В страну Восточную придя

– А где в Китае мы располагаем наиболее сильными позициями? поинтересовался внимательно слушавший Радолин.

– Юг Китая и бассейн Янцзы усиленно осваиваются англичанами и французами, хотя в бассейне Янцзы и нам удалось укрепить свои позиции. Но наиболее прочно мы укрепились в Шаньдуне и в Тяньцзине.

– Сразу после совместного с Россией и Францией ультиматума Японии два года назад мы начали подыскивать себе порт в Китае, который остро необходим для усиления нашего проникновения в эту страну, но ни настойчивые наши домогательства в китайском МИД, ни переговоры по этому вопросу с Ли Хучжаном во время прошлогоднего его визита в Берлин, после коронационных торжеств в России, не принесли никаких результатов, - напомнил барон Гольштейн.- Мы упустили благоприятный момент в апреле-мае девяносто пятого года, когда у вдовствующей императрицы еще была свежа благодарность за удаление японцев с материка, но в этом вина фон Швенцбурга, - оправдывался Гейкинг.

– А в августе прошлого года командующий нашей Восточно-азиатской крейсерской эскадрой контр-адмирал Тирпиц вместе с бароном на военном корабле обошли побережье Китая и выбрали для нашей будущей базы Цзяочжоу, пришел ему на помощь немногословный фон Шлиффен.

Гейкинг кивком поблагодарил и разъяснил, - Адмирал Тирпиц рассказал мне, что первоначально в качестве эвентуальной базы для нашего военного флота и торгового центра рассматривались три места. Это расположенный неподалеку от Гонконга густонаселенный остров Амой; затем пустынный залив Дапэнвань, это тоже недалеко от Гонконга; и острова Чжоушань, лежащие близ Шанхая. О Цзяочжоу и речи не было - считалось, что он лежит далеко на севере, в стороне от великого торгового пути. Перед тем он получил сведения, что на этот порт имеют виды русские. Тирпиц годом ранее лично обследовал все три названных мною пункта и нашел их неподходящими. На Амое традиционно хозяйничали англичане и занять его означало вступить с ними в конфликт. К тому же он переживает упадок, вызванный развитием пароходного сообщения вместо парусного флота, для которого благоприятны были лишь сезонные муссоны. Вход в залив Дапэнвань оказался мелководным, в бухте сильное течение и много водоворотов, что осложняет судовождение. Да и острова, разбросанные в бухте, при отливе превращаются в острые рифы. Кроме того, бухту окружают высокие горы, преодолеть которые без вьючных животных невозможно, что крайне затруднит доставку грузов и существенно скажется на их стоимости: трудно будет конкурировать с расположенным за грядой гор у реки Мин полумиллионным городом Фучжоу. Острова Чжоушань лежат перед Шанхаем, как Гельголанд перед Гамбургом, и пытаться перенести центр торговли на них, в пику англичанам, не только рискованно, но и невозможно с военной точки зрения - их не защитить в случае конфликта с англосаксами. Тогда Тирпиц отправился в Цзяочжоу и нашел его едва ли не идеальным местом не только для торговли, но и для базы военного флота. Там закрытая, защищенная от ветров бухта, на возвышениях вокруг нее вполне можно возвести укрепления, китайцы, кстати, кое-что уже построили, плюс здоровый северный климат, что является громадным преимуществом. Далее, мы нашли, что Цзяочжоу географически выгоднее для нас, чем даже юг Китая. Через него можно морем ввозить и вывозить грузы едва ли не для всех центральных и северных провинций Китая. Здесь сосредоточены громадные массы населения, то есть рабочей силы. Недалеко от Цзяочжоу находятся богатые залежи отличного каменного угля - это еще одно важное преимущество для военного и торгового мореплавания. Правда, здесь отсутствует судоходная река, но что же, построим железную дорогу и будем монопольно владеть транспортной сетью...

– Цзяочжоу - это где?
– обычно фон Эйленбург не интересовался деталями, мыслил глобально, но здесь почувствовал общую заинтересованность.

– В Шаньдуне, - кратко ответил Гейкинг.

– Но ведь этот порт присмотрели для зимовки своей эскадры русские? протестующе воскликнул Радолин.

– Главной целью нашей дипломатии во время визита императора Вильгельма в Россию будет задача вытеснить русских севернее. Корейские порты, как удалось узнать нашему информатору в русском морском министерстве, по разным причинам их не устраивают. Если нам удастся вытеснить их из Цзяочжоу, то единственным местом, где им придется располагаться - это порты Ляодунского полуострова - Даляньвань и Порт-Артур, - ответил ему Гольштейн.

Граф Эйленбург вспомнил, как девять лет назад, кажется, в восемьдесят восьмом году - году трех императоров, когда умер старый Вильгельм I и, после девяностодевятидневнего правления и смерти его сына, Фидриха-Вильгельма, коронован был Вильгельм II, его, личного друга молодого императора, прощупывали южно-германские и прусские юнкера-землевладельцы, финансисты и промышленники. Всех интересовал один вопрос - качнется или нет Германия в объятия России? Зная, что умерший Фридрих-Вильгельм не любил сына и, как ответная реакция, отсутствие симпатий Вильгельма к родителям, что переносилось и на бабку - королеву Великобритании Викторию, все полагали, что Германия станет на сторону России. Самодержавной России! Не то, что эта дряблая Англия с ее парламентаризмом. Кто же не знал о неприязни Вильгельма II к конституции и рейхстагу. О его преклонении перед российским императором Александром III и дружбе с будущим наследником трона Николаем? О, какие тогда полыхали страсти! Ведь именно с русского царя молодой кайзер брал пример, заявляя, что существует только один хозяин рейха, и он не потерпит другого, - имея в виду рейхстаг. Всеобщий интерес был понятен - ведь речь шла о многих миллионах, сотнях миллионов марок. Тогда Вильгельм долго совещался с канцлером Бисмарком. Перед ним стояла дилемма - либо мирно завоевать Россию, что понемногу уже делалось со времен императрицы Елизаветы Петровны, либо готовиться к войне. И Бисмарк подтвердил, что в свое время и были два эти пути. Можно было испросить у императора Александра II позволения в широких масштабах колонизовать пустующие земли в Поволжье, Сибири, русской Средней Азии, даже на Дальнем Востоке, и с учетом слабости их промышленности использовать Россию как сырьевой придаток Германии. Но уже в начале семидесятых годов, под давлением южно-германских помещиков-юнкеров, не желавших мириться с ввозом дешевого русского хлеба, производимого полурабами-крестьянами, пришлось ввести высокие таможенные пошлины, что сразу ухудшило отношения с Россией - ведь среди ее правителей большинство были крупные землевладельцы, которые понесли большие убытки. В развитии отношений с Россией в свое время были заинтересованы германские промышленники и финансисты, алчно взиравшие на бесконечно емкий рынок. И они с охотой взялись за строительство железных дорог, заводов и фабрик. Но опять это пришлось не по душе юнкерам - ведь железные дороги связали российскую глубинку с портами, через которые в Европу хлынул дешевый русский хлеб, а заводы и фабрики, главным образом, выпускали сельскохозяйственные машины и инвентарь, чем содействовали конкуренции русского хлеба с германским. Хотя и набирали уже силу промышленники и финансисты, но реальной политической властью в то время обладали именно дворяне-землевладельцы, и они настояли на запрещении займов для развития промышленности России. Вот так и получилось, что России ничего не оставалось делать, как обратиться за займами к Франции, даже пойти с ней на военный союз, а Германии пришлось окончательно утвердиться в мысли о неизбежности войны с Россией.

– Русские традиционно боятся англичан, - продолжал барон Гольштейн. Они отлично помнят о захвате Севастополя и Петропавловска-на-Камчатке в пятидесятых годах, и не уверены, что в случае конфликта им удастся наличными силами удержать дальневосточные порты. Нужно будет через наше министерство иностранных дал организовать утечку секретной информации о том, что, якобы, имело место совещание, на самом высоком уровне, в ходе которого была высказана поддержанная кайзером мысль, что желательно вместе с русскими не пускать англичан в Желтое море, и разделить его на сферы влияния - русским Ляодун, Чжилийский и Корейский заливы, а нам - побережье Шаньдуна. Они, без сомнения, проанализируют эту информацию и найдут ее заслуживающей доверия ведь они знают, от своего посланника и торговых консулов в Китае, о нашей конкуренции с англичанами.

– О, да, - поддержал Гольштейна начальник Большого Генерального штаба граф Шлиффен.
– Русские должны будут охотно заглотить такую приманку, ведь полгода назад, после армянской резни в Константинополе, мы обещали им обеспечить неприкосновенность их территории в случае захвата ими Босфора.

– А вы, Гуго, - обратился Гольштейн к Радолину, - еще до визита Вильгельма в Россию прозондируйте реакцию Муравьева на возможность нашего приобретения Цзяочжоу.

– Я весьма сомневаюсь в положительной реакции, - глаза князя Радолина за круглыми стеклами очков растерянно моргали.
– Ведь общеизвестно, что русские уже размещали свою Тихоокеанскую эскадру на зимовку в этом порту и вряд ли пожелают оставить его.

– Ну, нет, - не согласился Гольштейн.
– Первая реакция будет, без малейшего сомнения, отрицательной. Но узнав о том, что мы интересуемся этим портом для долгосрочной базы своего военного флота, они просмотрят все варианты и, в конечном результате, посчитают его для себя невыгодным. Им нужен выход железнодорожной магистрали к Желтому морю, об этом они уже говорили с Ли Хунчжаном, и хоть и не получили согласия, но от мысли не отказались. Шаньдун для них совершенно неудобен, он слишком далеко. Это они отлично понимают и настаивать на нем не станут.

– А хватит ли у нас сил занять этот порт?
– воззрился на графа Шлиффена доктор Хассе.

– Безусловно, - высокомерно улыбнулся Шлиффен.
– Мы имеем в китайских водах вполне боеспособную эскадру с приданным ей десантом. Дополнительно можно будет послать еще эскадру в несколько броненосцев, командование над которой поручить адмиралу принцу Генриху Прусскому. Согласно рапортов адмирала Тирпица мы остро нуждаемся в базе флота, и именно в Шаньдуне, из-за близости каменного угля. Тирпица не устраивает необходимость пользоваться английскими доками в Гонконге, а в собственном порту мы обустроим судоремонтную базу.

– Но повод? Ведь не можем же мы просто так завести эскадру в Цзяочжоу и захватить его? Существуют же и правила приличия в международных отношениях..., - князь Радолин явно разнервничался и трясущимися руками принялся вытирать запотевшие вдруг очки белоснежным платком.

– О, какой вы по-прежнему наивный юноша, - восхитился барон Гольштейн.
– А повод нам предложит господин барон Гейкинг, - и он поощрительно улыбнулся посланнику в Китае.

– Да, я уже обдумал эту проблему, - поспешил продемонстрировать свою предусмотрительность Гейкинг.
– Епископ Анцер, глава германской католической миссии в Шаньдуне, жаловался мне, что местное население в последнее время стало весьма недружественно относиться к миссионерам и обращенным в христианскую веру своим соплеменникам. Участились их насильственное удаление из деревень и даже побои. Да вот и сам я, во время путешествия по Хуанхэ, был забросан комьями грязи. Чем же это не повод - месть за оскорбление проводников учения Христова?

– Ну, побои - это еще не повод для ввода войск, - поморщился хозяин дома.
– Во всяком случае, недостаточно серьезный повод. Хотя, здесь что-то есть... Подумайте еще. И форсируйте наши усилия. Цзяочжоу до конца года должен быть нашим!

Прощаясь с гостями, барон Гольштейн просил Гейкинга передать свои наилучшие пожелания фон Меллендорфу.

ИВАШНИКОВ. СЕУЛ.

Рутина по-прежнему держала прапорщика Ивашникова в постоянном напряжении. Строевые учения, зубрежка Уставов, разводы караулов, контроль за котловым довольствием, словесность, раз в неделю учебные стрельбы на недалеком полигоне в узкой лощине с темными поясными мишенями в полуторастах саженей, все это почти не оставляло времени для прогулок по городу в личине аборигена.

Вынужденно томившийся бездельем полковник Генерального штаба Путята, "момент", как за глаза, с изрядной долей зависти и уважения называли его офицеры, глядя на академический знак - серебряного орла в лавровом венке несколько раз присутствовал на проводимых Ивашниковым занятиях , остался, видимо, не вполне удовлетворенным, а потому и решил преподать ему азы воспитания и обучения солдат. Сын полковника учился в Киевском военном училище и Ивану Ивашникову казалось, что часть не растраченного отцовского чувства полковник уделяет ему.