В Ставке Верховного Главнокомандующего

Рабочий день Управления Генерал-Квартирмейстера, где я, в чине подполковника Ген. штаба имел высокую честь служить вплоть до заключения в Быхове вместе с ген. Корниловым, начинался в 8 ч. утра, и с перерывами для питания продолжался обыкновенно до 10–11 ч. вечера.

Во главе Управления стоял Ген. — Лейтенант Лукомский.

На фронте в дни, предшествовавшие революционной буре, было спокойно. Происходили лишь незначительные, успешные для нас бои на Юго-Западном и Кавказском фронтах.

Все мысли наши и работа были сосредоточены, главным образом, на подготовке к весеннему общему с союзниками наступлению…

Русская армия к этому времени, благодаря усиленному производству отечественной промышленности и поддержке союзников, располагала огромными материальными и техническими средствами; она была ими богата как никогда со времени начала войны. Что же касается духа армии, то он оставлял желать лучшего…

Продолжительная и кровопролитнейшая во всей мировой истории война, вызвавшая огромную напряженность духовных и материальных сил, понизила вообще моральную устойчивость боровшихся народов и их армий.

Но, нужно правду сказать, это в большей степени, чем кого-либо, коснулось нашей родины и русской армии; причиной тому были обстоятельства внутренне-политического характера и в частности, как результат крупных пробелов в воспитании народных масс в духе сознательной и горячей любви к родине.

В общем же, однако, нужно признать, что русская армия начала 1917 г., прочно державшая свыше чем 1000 вер. фронт, представляла внушительную силу и могла быть использована не только для продолжения пассивной обороны, но и для наступления, что, при наличии упомянутых выше огромных технических средств, сулило успех.

Дабы закончить так затянувшуюся, перешедшую на истощение и медленное обескровление народов войну, нужно было той или другой из борющихся сторон— союзникам или центральным державам — напрячь все усилия и нанести врагу последний и всесокрушающий удар.

И тот удар, который готовилась нанести вместе с союзниками Россия, был бы более чем вероятно роковым для Германии. [3]

Однако события конца февраля и начала марта — вспыхнувший и охвативший нашу родину революционный пожар не только сжег большие ВОЗМОЖНОСТИ на победоносное окончание войны [4] , но и разрушил грандиозную, созданную веками и многими, многими поколениями русского народа величественную храмину Государства Российского…

3

Людендорф в своих воспоминаниях (т. II) пишет, что если бы русские перешли весной 17 г. в наступление, германская армия попала бы в весьма трудное положение, последствия коего он даже не может себе и представить.

4

«Русская революция спасла нас от гибели», — радостно восклицает Людендорф (т. II). Я вспоминаю и больное, с лихорадочным блеском глаз, осунувшееся лицо старика Генерала М.В. Алексеева, принимавшего все меры, дабы предотвратить, ослабить надвигавшуюся грозную бурю, а затем до конца дней своих, боровшегося за честь и счастье Родины с ее разрушителями…

III

Около 20-х чисел февраля в Ставку прибыл после продолжительного отпуска нач. штаба Верховного Главнокомандующего ген. Алексеев. Он провел несколько месяцев в отпуску в Крыму и, не закончив полного курса лечения, поспешил в Ставку, ибо приближалось время весенних операций.

Серьезная, изнурительная болезнь все еще мучила его. Температура временами доходила до 39–40°.

В его отсутствие должность нач-ка штаба исполнял ген. Гурко.

Помощником нач-ка штаба был ген. Клембовский.

Впервые тревожные сведения о волнениях в Петрограде начали поступать в Ставку 24 февраля. Особого значения им как-то не придавали.

Кстати, здесь необходимо сказать несколько слов вообще о настроении офицеров Ставки и именно тех кругов, с коими я соприкасался.

Внутренне-политическая напряженность, охватившая широкие общественные круги страны незадолго до революции, не могла, конечно, не повлиять в той или иной мере на психологию офицерства армии, в частности, и в большей степени, офицерства Ставки, которое естественно по своему положению было более в курсе всего происходившего.

Не скажу чтобы часто, но все-таки были разговоры и суждения на политические темы, являвшиеся отзвуком тогдашних общественно-политических настроений..

Из Петрограда доходили слухи о могущих быть «крупных переменах наверху» и даже о «дворцовом перевороте» и т. п.

Однако о возможности революционного взрыва во время войны не допускалось и мысли.

В течение 25 и 26 февраля были получены более тревожного характера телеграммы от Гл. Начальника Петроградского военного округа ген. Хабалова и Председателя Государственной Думы Родзянко.

Сообщалось, что 25 февраля в Петрограде начались волнения, выразившиеся в демонстрациях и вооруженных столкновениях населения с жандармерией и полицией в разных частях города, и что в этот день забастовало 240 000 рабочих.

Родзянко в своей телеграмме на имя нач-ка штаба Верховн. Главнокомандующего для доклада Государю уже указывал на критическое положение страны, находящейся накануне полного краха.

«России, — телеграфировал Родзянко — предстоит заключить позорный мир. Единственное спасение, единственный выход из создавшегося положения, это — назначение лица, облеченного доверием страны во главу Правительства, с предоставлением ему полномочий сформировать ответственное министерство».

Копию этой телеграммы Родзянко адресовал и Главнокомандующему Юго-Западным фронтом генералу Брусилову Последний повторил ее в адрес Генерала Алексеева с припиской для доклада Государю, что единственный выход из создавшегося положения, это — пойти по пути, предлагаемому Родзянко.

Таким образом, первым из вождей армии, обратившимся к Государю с просьбой о даровании стране ответственного министерства был ген. Брусилов.

Настроение Ставки и в эти дни еще было относительно спокойное; жизнь шла нормальным порядком; все продолжали выполнять свою работу. Событиям в Петрограде как будто не придавали серьезного значения; их рассматривали как серьезный бунт, но который должен быть подавлен властью. Сообщения Родзянко считали преувеличенными.

Не было заметно, во всяком случае наружно, никаких перемен и в укладе жизни дворца; все шло по установленному порядку и этикету.

В этот день, 26 февраля (воскресенье) Государь был в дворцовой семинарской церкви, и я видел его возвращающимся оттуда в сопровождении барона Фредерикса, Воейкова и генерала Лукомского. Затем Государь приходил в Управление Генерал-Квартирмейстера и принимал очередной оперативный доклад начальника штаба.

Поступившие в течение 27 февраля из Петрограда сведения рисовали уже весьма тревожные картины развертывавшихся там событий. Бунт, по-видимому, разрастался.

С утра 26 февраля начались серьезные волнения в войсковых запасных частях гарнизона Петрограда.

Необходимо здесь отметить, что столица в это время была буквально наводнена сотнями тысяч запасных.

Это был в своем огромном большинстве совершенно сырой, мало дисциплинированный материал.

Это были не солдаты, а одетые в солдатские шинели разных категорий люди, для приведения коих в солдатский вид нужно было и время, и совершенно другая обстановка, и, наконец, что самое важное, достаточное количество хорошего качества обучающего (офицерского и унтер-офицерского) кадра.