В спецслужбах трех государств

Имя Ивашко мужественно зазвучало в тяжелый политический период, когда он, единственный из высшего круга руководителей КПСС, несмотря на плохое состояния здоровья, с группой рядовых коммунистов защищал в Конституционном суде России Коммунистическую партию, доказывал неправомерность ее ликвидации в связи с ГКЧП.

В Киеве и Москве Ивашко был охраняемым должностным лицом. Скажу, что в ходе организации его охраны никогда не возникало каких-либо проблем; в повседневной жизни он был настолько скромен и непритязателен, что обеспечение его личной безопасности проходило незаметно и без каких-либо вопросов или претензий.

В Москве мы созванивались, иногда встречались у меня или у него на квартире в цековском доме. В беседах чувствовалось, что Ивашко внутренне сожалел о своем отъезде в Москву, поэтому было больше воспоминаний об Украине, чем обсуждений политических проблем современной противоречивой и трудной действительности. Встречи с Ивашко я не афишировал; служебную машину оставлял за квартал и дворами шел к нему на квартиру. Не хотелось, чтобы у ельцинского окружения возникали вопросы по поводу встреч министра безопасности России с опальным заместителем Генерального секретаря ЦК КПСС, подвергавшимся в те дни нападкам в связи с выступлениями в Конституционном суде по защите КПСС. Ивашко с достоинством испытывал все тяжести психологического давления в эти сложные и опасные годы.

Последний его телефонный звонок был из больницы на улице Грановского, куда Ивашко был госпитализирован. Он сказал, что уезжает в Германию для консультации по лечению «дней на 10–12. Вернусь, тогда мы встретимся». В Германии через несколько дней его не стало.

Глава шестая Харьковская Катынь

Одно дело — требовать правды от других, другое — самому жить по правде. Жить по правде труднее, чем произносить высокие слова.

Даниил Гранин

Когда в 1939 году Красная армия перешла границу Польши, а западные области Украины и Белоруссии вошли в состав союзных республик СССР, в советском плену оказалось около 25 тысяч польских военнослужащих. Они содержались на Украине в трех спецлагерях НКВД для польских военнопленных: Осташковском, Козельском и Старобельском. Лагерь для военнопленных в небольшом городке Старобельске отличался от других тем, что в нем находился исключительно офицерский состав в звании от капитанов до генералов польской армии. На начало 1940 года в этом лагере находилось 3885 человек; часть из них была вывезена в Москву, в том числе начальник штаба кавалерийской бригады генерал Владислав Андерс, ставший командующим созданной в 1942 году по решению советского правительства Польской армии. К концу 1942 года 80-тысячная армия Андерса была эвакуирована из СССР в Иран и в дальнейшем вместе с американскими союзниками приняла участие в операциях по освобождению Италии от немцев.

Судьба польских военнопленных Старобельского лагеря прояснилась, когда стали известны засекреченные партийные решения. 5 марта 1940 года было принято постановление Политбюро ЦК ВКП(б) о расстреле «находящихся в лагерях для военнопленных 14 700 польских офицеров, чиновников, полицейских, разведчиков, жандармов и тюремщиков». Основанием для указанного решения послужила докладная записка народного комиссара внутренних дел СССР Берии на имя Сталина, в которой предлагалось в особом порядке рассмотреть дела содержащихся в лагерях и расстрелять польских пленных, исходя из того, что «все они являются закоренелыми, неисправимыми врагами советской власти».

Долгие годы Катынь под Смоленском оставалась единственным достоверно известным местом захоронения польских военнопленных. 13 апреля 1943 года германское радио сообщило об обнаружении под Смоленском захоронений польских офицеров, расстрелянных советскими властями. 15 апреля последовало официальное опровержение Совинформбюро, согласно которому польские военнопленные летом 1941 года были заняты на строительных работах западнее Смоленска, попали в руки немцев и были ими уничтожены.

В 1944 году, после освобождения Смоленска от немцев, во главе с академиком Н. Бурденко была создана специальная комиссия для установления и расследования обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками польских офицеров в Катынском лесу. Согласно выводам этой комиссии, военнопленные поляки, находившиеся в лагерях возле Смоленска и оставшиеся там после вторжения германских войск, считались уничтоженными немецкими оккупантами. Результаты расследования широко освещались в советской и зарубежной печати, прочно укрепились в общественном мнении. Геббельс в своем дневнике сделал запись о том, что катынское дело становится колоссальной политической бомбой, которая в определенных условиях еще вызовет не одну взрывную волну.

3 марта 1959 года председатель КГБ при Совете министров СССР Шелепин направил первому секретарю ЦК КПСС Хрущеву совершенно секретную записку (она была написана от руки), подтверждавшую, что 14 552 пленных офицеров, жандармов и полицейских бывшей буржуазной Польши (в том числе из Старобельского лагеря 3820 человек), а также 7305 заключенных поляков, содержавшихся в тюрьмах Западной Украины и Западной Белоруссии, были расстреляны в 1940 году на основании санкции Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 года. Шелепин предлагал уничтожить все учетные дела на расстрелянных лиц; он делал вывод, что для советских органов эти дела не представляют ни оперативного интереса, ни исторической ценности и вряд ли могут представлять действительный интерес для наших польских друзей. Конечно, это не так. В годы горбачевской перестройки активно велись дебаты по трагедии под Катынью, пакту Молотова — Риббентропа и другим, ранее засекреченным историческим событиям.

В марте 1990 года КГБ Украинской ССР вместе с прокуратурой Харьковской области стали заниматься выяснением обнаруженных неизвестных захоронений в лесопарковой зоне. Оперативно-следственной группой были проведены частичные эксгумации: в шестом квартале лесопарковой зоны Харькова были обнаружены останки около двухсот польских офицеров (судя по найденным документам и опознавательным знакам).

Судьба военнопленных Старобельского лагеря до конца оставалась неизвестной: они могли быть уничтожены, как случилось в Катыни, или ушли в армию Андерса.

На мои обращения к руководству КГБ СССР поступил ответ, что в архивах госбезопасности материалов, проливающих свет на эту проблему, не имеется.

Крючков, оказывается, не знал о прежних докладах, сделанных в ЦК КПСС Шелепиным, и в своих воспоминаниях отмечал, что версия о причастности советской стороны к гибели польских военнослужащих «со счетов не сбрасывалась», были сомнения в достоверности официальных советских сообщений о том, что уничтожение поляков в Катыни — дело рук немцев.

Для нас сомнения развеялись после того, как молодой сотрудник УКГБ по Харьковской области обнаружил в Москве, в архивах конвойных войск НКВД, списки репрессированных польских военнопленных Старобельского лагеря. Согласно конвойным нарядам, все военнопленные этапами, по 79 человек в вагоне, в апреле-мае 1940 года были отправлены в распоряжение управления НКВД Харьковской области. Когда были установлены свидетели расстрелов, не осталось никаких сомнений в их уничтожении. Прокуратурой области было возбуждено уголовное дело в отношении бывших сотрудников НКВД, которые оказались причастными к расстрелам польских военнопленных Старобельского лагеря.

Я начал интересоваться тем, как ведется расследование по делу о жертвах Катыни, и позвонил в Смоленск начальнику областного управления КГБ Шиверских. Позже в своей книге «Разрушение великой страны» он напишет о разговоре со мной: «Сначала он подробно расспросил, какие имеются материалы по катынской трагедии, потом рассказал, что в архивных материалах конвойных войск обнаружены документы, свидетельствующие о том, что из фильтрационных лагерей польские офицеры доставлялись в Харьков, где их расстреливали — где-то около трех тысяч». Когда из УКГБ по Харьковской области поступили материалы расследования, я ознакомил с ними Ивашко. Нами были определены дальнейшие шаги: договорились довести до польского правительства, независимо от московских решений, обнаруженный в архиве список польских офицеров, этапированных из Старобельска в Харьковский НКВД. КГБ УССР направил в Политбюро ЦК Компартии Украины на имя Ивашко специальную записку с предложениями сообщить польскому правительству сведения о судьбе польских военнопленных Старобельского лагеря, объявить место их захоронения под Харьковом мемориальным кладбищем, установить там памятник.

В этой лесопарковой зоне находились также захоронения жертв репрессий сталинского времени, а также погибших от рук немецко-фашистских оккупантов советских патриотов, коммунистов и подпольщиков. Поэтому здание пансионата УКГБ по Харьковской области, которое располагалось недалеко от этой территории, намечалось превратить в музей памяти и скорби.

С согласия Ивашко я встретился с генеральным консулом ПНР в Киеве С. Чосеком, показал ему списки польских военнопленных. У этого мудрого, внешне спокойного дипломата глаза наполнились слезами. Эта трагедия до сих пор отзывается болью невосполнимой утраты, живет в тысячах польских семей. Он предложил провести официальную дипломатическую процедуру передачи этих материалов польскому правительству.