службу с жалованьем в двенадцать фунтов в неделю. И вы знаете, что сделал этот человек? Еще не начав работать, он купил радиоприемник за двадцать семь фунтов десять шиллингов.

– У вас есть радиоприемник, - заметил я.
– Почему бы и другому не иметь его?

– То есть как это?
– удивленно воскликнул он.
– Даже я хорошенько подумал бы, прежде чем заплатить двадцать семь фунтов десять шиллингов за радиоприемник.

– Уж не хотите ли вы сказать, что согласны отказывать себе в желаниях. Ну скажите, положа руку на сердце, - вы ведь покупаете все, что вам захочется?

– Ничего подобного.

– В таком случае, вы просто копите деньги, как обыкновенный скряга.

Он начал оправдываться:

– Должен же я подумать и о старости. Приходится заботиться о будущем.

– Совершенно верно; и я тоже должен заботиться о своем будущем, потому-то я и обратился к вам.

– Вам нечего терять, - заявил он.
– А когда терять нечего, нет причин для беспокойства. Если произойдет крах, на вас это не отразится, а я пострадаю. Мои деньги помещены недостаточно надежно. Я должен все время думать, как бы не потерять их. Богатство налагает огромную ответственность; вы и понятия о ней не имеете. Вам не требуется никаких усилий, никакого напряжения, чтоб сохранить свое положение. Всю жизнь вы будете вести существование, к которому привыкли. Я вовсе не уверен, что то же самое можно сказать обо мне.

– К счастью, у меня есть деловая хватка.
– Он прошелся из конца в конец комнаты, размахивая гибкой, сильной рукой.

– Я доказал это в Англии. Мои дома по-прежнему принадлежат мне. Да.
– Он задумался.
– В Англии у меня был свой "роллс-ройс", и я нанимал шофера за тридцать шиллингов в неделю.

– Какая нищенская плата!
– заметил я.

– Со временем я повысил ее до двух фунтов, и шофер мой жил как король. Он был великолепный шофер. В этом заключалось его призвание - быть шофером, и ничем иным.

– А каково ваше призвание?
– спросил я.

– Я - прирожденный буржуа, - сказал он.

– Любопытно, что вы говорите это с гордостью, - заметил я.
– Какое тяжелое детство, должно быть, выпало вам на долю, сколько горькой зависти и неудач вы, наверное, испытали!

Он остановился и взглянул на меня с интересом. Некоторое время он внимательно рассматривал меня.

– А вы могли бы неплохо писать, - сказал он наконец; и добавил, как бы про себя: - Странное сочетание - мужчина и ребенок. Проблески безошибочной интуиции...
– Потом, уже обращаясь прямо ко мне: - Вы ведь не получили образования?

– Не получил.

– Жаль.

Он снова закурил.

– Я часто думаю, - сказал он, - что пути господни неисповедимы. Каждый раз, как церковь обрушивает на меня свой гнев, мои доходы возрастают. Сейчас этот доход равен десяти тысячам фунтов в год. После того как некоторые католические патеры стали поносить меня с амвона, моя практика настолько выросла, что мне пришлось купить второй "роллс-ройс". А когда и протестантские священники включились в травлю, я вынужден был добавить 'К приемной еще одну комнату, так увеличился наплыв пациентов. Потом в бой вступила христианская ассоциация женщин, - в результате чего я нанял еще одну сиделку. Все это чрезвычайно радует меня. Одна церковная община послала депутацию к редактору с требованием перестать печатать мои статьи. Он исполнил это требование - и тираж журнала сразу же упал на несколько тысяч. Ему пришлось снова обратиться ко мне - предложив, разумеется, повышенную оплату.

Мои публичные лекции о проблемах пола тоже встречают в штыки. Однажды я узнал, что на мою лекцию придет целая группа религиозных фанатиков, чтобы освистать меня и добиться моего ареста. За два дня до этой лекции я послал комиссару полиции двадцать бесплатных билетов и учтивое письмо, поясняющее, как важно, чтобы полицейские, которым по службе приходится сталкиваться с сексуальными извращениями, послушали мою беседу, где в доступной форме я растолкую самую суть дела.

Я подчеркнул, что считаю своим долгом посвятить часть лекции разъяснению обязанностей полицейских, имеющих дело с сексуальными преступлениями. Словом, это было очень хорошее письмо. И вот перед началом лекции первые два ряда заполнились полицейскими в форме. Когда в задних рядах начался шум, полицейские, все, как один, поднялись с мест. В зале сразу же воцарилась полная тишина. Это была, пожалуй, самая удачная из моих лекций.

– Вот вы говорили о ненависти, которую возбуждаете в некоторых людях, сказал я.
– Как вы относитесь к этому?

– Собака лает - ветер носит, - отозвался он.
– Люди - те же скоты. Всех их следовало бы истребить.
– В первый раз на лице его появилась улыбка.

– Включая вас, разумеется?

– Нет, немногие исключительные личности должны быть сохранены.
– Он картинно взмахнул рукой.
– Но у большинства людей разума не больше, чем у животных. Без них земля стала бы куда более приятным местом.