В сердце тьмы

— И это ключ, — заявил. Маврикий — Я пытался придумать лучший способ соединить сирийских крестьян и гранаты, начав с сильных и слабых сторон и тех, и других. Ответ очевиден.

Молчание. Иоанн взорвался.

— Ну — тогда выкладывай!

— Праща.

Иоанн нахмурился.

— Праща?

Он уже собрался спорить, больше по укоренившейся привычке, чем по какой-либо другой причине, но замолчал.

— М-м-м, — он отпил вина. — М-м-м.

Антонина улыбнулась.

— В чем дело, Иоанн? Не говори мне, что у тебя тут же не сложилось мнение.

Морской офицер скорчил гримасу.

— К сожалению, нет. На самом деле, хотя мне и не хочется это признавать, я ничего не знаю про пращу. Эти глупые штуки никогда не используются в морских сражениях.

— Ты никогда бы не назвал их «глупыми штуками», если бы оказался на поле брани против балеарцев, — проворчал Маврикий. Гермоген с Ситтасом усиленно закивали.

— Но это — не балеарские стрелки, Маврикий, — заметила Антонина. — Островитяне известны… уже несколько веков. А у нас — просто деревенские ребята.

Маврикий пожал плечами.

— И что? Каждый из этих крестьян, в особенности пастухи, пользовался пращой с мальчишеских лет. Конечно, они не профессионалы, как жители Балеарских островов, но для наших целей это и не нужно. Единственная разница между наемником-профессионалом с Балеарских островов и крестьянским парнем — это точность. Это имеет значение, если стрелять железными пулями. Если стреляешь гранатами, не имеет, но крайней мере не такое большое.

Тут Иоанн начал приходить в возбуждение.

— Знаешь, а ты прав! Как далеко эти сирийские парни могут бросить гранату?

Маврикий покрутил толстыми пальцами одной большой ладони.

— Зависит от обстоятельств. Покажи мне гранату, о которой идет речь, и я дам тебе близкий к истине ответ. Грубо? Примерно, как средний лучник. Если же сделать качественную пращу, то как катафракт или перс.

— Кавалерия превратит их в фарш, — заявил Ситтас.

Маврикий кивнул.

— Если они одни — да. По крайней мере хорошая конница, которая не пришла в панику после первой партии гранат. Они погонят ребят с гранатами…

— Называй их гренадерами, — вставил Иоанн. — Так звучит более достойно.

— Пусть будут гренадеры, — он замолчал, задумался. — Гренадеры. Мне это нравится!

Гермоген тут же кивнул с энтузиазмом.

— Особое название укрепит их боевой дух, — заявил молодой полководец. — Мне тоже нравится. На самом деле я думаю, это очень важно.

— Значит, нам понадобится конница по флангам, — задумчиво произнес Ситтас.

— Также хорошая защита из пехоты, — вставил Гермоген.

Маврикий кивнул.

— Да, они тоже. В гранатах нет ничего магического. В правильной комбинации, используемые правильно…

— Может, фаланга 19 , — сказал Гермоген.

— Полная чушь! — рявкнул Ситтас. — Фаланги так же устарели, как и возлежание на пирах. Нет, нет, Гермоген, но надо бы подумать насчет старых республиканских манипул. 20 Я думаю…

Епископ Антоний повернулся к Антонине.

— Могу ли я предложить тебе, дорогая, оставить этих мужчин играть в свои игры? Предполагаю, через минуту обсуждение станет настолько техническим, что мы в любом случае не сможем за ним следить. А я умираю, так хочу послушать о твоих подвигах в Константинополе.

19

Боевой порядок др.-греч. войск в виде тесно сомкнутого линейного построения с глубиной строя в 8—16 рядов.

20

Тактическое подразделение пехоты в римском легионе. М. состояла из двух центурий по 30—60 воинов в каждой. В боевом построении легиона входившие в него 30 манипул располагались в 3 линии.

Антонина встала и улыбнулась.

— В таком случае пошли в другой зал.

Она посмотрела на Михаила.

— Ты к нам присоединишься?

Монах покачал головой.

— Подозреваю, ваш разговор с Антонием тоже вскоре станет таким же техническим, как и разговоры этих мужчин, — сказал он уныло. — Боюсь, от меня не больше пользы при планировании дворцовых интриг, чем при обсуждении военной тактики и оружия.

Ситтас услышал слова монаха.

— В чем дело, Михаил? — на его лице появилась хитрая улыбка. — Ты, конечно, не утверждаешь, что вечной душе нет места в миру?

Монах посмотрел на полководца так, как только что насытившийся орел смотрит на мышь. Интерес есть, но спокойный.

— Ты и тебе подобные принесут в битву оружие и тактику, — сказал он тихо. — Антонина, Антоний и им подобные принесут знание врага. Но в конце, Ситтас, все, что вы принесете, окажется пылью, если крестьянский парень, которому вы отдадите свои подарки, не имеет души, способной противостоять Сатане во время бури.

Он встал.

— Я принесу вам крестьянина.

Выходя, Михаил задумчиво посмотрел на Ситтаса. Как только что насытившийся орел рассматривает мышь. Перспективы — отличные.

— Никогда не стоит дразнить святого человека, — пробормотал Маврикий. — Правда не стоит, — повторил он, не обращая внимания на гневный взгляд Ситтаса. Осушил кубок — Спроси у любого крестьянина.

На следующее утро двое полководцев отправились вместе с Иоанном Родосским на тренировочное поле. Они горели желанием поэкспериментировать с гранатами. Маврикий ждал их там с дюжиной добровольцев из крестьян. Вначале сирийцы довольно сильно нервничали. Даже после того, как их мастерство в метании гранат получило одобрение полководцев, молодые люди терялись в компании таких благородных господ.

Однако вскоре появился Михаил Македонский. Он ничего не сказал ни полководцам, ни крестьянам. Но Маврикий с интересом наблюдал, как присутствие монаха изменило сирийских ребят, превратив их в молодых орлов в присутствии огромных мышей.

К середине дня молодые орлы уже свободно спорили с огромными мышами.

Конечно, не о тактике или военных построениях. (Хотя сирийцы на самом деле дали кое-какие ценные советы по практике метания гранат. Большая их часть касалась запалов и их длины.) Молодые люди не были дураками. Необразованными и неграмотными — да. Глупыми — нет. Они не притворялись, что лучше понимают военное дело, чем такие люди, как Ситтас и Гермоген. (И в особенности — они имели свой крестьянской взгляд на такие вещи — Маврикий.)

Но у них имелось вполне определенное мнение о казармах и военных лагерях. Их детям казармы не понравятся, хотя, не исключено, они получат удовольствие от проживания в шатрах лагерем. Их женам не понравится ни то, ни другое, но жены вытерпят лагерь. Они — простые женщины. Практичные.

Однако казармы просто не подойдут. Никакой личной жизни. Неприлично. Их жены — простые женщины, но приличные. Они не те шлюхи, которые увязываются за армией.

Сирийцам требовались хижины. Каждой семье — свою хижину. (Конечно, для походных лагерей подойдут шатры.)