В стране мифов

По мнению Солона, он дал афинянам законы «самые лучшие из тех, какие они могли принять». Послушный воле оракула, он примирял враждующие партии и «словно волк, средь стаи псов вертелся». В результате все остались недовольны: ни одно серьезное мероприятие не удалось довести до конца, не задев при этом чьих-нибудь интересов. Божество оказалось недостаточно проницательным и, видимо, не знало той немудреной истины, которая открылась, в конце концов, Солону: «Трудно в великих делах сразу же всем угодить». Примирить всеобщие интересы было не под силу даже могучему олимпийцу.

Быть может, именно поэтому другому мудрецу, жившему через 250 лет после Солона, он посоветовал вообще отрешиться от суетных земных забот (а забот у мыслителя было немало: вместе с отцом он овладел хлопотливым ремеслом фальшивомонетчика!) и предаться созерцательной философии. Но прежде ему следовало отказаться от старых привычек — с ними нечего было и думать о занятиях философией, ибо, как сказал оракул, «лучше подделывать деньги, чем истину». Философ стал нищим скитальцем, собирал подаяния, по ночам забирался спать в глиняную бочку, гордо демонстрировал всем свое презрение и ходил днем с фонарем, восклицая: «Ищу человека!»

Его участи — а покровительство Аполлона не спасло от насмешек и даже от продажи в рабство — позавидовал однажды властелин мира Александр Македонский, которого философ попросил лишь об одной милости — не загораживать ему солнца. Прославленный полководец был потрясен и со свойственной ему скромностью изрек: «Если б я не был Александром, я хотел бы стать Диогеном».

В общем, мудрецы не могли обижаться на проницательного сына Зевса и при случае всегда подчеркивали свою особую близость к нему. Пифагор, например, у которого, как рассказывала молва, было золотое бедро, гордился этим доказательством своего божественного происхождения куда больше, чем популярной теоремой, сделавшей его известным каждому школьнику (хотя до сих пор неясно, имел ли он к ней хоть какое-нибудь отношение). Легендарный спартанский законодатель Ликург получил от Аполлона заверения, что его законы превосходны настолько, что ему, олимпийцу, кажется, будто он имеет дело с богом, а не человеком. Понятно, спорить с божеством трудно, но нелишне напомнить, что Спарта была удивительно крепким и устойчивым государством в течение нескольких веков. Общее имущество, общие трапезы, запрещение роскоши, отсутствие денег (железная монета ничтожного достоинства — явно не тот капитал, из которого рождается богатство), строжайший контроль за мыслями и поступками каждого гражданина, железная дисциплина, военные упражнения как единственное достойное занятие, ну и, конечно, никаких излишеств вроде изысканных ремесел, искусства, литературы, науки. Мыслителей не требовалось — нужны были надежные исполнители. А решали за них — достойнейшие: два царя (если один — значит, уже опасность тирании!) и 28 старейшин.

Народу тоже разрешалось участвовать в управлении. Правда, он не обсуждал предложений, а лишь криком отклонял или утверждал их. Но, зная, что решение большинством голосов не дает никакой гарантии в том, что оно верно, спартанцы придерживались весьма своеобразного демократического принципа: «Если народ постановит неверно, его надо распустить». Царям же приходилось полагаться лишь на милость богов: раз в девять лет специальные чиновники, дождавшись ясной, безлунной ночи, садились и молча наблюдали за небом. И если удавалось заметить падающую в определенном направлении звезду, царей обвиняли в преступлении перед божеством и благополучно освобождали от всех забот, связанных с бременем власти.

Спарта ревниво оберегала свои порядки. Она противилась любому нововведению, она сторонилась всех соседей (разумеется, кроме тех, кого покоряла!). Спартанцам запрещалось даже путешествовать — во избежание соблазнов: ни один гражданин не должен был и мысли допустить, что где-то, у кого-то, что-то может быть лучше и достойно подражания. Вольнолюбивые и вольнодумствующие афиняне, склонные во всем сомневаться и все критиковать, не могли понять, почему боги дали спартанцам такое государственное устройство, которое, как утверждал оракул, является наилучшим. Им оставалось лишь с грустью признать, что организованное военизированное общество, полностью подавившее человеческую личность, не озабоченное сложными нравственными проблемами и не желавшее слышать о каких-то там духовных поисках, оказалось прочнее и долговечнее любого из греческих государств!

Но… Ничто не вечно. Даже Спарта. И даже ее божественные покровители. Уже в IV веке до нашей эры в Спарте начались смуты, от былого равенства граждан не осталось и следа, пошли военные поражения — словом, боги явно отвернулись от идеального царства. А может, им просто было не до этого. Пришло время спасать собственную репутацию. В том же веке афинский оратор Демосфен рискнул не поверить оракулу: он обвинил пифию в том, что она подкуплена македонским царем. Через 300 лет римский оратор и политик Цицерон, которому пифия ехидно посоветовала «следовать собственным влечениям, а не мнению толпы», категорически утверждал, что «оракул пользуется всеобщим презрением». А Нерон, разгневанный неблагоприятным предсказанием, поступил истинно по-царски решительно и быстро: он попросту закрыл Дельфийское святилище (вскоре, правда, оно было вновь открыто).

Как меняются времена! На храме в Дельфах когда-то высекли изречения знаменитых семи мудрецов Греции (среди которых оказались Солон и милетский ученый, философ и астроном Фалес, впервые предсказавший солнечное затмение). Изречения эти были известны всем эллинам и стали прописными истинами:

«Познай самого себя», «Наблюдай конец жизни», «Сдерживай гнев», «Ни за кого не ручайся», «Мера важнее всего», «Ничего лишнего», «Худших всегда большинство». Одни из мудрецов были законодателями, другие — полководцами и тиранами, третьи — философами. И все же они нашли общий язык. Однажды в море выловили золотой треножник, будто бы принадлежавший легендарной красавице Елене, из-за которой разгорелась Троянская война. На нем было написано лишь одно слово — так же, как на роковом яблоке, перессорившем богинь на свадебном пиру. Только там значилось «Красивейшей», а здесь: «Мудрейшему». И мужская рассудительность явно взяла верх над женской чувствительностью. Один мудрец переслал треножник другому, тот — третьему, и так он обошел всех, пока, наконец, круг не замкнулся. И мыслители нашли разумнейшее решение: они принесли злополучный дар… Аполлону, покровителю мудрецов.

Но проходят века. И вот один из античных писателей с грустью признает, что Аполлон легко предрекает войну или голод, но никогда не дает совета, как предотвратить их. А сатирик Лукиан во II веке нашей эры уже открыто издевается над некогда грозным олимпийцем: «Аполлон притворяется всезнающим: он и стрелок, и кифарист, и лекарь, и прорицатель; открыл себе пророческие заведения и обманывает всех, кто к нему обращается, отвечая на вопросы темными и двусмысленными изречениями, чтобы таким образом оградить себя от ошибок. И он при этом порядочно наживается: на свете есть много глупых людей, которые дают обманывать себя».

Утратил свою репутацию Аполлон и как солнечный бог. Греческие ученые, изучавшие небеса, любили создавать стройные системы и отвели Солнцу, как рядовому светилу, достаточно скромное место спутника Земли. Но и роль солнечного бога Аполлон фактически присвоил себе, отобрав ее у старинного бога Гелиоса, брата богини Луны — Селены и богини утренней зари — Эос.

В представлении древних людей Гелиос утром поднимался на востоке из океана и вел по небу запряженную огнедышащими конями колесницу, а вечером спускался в океан на западе, за линией, ограничивающей взор (по-гречески — «горизонт»), куда любознательные греки при всей своей отчаянной смелости все же никогда не решались отправиться. Ночью же Гелиос садился в челн и совершал плавание вокруг Земли, чтобы возвратиться на восток, где у него был великолепный дворец.

Гелиоса считали справедливым, рассудительным и всевидящим божеством, обеспечивающим, кроме всего прочего, порядок на земле. Ему принадлежали 7 стад коров и 7 стад овец, по 50 голов каждое, причем стада эти никогда не уменьшались и не увеличивались. Вот почему, по мнению греков, год состоит из 50 недель по 7 дней и 7 ночей, и ничто не может нарушить этот распорядок.

Гелиоса почитали в разных местах, но больше всего — на острове Родосе, который якобы был поднят со дна моря по просьбе солнечного бога. Именно ему и был посвящен один из величайших памятников античности, вошедший в список семи чудес света, — Колосс Родосский. Колоссами называли тогда статуи, по высоте намного превышавшие человеческий рост. Родосцы же решили удивить мир: их статуя должна была превзойти все известные до той поры колоссы. Основания были достаточно вескими. Почти целый год город находился в осаде: 40-тысячная армия и мощный флот блокировали Родос с моря и суши, тараны разрушали стены. Полководец Деметрий, получивший прозвище Полиоркет («Осаждающий города»), уже предвкушал победу. Но родосцы выстояли, осада явно затянулась, и в конце концов Деметрию пришлось заключить мир. И вот в 304 году до нашей эры было решено воздвигнуть статую тому, чье изображение чеканилось на монетах города и кто был его верным патроном. Скульптор Харес, был, конечно, искуснейшим мастером, но он понимал, что главное, чего ждут от его произведения, — это ошеломляющего эффекта. Во все века находилось немало людей, которых приводила в трепет не красота или изящество, а грандиозность сооружений. Чудовищные размеры памятников, по-видимому, должны были служить наилучшим доказательством величия божества или правителя, приравнивавшегося к богам. У подобных произведений искусства был, правда, существенный недостаток — они не очень прочно стояли на земле и нередко рушились на глазах у изумленных современников, уверенных в незыблемости этих идолов.

Колосс Родосский постигла та же участь. 12 лет сложнейшего труда понадобились, чтобы соорудить 36-метровую статую. Высокий, стройный юноша с лучистым венцом на голове, поднявшись во весь свой невероятный рост, приложив руку ко лбу, напряженно всматривался в даль. Колосс поражал современников и, вероятно, вызвал бы не меньшее уважение и сейчас. Ведь он был в три раза выше Медного всадника в Ленинграде и на 6 метров выше скульптуры советского воина в Берлине.

Но бронзовый гигант простоял недолго — всего 56 лет, до землетрясения 222 года. И поднять статую, у которой были перебиты ноги, не удалось. Так и пролежала она на родосском берегу больше тысячи лет, пока в 977 году ее обломки не продали какому-то купцу. 900 верблюдам выпала на долю высокая честь увезти остатки одного из чудес света, следы которого окончательно затерялись во тьме веков.