В стране ваи-ваи

Индейцы удивились, почему мы прокладываем тропу на восток. Они никогда не слышали о существовании реки в той стороне — туда вообще никто не ходит!

На нас смотрели с нескрываемым недоверием.

Густо раскрашенный пятнами и полосами индеец с ребенком на руках улыбнулся, обнажив крупные зубы, и сел рядом со мной. Увидев мою бороду, малыш в ужасе завопил; я пощекотал ему щечку пальцем — он закричал еще сильнее.

Раздался дружный хохот, лед был сломан. Я опасался, что не смогу никого нанять здесь, но двое молодых парней, лет по четырнадцати-пятнадцати, вызвались идти с нами. В одно мгновение они собрали все необходимое для двухнедельного путешествия — плетеный гамак, лук, стрелы, горшок, несколько белых лепешек из маниока; кроме того, сзади за набедренную повязку каждый засунул нож.

Младший, Манака, очень славный юноша, лицом напоминал английского школьника. Его приятель выглядел солиднее. Это был степенный коренастый паренек, женатый на немолодой женщине, которая должна была вот-вот родить. Прощаясь с супругом, она преподнесла ему сушеную обезьянью ногу.

В нашем лагере были растянуты брезенты, ваи-ваи соорудили себе навес, горели костры, — мы готовились к ночлегу. Из чащи доносились крики птиц. Я дал свое ружье Маваше, который заверил меня, что умеет с ним обращаться. Уже смеркалось, когда он вернулся с гокко и двумя обезьянами килограммов по десяти каждая — паукообразной и рыжим ревуном. В мгновение ока дичь была освежевана, и белые тушки положили на колья над огнем. Не дождавшись, когда мясо прожарится, ваи-ваи принялись за еду.

Зажгли фонари; я искупался, надел чистую рубаху и фланелевые штаны и поужинал жареной грудкой гокко и вареным рисом.

— Эта Нью-Ривер — плохое место, — заговорил Эндрью. — Там страшные болезни. Люди из Пограничной комиссии помирали там, как мухи, — да, да, как мухи!

— Совершенно верно, мистер Макдональд, — послышался мрачный голос Ионы. — Доктор говорил мне: никогда не ешь холодной пищи в этих местах, не то заболеешь. Лучше отложи все дела, разожги костер и свари горячее. Если нельзя остановиться, потерпи с едой до вечера. И еще я никогда не видел такого холодного места. Там ночью как-то особенно сыро, промозгло.

— Вам нечего беспокоиться, — возразил я. — Люди из Пограничной комиссии умирали от бери-бери, а болели потому, что ели только соленую говядину, соленую свинину, соленую рыбу и соленые галеты. Пока у нас есть свежая пища, свежие овощи и фрукты, мы не заболеем.

— Точно, — согласился Эндрью. — Бразильцы не хворали бери-бери. Они питались проросшими бобами. И все-таки нам придется несладко. Почему индейцы не живут на Нью-Ривер? Потому что там плохое место, помяните мое слово! Там нечего есть. Отец Кэфф и отец Кэри путешествовали вверх по Корантейну и по Нью-Ривер в 1908 году. Они чуть не умерли с голоду. Ничего съестного не могли найти. Знаете, что им пришлось есть? Кайманов! Они их ловили в Оноро. И нам придется голодать.

— В крайнем случае тебя съедим, Эндрью, — сказал я, — хотя я уверен, что ты поможешь нам раздобыть пищу. Сделаем из тебя приманку — небось все кайманы и ягуары сбегутся, когда почуют такой лакомый кусочек!

Эндрью засмеялся:

— Ладно, начальник, последнее слово за вами. Только уж кайманов лучше я сам съем!

Поужинав, мы тут же улеглись в своих гамаках, но сон не шел. У костра и под навесом ваи-ваи звучали смех и шутки. Я задремал, но тут же меня разбудил взрыв хохота. Индейцы с факелами в руках столпились у реки; один из них, забравшись на нависшее над водой дерево, держал огонь у самой ее поверхности. Быстрым движением он отсек голову крупной рыбе, затем еще нескольким. Его товарищи сели в лодку, чтобы подобрать добычу.

Почти всю ночь ваи-ваи не спали — ели, ловили рыбу, жарили и коптили ее над костром. Один раз я услышал плеск весел: Эока отправился в Якка-Якка отвезти жене обезьяний бок и рыбы. Затем ненадолго все стихло, но уже в четыре утра заиграли флейты.

На рассвете индейцы окружили меня, жалуясь на голод. Мы дали им фариньи и сразу после завтрака стали свертывать лагерь.

Иона, Эндрью и Тэннер уложили свои ноши в вариши — плетеные заплечные мешки, а ваи-ваи сделали себе лямки из больших мягких листьев пальмы туру (Jessenia bataua); веревки они свили из молодого луба дерева эшвейлеры, росшего рядом с лагерем.

Даже и для девяти человек груза было немало: брезент, продукты на две недели, пресс для гербария, кухонная утварь, гамаки, фонари, горючее, одежда, ножи. Самая тяжелая ноша досталась молодым, Манаке и Якоте, но я вмешался и заставил носильщиков перераспределить груз.

Я сам нес лишь то, что было нужно для работы на ходу: два фотоаппарата, насадочные линзы для съемки с близкого расстояния, экспонометр, треногу, запасные пленки, перочинный нож, плитку шоколада, записную книжку, карандаши.

Мы шли тропой, вернее — просекой, через подлесок из молодых деревьев и кустарника. Поднялись на бугор, затем спустились по крутому склону к чистому ручейку, струившемуся в пальмовых зарослях. Лучи солнца, с трудом пробиваясь сквозь кроны гигантов, заставляли росинки сверкать, как алмазы в полумраке. В это время дня здесь было прохладно и сыро.

Впереди нас ждали холмы, невысокие, но крутые. Идти по влажной глине было трудно. Нам приходилось перепрыгивать корни, рытвины, лианы и пеньки, карабкаться через поваленные стволы или пролезать под ними.

Понижения между холмиками были заболочены и поросли кое-где пальмовым лесом. Среди перистых крон иногда проглядывали клочки неба. Здесь ступать приходилось особенно осторожно, чтобы не увязнуть в трясине. Вода поднималась чуть выше щиколоток, но ближе к полудню мы вышли на участок, где то и дело погружались по колено и даже по пояс в жидкую грязь. Кругом цвели водяные лилии, погибали широколиственные деревья; видимо, где-то был задержан сток воды и земля все больше затоплялась. Постепенно изящные звездообразные пальмы Euterpe сменялись двумя видами мавриции (Mauritia) — одним низкорослым, густо усеянным колючками [13] , другим крупным, с большой кроной из веерообразных листьев на высоте тридцати метров [14] . Мы ползли и карабкались в тени пальмовых крон, пока, смертельно усталые, не выбрались на сухой бугор. Здесь мы нашли место поровнее, сбросили свои ноши и устроились на несколько минут отдохнуть, тяжело дыша и обливаясь потом.

13

Mauritia aculeata.

14

Mauritia flexuosa.

Если учесть обстановку, мы шли не плохо — километра полтора в час. Снова вперед! Я спрашивал себя, сколько успел пройти Джордж и действительно ли Нью-Ривер так близко, как я надеялся. Вдруг впереди послышались крики и ауканье. Ну конечно же, это голос Джорджа. А вот и он сам, и его носильщики — стоят и болтают с Ионой и Тэннером.

— Доброе утро, мистер Гэппи, — приветствовал меня Джордж. — Вот, вернулся за указаниями.

— Ты нашел Нью-Ривер, Джордж?

— Нет, начальник, об этом-то я и хотел вас спросить, — вид у него был виноватый. — Недалеко отсюда мы уперлись в высокие горы и не можем пройти. Там, где кончается тропа, открывается вид во все стороны. Впереди — скалы и утесы. С грузом не пройдешь, слишком тяжело. Не меньше месяца понадобится. Зато на север горы постепенно понижаются. Я уже прорубил в ту сторону тропу километра на три, искал обход. Потом решил пойти обратно — помочь вам и спросить, правильно ли я поступил. К вечеру будем в моем лагере.

Я был раздосадован, подозревал, что Джордж и его люди просто поленились. Однако по мере нашего продвижения рельеф и в самом деле изменился: холмы стали круче, болота меньше и суше. Мы шли все время в гору.

Величественные деревья раскинули над нами бессчетные ярусы ветвей, отдельные исполины вздымали свои могучие колонны выше лесного свода и простирали огромные кроны метрах в пятидесяти-шестидесяти над землей. Воздух трепетал от пронзительных зовов зеленой котинги, птицы величиной с дрозда. Все дальше и дальше передавался сигнал тревоги, возвещающий о нашем появлении: «Пии-пии-йоо! Пии-пии-йоо!»