В шаге от вечности

Он имел в виду, например, те случаи, где погибла вся семья целиком под залпами спутников или артиллерии, у которой, даже у своей, бывали и промахи. Весь город уже завесили объявлениями о пропавших людях. В локальной сети творилось то же самое. И это еще не включили общую, хотя бы в рамках страны…

– Во всех отделениях больниц тоже бедлам и долбанное чистилище, – добавил русский. – Даже хуже, чем здесь. Тех, у кого ранения и травмы допускают транспортировку, будут распределять в больницы штата… и даже соседних штатов. А самых легких и вовсе отпускаем долечиваться дома.

Несколько минут они молчали, и Гаврила вертел в руках еще одну сигарету. Похоже, просто, чтоб занять руки. Видно было, что нервы у него на пределе.

– Габриэл, подскажи, где в России говорят «мультифора»? – Максим задал вертевшийся давно на языке вопрос. – В значении «файл для листа бумаги»?

– Интересно-интересно… и где ты такое услышал?

– От одного твоего соотечественника.

– Ого, ему, поди, за семьдесят. У нас в Сибири так старики говорят. Все остальные… только «файл». Если молодые вообще знают, зачем нужна эта фигня. Но… погоди… еще я слышал один раз, когда был в Шанхае, зубы лечил. Русских там мало на побережье, они почти все живут в специальных городах. Но я видел нескольких. И у них там язык своеобразный. Как в двадцатых, когда они уехали. Они даже по фене ботают, которую в самом РГ после тюремной реформы уже забывают. А что?

– Да так, просто спросил.

"Jannisary" – мелькнула в мозгу Рихтера догадка, словно кусочек паззла, который он нашел случайно. Янычары. Участники «Евразийской программы сотрудничества».

В остальном мире почти не заметили, как когда-то пятьсот тысяч жителей тогда еще РФ, а не РГ, отобранных по сложной системе были заселены в пятнадцать городов-призраков, раскиданных по всей территории Поднебесной. Двести пятьдесят тысяч мужчин в возрасте от восемнадцати до тридцати лет и столько же женщин до двадцати пяти, которых отбирали почему-то из жителей провинциальных городов, исключая Москву и Санкт-Петербург. Все они обладали ярко выраженным славянским фенотипом, хорошим экстерьером, не имели проявлений генетических заболеваний в течение трех поколений. Все они были добровольцами, все, если верить просочившейся информации, получили бесплатные квартиры, большие подъемные, освобождение от налогов на десять лет и еще кучу льгот... плюс презрение и зависть бывших соотечественников, и смешанное отношение – от новых. Их договоры и вид на жительство сначала продлевались каждый год, а потом им предложили службу на новых условиях. И гражданство. Так они стали еще одним национальным меньшинством. Русские из России их недолюбливали, а остальной мир не знал, кем считать – русскими или китайцами. От других русских и европейских экспатов в Китае – которых было немного, их отделяла стена «особого статуса». А еще активно циркулировала конспирологическая версия, будто их завезли для опытов, похожих на те, которыми занимались нацисты или японский «Отряд 731». Или для репродуктивных экспериментов. Но никто из них не жаловался. В редких интервью все просто лучились довольством и на подопытных крыс точно не походили.

«Я скорее макаку в жопу поцелую, чем подам руку «янычару», – говорил Гаврила, хотя самих китайцев очень уважал («Молодцы, что разобрались со своими либерастами на площади Тяньаньмэнь. Поэтому и рванули в будущее, обогнав и русских, и пиндосов. Балласт сбросили! Там, где много либерастов, будет много и контрастов»).

Ходили слухи, что цена, которую заплатили за эти бонусы новые янычары, была высока. И совсем не работой в китайских борделях или на урановых рудниках Казахстанского совместного протектората она являлась. Даже если про эксперименты и выведение гибридов врали, силовые структуры восточного столпа Мирового порядка услугами «спецпоселенцев» точно пользовались. Многих из них видели и запечатлели в форме китайских силовых структур. И никто не знал про секретные пункты договора. Видимо, условия включали пожизненное неразглашение.

Впрочем, это ничего не значило. Они были свободными людьми, и обладали своей волей. В промывку мозгов и зомбирование верилось слабо. Слишком уж много их. Поэтому Максим допускал, что любой из них мог разорвать свой контракт и поехать воевать в Мексику за свои убеждения. Все-таки Рихтеру хотелось верить, что перед ним стоял человек, похожий на него, а не простой наемник.

Именовали их сами китайцы “jannisary” или нет, Максим не знал. Вряд ли. Слово тяжелое для китайского уха. Скорее их звали общим термином для всех иностранцев – «лаовай». Но у этого слова было еще одно значение – растяпа, профан, невежда. Но никаким растяпой тот явно не был. Или их звали общим словом для всех китайских русских. «Элосы-цзу».

И вот, возможно, один из таких янычаров-лаоваев ему повстречался в подвале Тлачи-Билдинг. Двухметровый, здоровенный как медведь. Случись им драться без брони, Рихтер оценивал бы свои шансы как призрачные. А еще у Максима было нехорошее предчувствие, что он сам увидел то, что видеть был не должен. И что если бы штурмовики не понесли потери от двух предателей, они могли бы совсем по-другому поступить с «Ягуаром».

Мерзкие подозрения… и, возможно, надуманные и необоснованные. Но уж очень много предательств, подковерных интриг, диверсий и убийств произошло вокруг него за эти недели. Хотя все могло быть проще. Здоровяк скорее всего был обычным русским дальневосточником, а словечко просто вырвалось. Не стоило разводить вокруг это конспирологию.

Рихтер отдал все, кроме трех тысяч песо, которые понадобятся ему для покупок, в фонд Помощи Павшим Товарищам. Он надеялся, что гражданским поможет какой-нибудь Красный Крест. Вроде гуманитарная помощь уже поступала… хотя Корпус и пытался ее реквизировать и задержать на границах, грузовых терминалах и морских путях. Но вот тем, кого считают террористами и наемниками мафии, вряд ли официальные международные организации помогут. Разве что независимые… которых за это могут и легального статуса лишить.

Хотя в сети говорили, что это сам «Авангард» не хочет никакой помощи принимать. Кому верить, каждый решал сам.

Конечно, не все в интербригаде были социопаты и одиночки. У большинства остались там, в других городах или странах, а иногда даже на других континентах, жены, дети, другие близкие. А уж местные добровольцы из la Milicia, сложившие головы у подножья Башни Тлачи, почти все были семейными. Обо всех теперь надо как-то позаботиться, включая на первый взгляд курьезные случаи, когда без попечения в Акапулько остались десяток кошек и пять золотистых ретриверов.

Будут, конечно, много красивых слов про то, что «тот, кто погибнет за свободу, останется в вечности», но это не могло заменить простой материальной помощи. Будут еще слезы, настоящие и крокодиловые, бравурные марши и проникновенные речи. Но никакие слова и участие не заменят обычных денег, в глобо или местных песо – тех самых денег, против господства которых они боролись.

И они собирали им деньги. Потрошили заначки, доставали замусоленные бумажки, брали последнее с почти пустых счетов. Не только на перевозку и похороны… но и на помощь семьям. Иногда, чтоб заплатить их кредиты. Ведь отмены долгов в духе «гуляй, рванина!» были только в Мексике. Даже в союзной Боливарианской Конфедерации частные банки еще работали и ссудный процент, хоть и с оглядкой на всяких «народных контролеров», взимали.

Денежный вопрос в интербригадах, вопреки досужим сплетням, был пока поставлен плохо. Регулярной стабильной зарплаты не имелось, суммы «плавали» и были довольно несерьезными. Все время обещали, что после нахождения новых добровольных или не очень добровольных спонсоров все изменится, но этот вопрос пока решен не был. Поэтому почти все скромное жалование этого месяца те, кто не имели иждивенцев, решили отдать семьям погибших.

Повидав бойцов «Панчо Вильи» и «Ягуара», раздав собранную им передачу из вещей, продуктов и лекарств, Рихтер отдал свой необходимый долг чести и милосердия, и освободил себя от этой обязанности. Теперь можно было уходить. Лишнего он не будет задерживаться. Хотелось побыть одному, чего ему давно не удавалось.

На прощание Гаврила ему выдал еще один свой афоризм:

– Ну, покедова, братец фриц. Удачи! Хотя какой ты фриц?.. Кто против фашизма, тот уже русский.

Проходя мимо ожогового отделения, где больные лежали даже в коридоре на кроватях, диванчиках и пластиковых сидениях, поставленных в ряд, Рихтер услышал голос.

– Вы здесь, сынки? Вы здесь? Здесь?..

В коридоре лежали два человека. Тут был раненый негр в форме сержанта Милиции, который мирно спал… может, не совсем здоровым сном, накачанный обезболивающим. Половина туловища у него была закрыта ожоговыми повязками.