В шаге от вечности

На Западе такое было бы допустимым. Никто бы слова не сказал, ведь он не в рабочее время этим занимался. Но тогда штатный психолог муниципалитета беседовала с ним. И хотя в его мирах не было ничего антисистемного… ничего… только воплощенные рассуждения про бесконечность вселенной и одиночество разума… начальству не понравилось их содержание. Им, видимо, показалось, что такие мыслеобразы могут быть только у потенциальных массовых убийц. Которые тогда и в Японии устраивали шутинги, взрывы, поджоги. Целая эпидемия бессмысленных безыдейных терактов. А он все-таки был не работник студии аниме, а муниципальный служащий.

После этого собеседования он эти миры удалил и больше ничего не выкладывал. Кроме социально допустимых отчетов о путешествиях, посещениях храмов и пагод, отзывов о покупках и сенсорных впечатлениях. Например, шутки ради выложил сенсорное сравнение пяти разных видов саке. Почему-то посещение баров у начальства раздражения не вызвало. Как и позднее у командования Корпуса.

А дальше он плавно перешел на рассказ о том, как попал в Корпус (совершенно случайно, «на слабо», желая доказать себе, что ничем не хуже самцов-мачо, громогласных и глупых, хвастающихся своими успехами у женщин, реальными и выдуманными). Вначале была Академия, которую Эшли себе вполне представляла. Вот только она ее благополучно покинула и забыла, а он там задержался, потому что был на хорошем счету. И его ждало преподавательство в той же Академии, куда его сманили хорошим окладом и не очень тяжелой работой, которая оставляла свободное время для хобби.

Но работать инструктором ему пришлось не по душе. Да и сам Корпус его к тому времени немного достал. Он воспринимал эту службу как временную. А сам рассылал резюме в аэрокосмические компании. Но ни одно V-собеседование ни увенчалось успехом. И тогда он принял решение. После его настойчивых просьб и прошений он был переведен в действующую часть. Но не в обычную десантную, а Специальных Операций, считавшуюся элитной.

Доказывать Гарольд уже никому ничего не хотел, зная, что справится. И не ошибся. А платили там еще больше. Появилась возможность больше откладывать. И было не так много боевых будней. На один боевой выход приходилось двадцать тыловых дней. А потом он стал сотрудником частной военной компании. На бумаге. На самом деле Корпус его не отпускал ни на день. Просто в ЧВК они получили развязанные руки и большую гибкость управления.

И там, и там он делал одно и то же – вел отстрел врагов Мирового совета в товарных количествах. Никакой рефлексии, никакой великой миссии, просто работа. Самые кровавые и грязные подробности Синохара опускал, но, в общем-то, рассказывал близко к правде, как был оператором роя боевых дронов и мотался от одного театра к другому. И речь совсем не об опере с балетом.

Эшли слушала внимательно, и ему это льстило. Хотя иногда хмурилась. Сидела подбоченившись и аккуратно откусывала кусочек за кусочком от миндального печенья. Испекла она его сама или нет? Похоже, что да, потому что оно несовершенно – чуть пересушено, чуть подгорело.

А именно несовершенство есть признак настоящести.

– Это странное ощущение. Сидишь в безопасности. На авианосце или военной базе. И будто играешь в игру. Но одновременно ты – воплощенная смерть. Эти роботы – они твои конечности, и карающий меч в твоих руках. Ты многорукий бог Шива. И ты несешь разрушение. Враги падают один за другим. Как фигурки в игре. Связь неудобная, у нас даже мониторы были. И кнопки, и пульты похожие на джойстики – ты не поверишь! Прошлый век. Но таковы требования. Хотя в гражданской сфере уже все забыли про эти кнопки. Знаешь, в V-реальность скоро будут выходить не через окулярные и двигательные сенсоры. Нейролинки обязательно доведут до ума. И нейро-фай, который только испытывается. Но там, где нужна точность, а неверное движение вызовет взрыв в килотонну там, где он не нужен – в этой области еще долго нельзя будет использовать чистые импульсы мозга. Потому что мозг… он далеко не так точен. Он оперирует широкими квантовыми вероятностями.

Он рассказал ей про БПЛА «Стервятник» – “Vulture”, который мог питаться трупами, перерабатывая их на метан для его двигателя. Про рой микродронов, пролетающих как насекомые, через любую щель. Про их интеллект и самоорганизацию. Поиск наилучшего алгоритма для решения боевой задачи. И как они без подсказки построили мост из своих тел через ручей, чтоб на другой берег мог переехать тяжелый и не защищенный от воды робот-строитель…

Эшли слушала, хотя и морщилась, а иногда и хваталась за голову. Он видел, что ей интересно, но одновременно и жутко.

Но на двадцатой минуте, когда он углубился в технические аспекты метаболизма наноботов, которые в боях не использовали, но изучали в полевых условиях – она явно начала скучать. Он понял это по невербальным сигналам, по удлинившимся паузам. А он все говорил и говорил, сев на своего любимого конька. До тех пор, пока она не зевнула, прикрыв рот ладошкой.

На часах было полседьмого.

Но он все говорил. Что ни о чем не жалеет. Что полюбил свою работу. Что бояться надо не людей, которые управляют машинами. И не самих машин. Бояться надо людей, которые думают, что можно жить без машин.

– А я все равно их боюсь, – сказала женщина. – Роботов. Когда они поймут, что можно обойтись без нас... они так и сделают.

– Сделают что?

– Избавятся от человечества. Или превратят нас в рабов.

– Ну что за сказки из фильмов? Рабы им не нужны. А вот заменить они нас могут, – сказал он спокойно. Как будто о наступлении вечера или зимы. – Если мы сами не эволюционируем.

Он хотел бы успокоить ее. Сказать, что это невозможно. Что есть только крохотная вероятность. Но не стал, потому что не хотел кривить душой. Ведь сам он не раз думал о таком сценарии. Поэтому сказал именно то, что было у него на уме.

– А может, это то, что мы заслужили. И лучше быть вытесненным машинами, чем дикарями, которые молятся идолам.

– Да ты что, – покачала головой она. – Это ужасный выбор.

– Мы, люди, странные создания. И я все чаще думаю, что мы – не венец творения. Как мало порядка в нашей жизни… Даже сейчас.

– Это последствия первородного греха, – кивнула Эшли. – А что порядка мало… тут ты прав. Я вот иногда думаю, почему выбрали в экипаж именно нас? Мы же далеко не лучшие. Я разговаривала с коллегами. Все, которых запустили на перехватчиках – были без семей. И не самыми опытными. Или молодыми, или наоборот… чьи лучшие дни позади. Командование понимало риск?

– Я не знаю, Эшли. И лучше забудь об этом. Так спокойнее.

Он хотел сказать ей про его подозрения о предательстве кого-то из элиты, о срежессированности этой провокации. Про то, что этих террористов и партизан мог поддерживать кто-то в верхах. Как накануне революции 1905 года в Российской империи – он много читал об этой эпохе, когда увлекался Достоевским и Толстым – русская Охранка вела сложную игру, помогая бомбистам, чтоб повысить свою роль в глазах царя и двора.

Но он не имел права разглашать даже эти догадки.

Хорошо, что Эшли его опередила. И упредила.

– Знаешь, ты прав, Гарри. Просто вырвалось. Зря я об этом заикнулась. Я тут пытаюсь забыть эти дни… Давай о чем-то более… земном и домашнем.

– О котиках, что ли?

Они выпили еще чаю, и он, наконец, нащупал более нейтральную тему. К космосу и политике они больше не возвращались. Зато он долго рассказывал о генетической основе окраса кошек и манипуляциях с их генами для получения окраса, как у Доминика, который был по-прежнему тут и мурчал, свернувшись на коленях хозяйки.