В ставке Гитлера. Воспоминания немецкого генерала. 1939-1945
Шрифт:
Гудериан. Требуется только разрешение рейхсмаршала.
Гитлер. Теперь я выдаю разрешение. У нас есть штаб обороны. У нас есть орган, который является предметом зависти во всем мире – ОКВ. Ни у кого больше такого нет. О нем много не говорили, потому что Генеральный штаб его не любил.
Кейтель (как всегда, используя более сильные выражения, чтобы сказать то же самое): На самом деле упорно боролся с ним.
Гитлер (подхватывая слова Кейтеля). Упорно боролся! Тогда как мы годами создавали этот орган.
Гудериан. У 3-го воздушного флота столько грузовиков.
Томале (из штата инспекторов военного транспорта). Надо забрать их силой.
Крайпе (начальник штаба ОХЛ): Мы и так их много потеряли при выполнении армейских задач.
Гитлер.
Весной 1944 года опять предпринимались попытки создать какие-то специальные единые командные органы вермахта, но и они не принесли успеха. По существу, Гитлер противодействовал любой форме объединения, и сейчас он старался не отдавать флоту и авиации такие приказы, которые могли не понравиться их главнокомандующим. А Кейтель просто ухватился за такую позицию Гитлера как возможность избегать обязательств, которые могли бы направить его более здравую оценку и давление со стороны его штаба против него самого.
Развал фронтов и альянсов
В такой ситуации я был несказанно рад сбежать из ставки, где все мои мысли контролировались, а любая инициатива сковывалась травмой и болезнью, молчанием и отказами, недоверием каждого и, сверх всего, личной жаждой реванша со стороны Гитлера. Тем не менее меня долгое время тяготило то, что я вынужден уехать именно в тот момент, когда события на фронте, как покажет дальнейшее описание, требовали последнего, отчаянного, усилия, чтобы не допустить нависшей над нами катастрофы.
Из Японии давно ничего не было слышно. В начале августа Турция разорвала дипломатические отношения с рейхом. 20 августа, когда еще вовсю бушевало сражение в Фалезском котле, две немецкие и две румынские армии из группы армий «Южная Украина» практически полностью распались на части между Черным морем и Каспием под ударом превосходящих сил русских. Теперь Румыния была открыта для наступления русских, и 25 августа ее народ, доведенный до отчаяния контрмерами Гитлера, сверг маршала Антонеску, отрекся от союза с Германией и объявил войну рейху. Это означало потерю нефтяных промыслов Плоешти, в то время как немецкую нефтяную промышленность, завод за заводом, до основания разрушила авиация противника. Непосредственно этому предшествовало дезертирство Болгарии, которая 24 августа начала переговоры о перемирии и потребовала убрать немецкую военную миссию и вывести все немецкие войска. Только Венгрия оставалась, не без давления, на нашей стороне. Мощное восстание произошло в Словакии. В начале сентября Финляндия заявила, что «товарищество по оружию» закончилось, и добилась перемирия с Советским Союзом.
В Италии левый фланг нашей позиции на Апеннинах, которую мы заняли слишком поздно, был смят и нависла опасность расширения прорыва по всей линии фронта. На западе под действием глубоких танковых ударов противника продолжалось отступление, граничащее с беспорядочным бегством. Только 19-я армия стойко отражала удар со Средиземноморского побережья. Гитлер отдавал бесконечные приказы: сначала упорно обороняться перед Сеной, потом оборонять, потом вновь захватить Париж [276] , потом занять рубеж в Центральной Франции, который запроектировали слишком поздно. Реальные события все это опережали или просто не учитывались Моделем, который, будучи уверен в доверии Гитлера, решил, что может проявлять больше инициативы. 25 августа войска западной коалиции вошли в Париж. 4 сентября город и порт Антверпен, нисколько не пострадав, перешли в руки англичан, хотя вход в устье Шельды по-прежнему оставался заблокированным. На море подводный флот нес большие потери, а результаты были мизерными. Все больше немецких городов превращалось в руины и пепел в результате жесточайших ударов с воздуха. Производство боевой техники, которое поддерживалось на высоком уровне до конца 1944 года, прекратилось. Транспорт практически встал.
276
20 августа ОКВ издало приказ о том, что «бои в Париже и вокруг него… при необходимости будут вестись, не обращая внимания на город». 23 августа 1944 г. появился, видимо, новый приказ, в котором было сказано: «Мосты над Сеной подготовить к уничтожению. Париж не должен попасть в руки противника иначе как в виде груды камней». Я только помню, что Гитлер через соответствующий отдел ОКВ внимательно контролировал все, что там происходило. Он заставил отправить туда одну 38-сантиметровую осадную мортиру из Германии, считая ее особенно подходящим орудием для уличных боев, которые он предвидел. Главнокомандующий войсками на Западе сообщил, что во всем районе не найти такого количества взрывчатки, чтобы взорвать мосты над Сеной.
Нити управления в значительной степени ускользнули из рук Верховного командования. Штаб оперативного руководства
ОКВ надеялся, что под столь очевидным натиском событий ему удастся наконец добиться какого-то перспективного решения, но Гитлер явно считал, что набор его тактических средств еще не исчерпан и ими еще можно все спасти. Поток его речей лился нескончаемо. Он отвергал все разумные меры, он требовал невозможного. Он продолжал цепляться за принцип позиционной обороны, и его нельзя было уговорить сдать что-то добровольно или хотя бы продумать какие-то планы на перспективу, как бы остро мы в них ни нуждались. Лучше всего сложившуюся ситуацию иллюстрируют отдельные примеры с разных театров военных действий.Когда Гитлер инструктировал меня перед моей командировкой в Нормандию, то в отношении Юго-Восточной Европы сказал следующее:
«Естественно, самую большую тревогу вызывают Балканы. Я полностью уверен в одном: если турков точно так же, как и финнов, убедить сейчас в том, что мы не уступим, они и пальцем не пошевелят. Всех их волнует лишь одно: как бы не оказаться между двумя стульями. Вот что их беспокоит. Поэтому если нам удастся провести где-то действительно серьезное оборонительное сражение или одержать победу, если удастся восстановить доверие этих народов в том, что мы не сдаемся, а отступаем только для того, чтобы сузить наш фронт, тогда, я уверен, мы сможем заставить турков проводить выжидательную политику. Туркам нет радости в том, чтобы увидеть поверженной величайшую европейскую державу, ведущую борьбу с русскими и большевиками, а на ее месте – абсолютно нестабильный противовес весьма спорной ценности и надежности в виде англосаксонских государств. Турки этого не хотят.
Потом болгары, естественно, начинают задумываться: что будет, если Германия потерпит крах? Маленькие страны, вроде нашей, не смогут из этого выпутаться. Если великая держава не сможет, и мы не можем.
Так что, на мой взгляд, есть кое-что еще, что зависит от стабилизации на Восточном фронте. В конечном итоге позиция всех малых Балканских государств зависит от этого – Румынии, Болгарии, Венгрии и Турции тоже.
Тем не менее мы должны принять некоторые меры предосторожности. Первой и самой важной мерой предосторожности была и остается защита венгерской территории (…жизненно важной…).
Вторая, и столь же важная, связана, конечно, с позицией Болгарии. Без Болгарии мы фактически не сможем защищать Балканы, а значит, получать руду из Греции.
Любая высадка англичан на Балканах, или в Истрии, или на островах Далмации чрезвычайно опасна.
Высадка англичан может привести к катастрофическим последствиям. На мой взгляд, мы не сможем надолго задержать высадку на этих островах и в других местах, если противник задействует большие силы. Здесь есть лишь один вопрос. Вопрос, я считаю, в конечном счете в том, достигли ли западные союзники согласия относительно действий в этом регионе.
Мне с трудом верится, что русские отдадут Балканы англичанам. Вполне возможно, что что-то произойдет в результате трений между русскими большевиками и западными союзниками, что англичане попытаются прибрать к рукам по крайней мере Эгейские острова. Теоретически, по крайней мере, это возможно. Сообща они точно не будут действовать».
Тем не менее 22 августа, когда штаб оперативного руководства вызвал немецкого главнокомандующего на Юго-Востоке в ставку, Гитлер полностью поменял свою позицию. Тито прорвался в Южную Сербию, и теперь нашей задачей было получить согласие Гитлера на сотрудничество с лидерами националистов Недичем и Михайловичем в совместных действиях против коммунизма во внутренних частях страны. Вместо того чтобы принять решение, Гитлер углубился в длинный исторический анализ «опасности большой Сербии», заявив, что «сербы единственная настоящая нация на Балканах». Хотя русские собирались форсировать Днестр и Прут, прорываясь в долину Дуная и вторгаясь таким образом глубоко в тыл всей береговой линии фронта на юго-востоке, Гитлер не хотел ничего слышать, кроме того, что Германия должна «упорно противостоять всем планам относительно большой Сербии». Йодль резюмировал его точку зрения следующим образом: «Нельзя допустить существования какой-то сербской армии. Лучше пусть будет некоторая угроза коммунизма». Просто поразительно, что во время этих дискуссий не было сказано ни слова о возможном изменении в позиции Румынии. Оно произошло всего лишь сутки спустя. Между тем немецкие политические власти не имели представления об истинном положении дел. Они просто думали, что угроза приближения Красной армии заставит самих румын защищаться до конца. Это пример, в котором дихотомия в виде двух штабов в Верховном командовании представляла особую опасность, потому что не существовало четкой разделительной линии между зонами ответственности ОКХ и ОКВ. Командующие на Юго-Востоке ничего не могли сделать, чтобы исправить ситуацию, поскольку, как и на всех остальных театрах войны, они были связаны гитлеровскими инструкциями по безопасности, запрещавшими прямую связь с соседними театрами. Единственной информацией об обстановке в целом была для них информация, которую раз в неделю давало ОКВ в так называемых листовках новостей.