В субботу рабби остался голодным

Кантор удовлетворенно крякнул, что засвидетельствовало победу рабби, и он вернулся к столу. Мириам с улыбкой покачала головой.

— Ну и пилпул [14] ты выдал!

— Может быть, — нехотя признал рабби. — Но все же, если учесть, что пилпул — это выявление тончайших, как волосок, различий, и раввины не одну тысячу лет пользовались им для доказательства своей правоты, в которой их уже убедил собственный здравый смысл, то своей цели он достигает. В данном случае я обратил во благо то, с чем так или иначе пришлось бы смириться. Благодаря этому кантор почувствует себя богобоязненным и благочестивым, а не обиженным. — Он рассмеялся. — Эти канторы, как дети, — почти все. Может, это из-за того, что они всегда называют себя уменьшительными именами: Йоселе, Мотеле, Ицекель?

14

Пилпул — диалектические рассуждения, казуистика (прием, применяемый при изучении Талмуда).

— А если я буду называть тебя Довидель, удастся мне удержать тебя за столом, пока ты не кончишь есть? Не забывай — впереди долгий пост.

Телефон больше не звонил, и рабби без помех выпил свой кофе. Мириам убрала со стола, вымыла посуду и переоделась.

— Ты уверена, что прогулка пешком тебе не повредит? — заботливо спросил рабби.

— Конечно, не повредит. Доктор велел мне как можно больше двигаться. Пошли скорее, а то опять начнутся эти дурацкие звонки.

Была половина седьмого, и хотя солнце должно было сесть только через час, служба сегодня начиналась на пятнадцать минут раньше. Дорога до храма занимала всего двадцать минут пешком, но сегодня было желательно попасть туда заблаговременно. Супруги уже направились к двери, когда раздался телефонный звонок.

— Пускай звонит, Дэвид.

— И весь вечер гадать — кто это был? Не волнуйся, я постараюсь коротко.

— Рабби? — раздался в трубке низкий, хриплый и настойчивый голос. — Это Бен Горальский. Можно вас попросить об услуге? Не могли бы вы по дороге в храм заехать к нам? Это чрезвычайно важно. Отец очень болен.

— Но мы как раз собрались выходить, чтобы дойти пешком. Времени у нас не очень много, да и дом ваш не по пути.

— Рабби, вы должны зайти. Это вопрос жизни и смерти. Я пришлю за вами машину, а потом могу отвезти вас в храм. Это ведь не страшно, если вы проедетесь? Вы же только после служб не пользуетесь машиной? А времени все это займет не больше, чем если бы вы пошли пешком, так что не волнуйтесь.

— Ну…

— Машина уже выезжает. Она будет у вас через несколько минут.

Глава II

Хью Лэниган, шеф полиции Барнардс-Кроссинга, — симпатичный коренастый ирландец с белоснежными волосами — выдвинул вращающееся кресло из-за стола и, плюхнувшись на кожаное сиденье, развернулся лицом к посетителю.

— Чем могу помочь, святой отец? — дружелюбно спросил он.

Человек, сидевший в кресле для посетителей, был молод — не старше тридцати пяти — высок, с широкими плечами и мощной грудью. Колонноподобная шея увенчивалась красивым лицом с резкими чертами, окруженным светлыми вьющимися волосами, которые уже начали редеть, отступая ото лба двумя залысинами. Несмотря на пасторский воротничок и черный шелковый отложной воротник, он больше походил на футболиста, чем на англиканского священника. И действительно, в свое время, учась в Уобошском университете, Питер Додж был защитником сборной США и, прежде чем принять духовный сан, отыграл несколько сезонов в профессиональной команде.

— Я Питер Додж, помощник доктора Старджиса из церкви святого Андрея, — сказал он глубоким баритоном.

Лэниган кивнул.

— Я пришел пожаловаться на двух ваших сотрудников.

— Вот как? На кого именно?

— Я не знаю их имен.

— Номера жетонов?

— Тоже не знаю, но это те, что ездили в патрульной машине в среду вечером.

Лэниган бросил взгляд на график, висящий на стене.

— Лумис и Дерри. Оба хорошие ребята. Что же они натворили?

— В кафе «У Билла» вышел скандал — ну, в том кафе, что рядом с шоссе на Салем…

— Я знаю, где это.

— Ну да. Так вот, там случилась небольшая заварушка, и Билл — ну, хозяин, — попросил кое-кого выйти. Они вышли без споров, но, как я понял, околачивались поблизости и, когда подъезжали клиенты, уговаривали их не заходить в кафе. Конечно, это непорядок, но я уверен, что ничего злонамеренного в этом не было. Все было вполне добродушно, без злобы.

— Хотя они и не давали посетителям заходить в кафе?

— Я потом поговорил с хозяином, и он заверил меня, что не принял этого всерьез.

— А, так вас там не было во время самих событий?

— Нет, я проходил там позже.

— Во время своей регулярной вечерней прогулки?

Молодой человек посмотрел с удивлением.

— Вам известно, что я каждый вечер гуляю? Уж не хотите ли вы сказать, что я под полицейским надзором?

Лэниган улыбнулся.

— Это маленький городок, святой отец, но нам приходится охватывать достаточно большую территорию, и людей для тщательного контроля не хватает. В других городках то же самое. Чтобы обеспечить пешее патрулирование, требуется намного больше людей, чем готов оплачивать город, а патрульные машины или мотоциклы массу всего пропускают. Так что мы сочетаем оба вида патрулирования, и, чтобы контролировать ситуацию, стараемся узнавать обо всем заранее. Вы здесь недавно — несколько месяцев?

Додж кивнул.

— И вы, наверное, приехали из большого города… — Лэниган сделал паузу. — Со Среднего Запада, судя по вашему произношению…

— Из Саут-Бенда.

— Что ж, достаточно большой город. Люди, которые живут в больших городах, как правило, не замечают полиции, пока она им не понадобится. Для них полиция — это служба, которая должна заработать, когда им это потребуется, вроде водопровода или электричества: открыл кран — полилась вода, повернул выключатель — зажегся свет. Но в таком городишке, как этот, полицейские — такие же люди, как все. Они могут быть вашими соседями или друзьями, и вы можете быть знакомы с полицейским, как с любым другим соседом. Так что это часть нашей работы — знать о том, что происходит вокруг. Если патрульный во время обхода встречает человека, который идет по улице после наступления темноты, он может найти нужным заговорить с ним. — Лэниган посмотрел на молодого священника с усмешкой: — К вам никогда не подходил полисмен?

— Да, вскоре после того, как я приехал, но он только спросил, не нужна ли мне его помощь. Наверное, подумал, что я ищу какую-то улицу.

— И вы объяснили, что всегда после обеда прогуливаетесь?

— Ну-у-у…

— Вы начинаете прогулку от дома миссис Олифант, у которой живете на полном пансионе, идете вверх по Оук-стрит, сразу за Колониальным поселком, потом сворачиваете на Мейн-стрит, доходите по ней до Салемского шоссе, а потом вдоль берега возвращаетесь домой.

— Так вот, значит, как это делается?

— Да, вот так это делается.

— А если бы на мне вместо этого пасторского воротничка был… ну, была обычная одежда?

— Тогда полисмен был бы точно так же вежлив, но, возможно, задал бы чуть больше вопросов. И если бы вы объяснили, что просто идете к автобусной остановке, он, может быть, предложил бы вам подождать патрульной машины, которая вас подвезет.

— Понятно.

— Ну что ж, как я могу предположить, вы были возле кафе Билла около половины девятого, увидели группу возмущенных парней и спросили их, в чем дело?

— Один из них ходит в нашу церковь. Он сказал, — и остальные подтвердили это, — что полицейские их оскорбили и вели себя очень грубо. Там были два паренька-негра, и ваши люди обошлись с ними особенно бесцеремонно.

У Лэнигана мелькнула было мысль, что его собственный пастор, отец О’Шоннесси, назвал бы этих пареньков «цветными», но он не стал ее высказывать, опасаясь, что Додж еще чего доброго обидится.

— Значит, вы жалуетесь на то, что мои люди проявили излишнюю грубость? Они что — били их? Применяли дубинки?