В сторону света

* * *

– Юрий Петрович! – мастер чешет за ухом, – Как ты думаешь, зачем я тебя пригласил?

«Ну свинья вылетая, – думает Юрий, – Еще хрюкни, боров».

– Не знаешь? – Продолжает мастер спокойно.

– Не знаю, – опускает лицо вниз слесарь.

– Ты – уволен! – Боров вскакивает с кресла и вытягивает указательный палец в сторону двери, – Собирай свои инструменты и катись отсюда к черту! Расчет получишь в начале недели!

– Да иди, ты сам… – в сердцах выкрикивает Юрий и чертит рукой духу от плеча. С запястья слетают малазийские часы. Летят через кабинет. Попадают мастеру в брюхо…

* * *

Пожар в автомастерской собрал всю округу поглазеть на яркое шоу. Пожарные люди и пожарные машины, пожарные шланги, пожарные лестницы. И бельмом «скорая», будто из другого фильма. Все красное, а она, собака, белая.

Пламя. Тяжелое. Резиновое. С черной копотью. Не спеша тянется в небо, образуя неуместное грозовое облако под палящими лучами лета.

– Юра, – женщина споткнулась и обронила с ноги правую туфлю, – Мастер, где Юра?

Боров зло хватает женщину за руку, наотмашь бросает ей в ладонь малазийские часы:

– Юра твой поджег мастерскую!

– Где он?.. – не верит женщина – Ответьте, где он?

– Сгорел на работе.

* * *

Под обломком обгоревшей и рухнувшей стены пожарные раскопали живое тело слесаря. Выжить помог стоящий рядом автоподъемник, который не позволил плите упасть на бетонный пол и придавить бедолагу. Пока обгоревший мусор оттаскивали в сторону, Юрий, лежа на спине, любовался небом. В тот момент он неожиданно понял, что на руке нет малазийских часов. И еще, главное – ему, среди этой вонючей гари, впервые жизни дышалось легко…

Вова пришел

Вот уже долгую минуту насекомое пыталось разбить запотевшее окно. С завидной упертостью, муха билась о стекло, стирая с его поверхности матовый налет.

Владимир очнулся и посмотрел на часы. Одиннадцать. «Рано»: – подумал коммерсант и снова закрыл глаза. «Стоп, – мелькнуло с некоторым опозданием в его голове, – не может быть. Наверное, часы встали. Впрочем, черте ними». Спешить было некуда и время не имело значения.

Вова снова забылся. Черный лаз уводил его в таинственное подземелье. Он озирался по сторонам и едва различал в темноте, как один грунт, меняет другой. Причудливые хитросплетения корней, неразличимый, неведомый, едва сладковатый запах и прохлада.

Ему вдруг стало хорошо, движение вниз продолжалось.

Неожиданно проход стал расширяться, на стенах появились красные блики.

Владимир на мгновение замер, втянул полной грудью уже явственно сладкий воздух, еще и еще. Заинтригованный предвкушаемым чудом, двинулся дальше.

В просторной зале с низким земляным потолком горел костер, вокруг него

плясала всякая нечисть.

– Вова пришел, – весело закричал маленький черт и захлопал в свои мохнатые ладони, – Сейчас мы тебя сварим, дружок!

Владимир подпрыгнул от испуга на месте, но бежать не смог. Все тело оцепенело, ноги прилипли к полу, а крик ужаса застрял в гортани. Перед тем, как проснуться, он еще мгновение видел щупальца и когти, тянувшиеся к его горлу.

«После таких снов становятся седыми»: – подумал коммерсант, радуясь тому, что ужас всего-навсего приснился.

Настенные часы по-прежнему показывали одиннадцать, зеленая дрянь, упрямо жужжа, врезалась лбом в стекло.

– Убью, если не прекратишь! – Несдержанно произнес Владимир. Муха продолжала биться.

Коммерсант потянулся за газетой, но рука его отяжелела и рухнула вниз. «Лень»: – подумал Вова и попытался занять свой мозг чем-то светлым. В памяти тут же всплыл образ жены. Владимир по животному любил каждый сантиметр ее тела, такого маленького, почти игрушечного. Вот она танцует перед ним, по-барски развалившимся в постели. Ее халат соскальзывает с плеч, обнажая хрупкие руки, точеные ключицы. Если бы она не была такой дурой, что обнаруживалось, стоило ей открыть свой маленький красный ротик… Владимир пытается воссоздать запах ее тела, но слышит лишь приторный вкус из недавнего сна. Какая дура! Коммерсант вспоминает свой коронный удар, от которого на ринге падали очень сильные парни, и жену, бегущую в ночной рубашке по улице. Утром он нашел ее по кровавому следу. У соседки. Домой она, правда, больше не вернулась. На часах одиннадцать. Навозница скачет по стеклу, с каждым разом ударяя его все сильнее. Во рту героя все такая же сладкая мерзость на язык нагадили сотни мух.

«Я в этом месяце вышел на триста процентов прибыли»: – думает Владимир. Он тут же представляет себя значимым человеком. На произведенных его фирмой диванах сидит весь город, мэр приезжает занимать денег и Владимир лениво жмет ему руку, не вставая со своего ложа.

Одиннадцать. Муха бьется о стекло. Приторный запах щекочет нос и делает слюну вязкой.

Вова берет со стола пульт и включает телевизор. На экране миловидная девушка зачитывает последние городские новости. «У нее, наверное, красивая грудь, – думает коммерсант, автоматически прикасаясь к ширинке. Он долгое время пытается раздеть диктора в своем воображении.

«… сегодня, – тем временем читает девушка, – в одиннадцать часов в своей квартире был убит»…

Вова вскакивает с дивана. В телевизоре показывают его изуродованное тело. Сладкий вкус переполняет его рот, он задыхается, понимая, что это запах свежего человеческого мяса, это запах его мозгов, забрызгавших обои в прихожей, это запах смеющейся ему в лицо старухи с косой… Дзинь! Оконное стекло разбивается вдребезги и зеленая жужжащая мерзость, увертываясь от тысячи сияющих осколков, улетает в небо…

Всё…

Все, что происходило, только укрепляло его пессимизм. Говорят, пессимизм – самая мудрая позиция. Возможно. Но эта позиция не самая легкая.

Все происходило так, как он и предполагал – все происходило плохо.

Ах, если пессимизм можно было бы продавать. Он переплюнул бы нефть и газ. Запас пессимизма бесконечен.

***

Они постучали в дверь за восемь часов до Нового года. Они были за дверью повсюду – их было двое. Одна работала на половом фронте, другая контролировала чистоту этого фронта. Та, которая уборщица, начала первой:

– Вы в очередной раз затопили кабинет директора нашего института.

– Очень жаль, приношу свои извинения, – сказал он, собираясь закрыть дверь, ибо вопрос казался исчерпанным.

– Нет, позвольте, что значит «жаль»? – Вмешалась вторая женщина, – Пойдемте, посмотрите, что вы натворили!

Он предпочитал не спорить с людьми – это занимало слишком много времени.

Напялив башмаки, вышел из квартиры и был доставлен на первый этаж.

На первом этаже сидел директор института: