В стране слепых я слишком зрячий, или Королевство кривых

– Надо прослушать шумы в сердце. Я должен понять, насколько повреждены клапаны, чтобы сообщить в Москву. Конечно, эхо надо, но за неимением…

– Таня, ну ты что? – прошелестел Марк.

– Чем он слушать будет? У него даже слухалки нет, он не настоящий доктор! Не дамся я уши его дурацкие ко мне прижимать! Лишь бы полапать…

– Успокойся, что там лапать?! – разозлился Лётчик.

– Вот и нечего, и держи руки при себе!

– Таня… что с тобой? – растерянно произнёс Марк.

А Лётчик посмотрел на него.

– У неё высокая температура, вот и потеряла адекватность…

Я тогда взял инициативу:

– Так, мужики, выйдите на минуту, я скажу сестре пару слов.

Они посмотрели друг на друга, и вышли в гостиную, а я плотно закрыл двери и подошёл к постели. Таня виновато смотрела на меня, раскраснелась нездоровым румянцем, ну чисто чахоточная. Я сел на постель рядом с ней.

– Танюшка, – я обнял её. – У тебя… синяки, это… связывали тебя что ли?

Она выпрямилась, посмотрела на свои руки.

– Это? А… ну да… но это уж… – будто это было неважно, отмахнулась Таня.

– А что с Паласёловым?

Она посмотрела мне в глаза и провела пальцем себе по шее.

– Я… его убила, – она выглядела не просто больной, но и ненормальной.

– Что?..

– Я сказала Марку, и он застрелил его.

Я смотрел на неё несколько секунд. Так Марк не шутил и не бравировал, когда сказал, что убил Паласёлова. Я смотрел на неё и думал, до чего надо было дойти, до чего довести её, чтобы Таня, Таня! Сделала то, что сделала…

– Таня… Но тогда… Тань, ты что… ты дура? – я смотрел ей в глаза. – Ты не понимаешь, что делаешь сейчас? Ты не понимаешь, что своей истерикой глупой подставляешь Лётчика?

Она смотрела на меня, и глаза и правда ненормальные. Убийство, кровь, пьянит, я могу понять, я был на войне, я видел… Опять же Марк вернулся, и…

Надо привести её в чувства. И я заговорил, глядя ей в глаза, чтобы услышала меня:

– Это Марк испугался за тебя, и истрахался за ночь, туман в голове сейчас. Что, в общем, объяснимо: при его ритме сексуальной жизни, это как трезвенник ушёл в запой. Вот и не соображает, а так уже сложил бы дважды два… Ты хочешь, чтобы он понял, что такое Лётчик?

– Он… он…

– Да мне плевать на ваши с Лётчиком отношения, – приглушая голос, сказал я. – Ты спишь с ним перманентно…

– Да он… член ходячий, трахает всё…

– Да это не важно! Важно, что он для тебя, и если Марк это поймёт… что тогда будет с Лётчиком? – я навис над ней немного, держа её за плечи, и говорил уже совсем беззвучно.

Таня моргнула.

– Марк… Марк знает вкус крови, – я смотрел ей в глаза. – Это в первый раз убивать страшно и невозможно, а…

Таня смотрела на меня, стиснув ворот халата у шеи. И вдруг заплакала, сжимаясь.

– Он… женился на мне, а сам… в это время… у него… Ты представляешь, получается, у него два… ребёнка родились в один день… Ты… представляешь?!.. А я-то… дура… ох, и дура… ещё меня обвинил, что…

– Погоди, малыш Володя – сын Лётчика? – удивился я, так не ошибался Лётчик тогда, весной.

Таня только покивала, и обняла меня, продолжая плакать.

– Я так… это так… больно… ладно я, я привыкла, что меня… хотя от Валерки… а уж малыш… он же не виноват, что… ох… Платоша, сделай так, чтобы он никогда не приближался ко мне больше?

– Танюша… я всё сделаю, но сейчас нам нужна его помощь, – я гладил её по волосам. – Возьми себя в руки, пусть он сделает то, что ему надо. Он врач. И он обеспокоен. Что, если всё серьёзно? Ты… так выглядишь… нехорошо. Подумай, ты всегда боролась за жизнь, а сейчас… у тебя сын.

– Он… он… о-атказался о-ат нашего сына… сказал, это Володин… – прошептала Таня, икая и плача.

– Ты поэтому Володей назвала?

Она снова кивнула.

– Господи… Слушай, я сам этого дурака убью, только позже. После того как он спасёт тебя, – сказал я, целуя её в волосы.

Через пару минут я открыл двери и посмотрел на Марка и Лётчика, удивительно, каких разных людей собирает вокруг себя Таня. Даже сейчас эти двое смотрели на меня по-разному. Лётчик вошёл в спальню, а мы с Марком остались наедине. Он поднял глаза на меня.

– Он сказал, она… может умереть.

– Не умрёт она, – поморщился я. – Это Лётчик для пущей важности сказал, чтобы ты напрягся.

Но у Марка был такой вид, что стало ясно, мне он не поверил.

– Ты знаешь, когда зимой некоторое время я не был уверен, что Таня осталась жива, я жил, как… не знаю, в анабиозе… – он посмотрел на меня. – Да и остальное время без неё немногим лучше…

– Марк, Таня не может умереть, она борец, любой человек сто раз бы уже умер на её месте, а она жива, – уверенно сказал я. – В детстве её оперировали не один раз, родители уже впадали в отчаяние, а она держалась. И их успокаивала ещё. Я, знаешь, ужасно ревновал их к ней, но когда услышал однажды: «мамоцка, ты не бося, я не умлу, обисяю», я… – я переборол подступивший ком.

Честно говоря, я старался не вспоминать этот эпизод из нашего детства, потому что всегда чувствовал, какой я эгоист, и ещё… как я люблю Танюшку.

– Одним словом, она не сдастся никогда. Иначе давно бы умерла. Она такое пережила, ты не представляешь…

– Представляю немного… – прошелестел Марк, глядя на меня.

А потом у него блеснули глаза, и он сказал совсем другим тоном, каким-то жёстким, но не холодным, а горячим, как раскалившийся оружейный ствол:

– Если бы ты видел, как брызнула кровь Паласёлова ей на лицо. Таня даже не вздрогнула, тогда я… понял, что правильно сделал, что застрелил его. По-моему, в его лице она убила и Никитского и… кто там был ещё из этих мразей, она рассказывала в нашу первую ночь, чтобы… чтобы я понял, почему она не хочет, и не трогал её… Для неё, за неё я убил бы кого угодно. Вообще любого. Даже себя.

Он взял стакан и налил воды, приложил к губам и жадно выпил, мне кажется, вода сама влилась ему в глотку.

– Так любишь её?

Марк посмотрел на меня, помолчал несколько мгновений, и покачал головой, вытирая губы.

– Нет. Нет, Платон. Какая там любовь… – он подошёл к окну и смотрел на Исакий, вокруг которого сейчас кружился снег. – Я не умею любить… Любить это… это какой-то великий, великолепный и величественный Божий дар. И очень редкий… Любовь – это способность давать, я же… ничего такого я не могу… Просто… я ею живу. Нет её, я функционирую, мыслю, упражняюсь в построении сложных ментальных конструкций, поднаторел в этом… чего там ещё… ем, сплю, сру… Я не знаю… всегда думал, буду жить в своё удовольствие. Так и жил. А потом взял и женился на ней. Ради выгоды женился, так я думал, такой хороший план был… Вот когда придумал это – жениться на Тане, казалось, это очень логичный выход. Чтобы перед предками скрыть, то я голубой. Им было этого не понять. Мама терпела ещё, отец считал меня больным… а дедушки… если бы узнали, прокляли бы меня к хренам… вот я и уговорил Таню выйти за меня… Она была идеальным прикрытием, кто подумал бы, что на такой девушке можно жениться фиктивно? А сама Таня согласилась, потому что… наверное, потому что любовное разочарование юности опустошило её… Вот и поженились два колченогих урода. То есть, это я был урод, а она всегда была совершенством, только… почти убитым…