В соответствии с преступлением

"Хорошо", - подумал Отто. Будь нападавший профессионалом, он давно бы уже вычислил, насколько легко вооружен Кроуэлл. Ему ничего не стоило распластаться на земле вне пределов досягаемости "пугача" и не спеша зажарить Кроуэлла.

Айзек внимательно разглядывал быстро уменьшавшуюся фигурку. Нет, таких он здесь еще не встречал. Не особо толстый, но и не худой, не высокий, но и не маленький. Кроуэлл признался себе, что при встрече он может и не узнать этого человека. Если только рука его не будет на перевязи или в гипсе, что весьма вероятно.

Не успел Кроуэлл войти в свою постоялую комнату, как раздался зуммер радиофона. Он постоял возле аппарата несколько секунд, затем, мысленно пожав плечами, поднял приемодатчик.

– Кроуэлл.

– Айзек? Где вы были? Это Уолдо... Я с трех часов дозваниваюсь до вас.

– О-о, я проснулся и больше не мог заснуть... Пришлось выйти побродить, чтобы нагулять сон.

– Ага, а я уж... Послушайте! Извините, что звоню так поздно, но... Помните тот соскоб, что вы мне дали?.. Некоторые клетки в нем еще живы!

– Живы?! У мумии, которой двести лет?!

– И митоз продолжается. Вы знаете, что такое митоз?

– Да, деление клеток... Хромосомы там...

– У меня в микроскопе по чистой случайности был укреплен инкубаторный столик, а не обычный предметный, что и решило дело. Я поместил туда образец, решив не возиться с заменой столика. Там была интересная клетка - большая нервная клетка, которая, очевидно, умерла в процессе анафазы... то есть в процессе митоза. Я разглядывал ее примерно минуту, а затем отлучился за пивом. Потом вдруг увлекся ремонтом спектрометра, который давно барахлил, - словом, вернулся к микроскопу часа через два. И что же? Та самая нервная клетка находилась уже в другой стадии анафазы! Эти клетки растут и делятся, но делают это, выходит, в несколько сотен раз медленнее, чем обычные клетки бруухиан.

– Невероятно!

– Более чем невероятно - невозможно! Не знаю, Айзек... Я универсал, специалист широкого профиля, переучившийся ветеринар. Нам нужно сюда парочку настоящих биологов - и мы их заполучим! Да на Бруух десятки хлынут, как только мы дадим знать. Продление жизни - вот что это такое! Не удивлюсь, если через какой-нибудь год бруухиан будет изучать уже добрая сотня специалистов.

– Видимо, вы правы, - сказал Кроуэлл.

Только сейчас ему пришла в голову мысль, что, возможно, их разговор кто-то подслушивает.

Но кто?!

10

– Рад, что ты зарулил ко мне, Айзек!
– рукопожатие доктора Нормана было на редкость крепким.

– Не мог упустить случая снова обыграть тебя после стольких лет, Вилли.

– Ха! Кажется, счет был четыре-ноль в мою пользу, когда ты уезжал? Ты играешь белыми.

Вилли убрал поднос с тарелками с шахматного столика.

– Нет, Вилли, ходи первым ты. Учитывая твою молодость и неопытность...

Доктор рассмеялся.

– Передвинь мою пешку на е-4, а я пока плесну тебе чего-нибудь.

Кроуэлл передвинул кресло к шахматному столику, расставил фигуры и сделал за Вилли первый ход. Он на секунду задержал взгляд на доске, а потом начал разыгрывать свой собственный дебют.

– Ты разговаривал сегодня с Уолдо?

– Ты имеешь в виду эту мумию? О да! Чистая фантастика! Между прочим, он скрыл, каким образом к нему попал образец. Так и вижу, как Уолдо крадется в хижину с ланцетом в руке.

Доктор Норман поставил рядом с Кроуэллом стакан и сел в кресло напротив.

– Я надеюсь, Айзек, ты к этому не имеешь никакого отношения?

– Как тебе сказать, - осторожно произнес Кроуэлл, - я осведомлен, откуда у Уолдо образец. Но до поры до времени ты прав - это тайна, покрытая мраком.

– Мир полон тайн, - доктор сделал второй ход.

Кроуэлл отреагировал почти инстинктивно: стандартный дебют.

– Что, Айзек, гамбит Руи Лопеса?* На старости лет ты становишься чересчур осторожным. Прежде твои дебюты были непредсказуемы.

* Руи Лопес де Сегура - испанский шахматист XVI века, один из первых шахматных теоретиков.
– Прим. перев.

– А ты прежде вел четыре-ноль.

Игра продолжалась около часа, и все это время оба большей частью молчали. У Кроуэлла были и преимущество в фигурах, и более сильная позиция.

Вдруг доктор Норман поднял голову:

– Кто вы?

– Что ты сказал, Вилли?

Доктор вынул из кармана клочок бумаги, развернул его и швырнул на середину доски. Рецепт...

– Если бы вы были Айзеком Кроуэллом, вы бы сейчас умирали или уже умерли - от гравитола. И не говорите мне, что вы его не принимаете: от пандроксина кожа приобретает желтоватый оттенок. У вас его нет. Кроме того, у вас не тот стиль игры: хороший стиль, но не тот. Айзек никогда не был силен в позиционной игре.

Кроуэлл допил из стакана - там был в основном растаявший лед - и откинулся в кресле. Он сунул правую руку в карман и нацелил пистолет под столом в живот доктора.

– Меня зовут Отто Мак-Гэвин. Я агент Конфедерации. Но, пожалуйста, продолжайте называть меня Айзеком. В этом обличье я больше Кроуэлл, чем Мак-Гэвин.

Доктор кивнул.

– У вас, видимо, очень хороший послужной список. Получше, чем у тех двоих. Наверное, поэтому вас и послали сюда, не так ли? Расследовать их исчезновение?

– Расследовать причину их смерти. У каждого агента в сердце вживлен передатчик. Сигналы тех двоих прекратились.

– Ну что ж. Нет нужды говорить, что я буду нем как могила.

– Вы не будете носить это бремя слишком долго. Я предполагаю через день-другой закрыть дело. Впрочем, вернемся к шахматам...

Кроуэлл пошел конем.

– Мат в три хода, - сказал он.

– Да, я видел приближение конца, - улыбнулся Вилли.
– Я надеялся отвлечь ваше внимание.

– Доктор, в вас пропадает талант, - Отто немного расслабился.
– Между прочим, я все раздумывал, как бы обратиться к вам, не вызывая подозрений. К вам сегодня никто не обращался по поводу огнестрельного ранения?

– Что?! Но откуда вы...

– Сегодня ночью кто-то устроил на меня засаду. Я ранил противника.

– Боже мой... В руку, да?

Кроуэлл вытащил пистолет, открыл обойму и вытряхнул на шахматную доску маленькую пульку.

– Ранение в правую руку. Пуля вот такого калибра.

Доктор Норман покатал пульку между пальцами.

– Да, та была такая же махонькая. Кстати, чертовски трудно было ее извлечь. И ранение именно в правую руку...

Доктор глубоко вздохнул.

– Рано поутру меня подняли посол Фиц-Джонс и управляющий Киндл, чтобы я извлек пулю из руки Киндла. Они сказали, что пили всю ночь и под утро им взбрело в голову поупражняться в стрельбе по мишени на заднем дворе посольского особняка. Фиц-Джонс случайно попал в Киндла. Он очень извинялся. От обоих разило вином, но держались они как трезвые. Киндла мучила боль: похоже, они пытались сами извлечь пулю. Но она засела очень глубоко.