В страну волхвов

— Не знаю, что именно преподают сейчас в ваших университетах, но в том, что ты сказал, есть доля правды. Действительно, официальная церковь постулирует то, что ты сказал. Прямо не церковь, а полиция нравов!

— А что в этом плохого? — не понял Милан.

— Церковь должна заботиться о душе, а не о теле.

— Мне казалось, что эти две заботы только дополняют друг друга.

— Это только со времени последнего раскола церковь принялась проповедовать подобные идеи. До этого она занималась исключительно духовными вопросами. Может быть, ты знаешь, что во время Третьей Мировой войны случился великий раскол Церкви? Тогда собрался Вселенский Собор, на котором мнения отцов церкви разделились. Одни считали, что наступил предсказанный Апокалипсисом конец света, объявили, что Бог повторно явился на землю и забрал с собой недостаточно стойких как духом, так и телом, которым не под силу вынести испытания, но которые неискупаемыми грехами себя не запятнали. Оставшиеся, де, на земле, спасены автоматически. Только веди себя пристойно. Вторая же часть отцов церкви считала, что на земле оставлены те, кому что здесь, что там суждено гореть в геене огненной. Но ежели они будут заботиться о душе и вести праведную жизнь, то у них есть шанс приобщиться к Богу, пройдя через земное чистилище.

— Честно говоря, я не уловил разницы, — признался Милан. — И те и другие призывали к праведной жизни. Так из-за чего же раскол?

— Ты не понял. Первые призывали не к праведной жизни, а к хорошей. То есть живи в свое удовольствие, только другим не мешай, а помогай по мере возможности. Этот взгляд и возобладал. Трудно, знаешь, признать, что ты — законченное отребье. Над отцами церкви возобладала гордыня, а она от лукавого. Праведная же жизнь предполагает заботу не об ублажении бренного тела, а об умерщвлении плоти, ради процветания души. Заботу не о преходящем, а о вечном.

Милан посмотрел на Горислава. Судя по виду, тот если и умерщвлял плоть, то исключительно пищей и обильными возлияниями.

— Мне кажется, что такая степень самоуничижения тоже сродни гордыне, — осторожно заметил он.

— Это мнение правящей верхушки, на поводу которой и идет официальная церковь. Я же принадлежу к истинной церкви.

— А как забота об умерщвлении плоти сочетается с вашей шестимерной упряжкой? — ехидно поинтересовался Милан.

— Она нужна мне для миссионерской деятельности. Я везу в Элладу литературу на продажу.

— Я думал, что миссионеры раздуют литературу даром...

— Чтобы напечатать книги, нужны деньги. Опять-таки, есть, пить надо, — Горислав помолчал. — Как это, даром? Мне животных кормить надо. Сейчас вот шестерку шестимерок предлагают. Я коляску новую заказал. Хорошо еще, что экономка моя святой человек. Больше заботится о спасении души, чем о наживе. Вот только стара уже. Мне бы найти такую же, только помоложе. Сам знаешь, как мужчине без женщины? А искать на стороне... Да и в доме нужна женская рука.

Вацлав, который дремал последние полчаса, открыл глаза.

— Будем проезжать Светлый Яр, Горислав, обрати внимание на городской герб.

— А что на нем изображено?

— Женская рука. Со скалкой.

Милан засмеялся.

— Видите ли, лет двести назад в городе случилась такая история. Один почтенный человек — купец, член городского совета и ярый приверженец неортодоксальной церкви, как и ты, Горислав, лет так в сорок пять надумал жениться. Шляться по девочкам ему надоело, да тут у него еще и мать умерла, которая ухаживала за ним, как за болячкой. Так вот, он решил устроить все дела сразу, так сказать, убить двух зайцев одним ударом. И женился. А чтобы гарантировать покорность жены, взял себе молоденькую. Да, говорят, позволял себе учить ее время от времени. В целях придания ей большей покорности, надо полагать, ну и для умерщвления плоти. Девочка пожила с ним месяц, другой, полгода, и ей надоело. Однажды, когда он снова взялся за свое богоугодное упражнение, она схватила скалку и врезала ему по голове, да так, что он упал. Она посмотрела — жив — и принялась обрабатывать его этой же скалкой по другим частям тела. С целью умерщвления плоти, вероятно. А, может, и еще с какой. Основательно выдохшись, она поклялась, что пусть он, де, только посмеет ее не то, что тронуть, посмотреть косо, она ему яйца отрежет и скормит ему же на завтрак, сваренными в мешочек. Говорят, еще через полгода дом было не узнать. Все, что надо — прибито, все, что надо — вымыто. Купец, правда, похудел. Да оно и понятно. Похудеешь тут, бегая взад вперед по лестницам, да подавая жене завтрак в постель. Кстати, с тех самых пор неортодоксальная церковь одобряет разводы.

Милан боялся, что Горислав, дабы нагнуть упущенное утром время, будет ехать всю ночь. Он на всякий случай заранее смирился с этой перспективой и подготовил несколько аргументов в пользу ночлега, буде случится дискутирование этого животрепещущего вопроса. Как оказалось, ему не следовало волноваться на этот счет. Горислав остановился еще до захода солнца в первом попавшемся трактире и сказал, что зверски устал. Милан удивленно посмотрел на него, потом перевел взгляд на Вацлава. Тот усмехнулся, пожал плечами и отправил Милана устраиваться в гостинице, наказав заплатить за корм лошадей.

На следующее утро Милан проснулся еще до рассвета, быстро собрался — чтобы ни в коем случае не заставлять себя ждать, и вышел в общий зал. Его спутников не было. Милан взял стакан чая и какой-то журнал и приготовился ждать. Через полчасика подошел Вацлав.

— Доброе утро. Позавтракал?

— Пока нет.

— Тогда закажи что-нибудь на двоих. Я заходил к Гориславу, он сказал, чтобы мы завтракали без него. А он, де, не имеет такой мерзкой привычки.

— Думается, он рассчитывает на пирожки в вашей корзине, — сказал Милан. Вацлав хмыкнул.

Хотя путники выехали на этот раз в более приличное время, проехали за день ровно столько же. Сначала спустило колесо у коляски. Горислав о починке знал только то, что она стоит пять мечей. Вацлав пожал плечами, взял насос из багажника и молча принялся накачивать колесо.

Милан удивился — а он-то тогда зачем нужен, и сказал:

— Позвольте мне.

— Если хочешь, — улыбнулся маг и уступил место.

Не успели они продолжить путь, как начала подозрительно трещать ось. Горислав хотел было остановиться и посмотреть, но Вацлав сказал, что он в осях ничего не понимает, зато видит, что одна лошадь захромала. Вероятно, потеряла подкову.

Милан удивился. Как можно поехать в дальний путь на неисправном экипаже и, не проверив лошадей? Он даже задал такой вопрос Гориславу.

— Знаешь, такой я человек. Я в этих делах не разбираюсь, я — наездник. Едет экипаж – и, слава Богу.

Милан оглянулся на Вацлава, тот ему ехидно улыбнулся, и Милан слегка покраснел. Он ведь и сам придерживался таких взглядов, хотя и в более умеренной форме.

— А вы умеете подковывать лошадей? — поинтересовался он у Вацлава.

Тот неопределенно пожал плечами.

— Для этого нужно специальное оборудование.

— Какое?

— Ну, сам подумай, как подковать лошадь, если не видно где у нее какая нога, и вообще может это и не нога вовсе, а хвост. Да и подкова должна иметь столько же измерений, что и лошадь. Это же касается и упряжи, но здесь все еще сложнее. То, чего касаются руки возницы, должно иметь в четвертом и выше измерениях бесконечно малые размеры.

— А какое нужно оборудование?

— Оптические приборы, проецирующие многомерное изображение в двухмерное, которое способно воспринять наше зрение. В более совершенных моделях еще и отмечается красным цветом линия совмещения.

— Магия, — неодобрительно пробурчал Горислав.

— Магия, — согласился Вацлав. — Точнее, инженерная магия, а еще точнее — оптическая.

— Магия вся одинакова, — ворчливо возразил Горислав. — Нечестивая наука, которой занимаются погрязшие во грехах люди, мнящие себя учеными.