В Суоми

Метрах в двухстах от околицы через сетку зачастившего снега пробивалось пламя первого дозора. У костра дежурили часовые. Они, в темноте не узнав Коскинена, спросили пароль.

— Все отлично, — сказал Коскинен, отъехав.

Лундстрем в одном из дозорных, к своему удивлению, узнал почтальона. На его вопрос тот махнул рукой.

— Пусть письма сами ходят.

Темнеют спины последней шеренги лыжников второй роты. Кто-то идет рядом с санями и разговаривает с Коскиненом. Я хорошо запомнил фамилии партизан моего взвода и даже во тьме различу их обветренные лица. Но разве перечислишь поименно всех участников этого зимнего, неповторимого снежного похода, прошедших сотни километров на нестерпимом морозе, в полярных тундрах, в феврале тысяча девятьсот двадцать второго года, восставших, чтобы отвести удар от Страны Советов?

Разве точно припомнишь, что случилось в каждой пройденной деревне в эти дни февраля?

Переход и потом сон, дежурство у костра, перекур, холодная закуска и ледяной ветер в лицо. Одна деревня похожа на другую. День переходит в ночь, ночь в день, и трудно потом припомнить, что когда произошло. Так это было все быстро и неожиданно.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Лундстрем проснулся оттого, что сани внезапно остановились. Он открыл глаза, и сразу на его веки опустилась и растаяла мохнатая снежинка. Было темно. Шел снег.

— Гостинцы Инари!.. Подарок Инари товарищу Коскинену!.. — слышались голоса.

Лундстрем подвинулся вбок. Рядом сидел Коскинен.

— Товарищ Коскинен, по приказанию товарища Инари мы доставили вам четырех арестованных солдат-связистов из Сала, одного ленсмана, четыре винтовки, один револьвер, письмо Инари и пакет с казенной печатью.

— Давай письмо и пакет сюда!

— А что сделать с арестованными?

— Одного солдата оставь здесь. Остальных отправь к Олави.

Как прочесть в этой сгущенной влажным снегом тьме послание Инари? К счастью, у Лундстрема оказался с собой небольшой карманный фонарь.

Они остановили сани, приподняли немного вверх мохнатую полость и, присев на корточки, при свете фонаря с трудом разобрали каракули Инари. Интересно, что в этом «совершенно секретном» пакете?

Коскинен взломал печати и вытащил из конверта вдвое сложенный листок хрустящей бумаги.

Он внимательно прочитал листок два раза, а другие стояли рядом и ждали, что он скажет…

— Товарищи! — торжествующе заговорил Коскинен. — Мы сорвали им мобилизацию в Похьяла. В этой бумажке распоряжение о немедленной мобилизации семи возрастов и отправке их в Улеаборг. Черта с два они получат теперь! Черта с два пойдут теперь ребята в их армию и из соседних приходов! Мы сорвали им мобилизацию, — повторил он.

Лундстрем сидел, спрятав потушенный фонарик в карман.

— Теперь обсудим, как захватить гарнизон в Сала, — обратился к командиру второй роты Коскинен.

Сани быстро покатились по наезженной дороге, выглаженной лыжами двух прошедших рот.

Когда вышли из Коски, снег падал вертикально, ветра не было. Теперь же он несся прямо в лицо, залепляя глаза и тяжело садясь на одежду.

— Эй, останови!

Их сани в темноте чуть не наехали на пятки лыж последней шеренги второй роты. Кучер освободил вожжи. Лошадь пошла медленнее.

Командир второй роты предлагал окружить со всех сторон Сала и начать наступление по всем правилам военного искусства.

— Твое предложение не годится. Лишняя стрельба. Лишние потери. Надо в темноте подойти к дому, где спят господа офицеры. Окружить его. И послать лейтенанту записку-ультиматум, чтобы немедленно сдавался.

— Незачем объявлять врагу, с какой стороны и как на него наступаешь.

— Нет, пока он не разобрался в обстановке, надо взять его на испуг. По-моему, надо как можно меньше шума. Пленного солдата мы пошлем с запиской.

Вторая рота подошла к хуторам.

Головные — их слепила метель — чуть было не прошли мимо, но один из них все же успел вовремя заметить низкое, темное пламя ракатулета.

ГЛАВА ПЯТАЯ

— Не вовремя Инари ушел в разведку, — проворчал командир второй роты.

Ему думалось, что Инари, служивший ранее в армии, поддержит его план и Коскинену придется уступить и не совершать необдуманных поступков. Но Инари, взяв с собою Каллио, ушел вперед обрывать провода, не дождавшись второй роты. Ему уже полагалось бы вернуться обратно, но его все не было.

— Что ж, в таком случае придется действовать без Инари, — сказал Коскинен. — Надо воспользоваться погодой.

В печной трубе завывала вьюга, и казалось, даже в жарко натопленной комнате проносился холодный ветер.

У самого входа были составлены в козлы винтовки.

Коскинен писал записку.

— Вот, — сказал, вставая, Коскинен и громко прочел записку:

«Господин лейтенант! Село окружено. Ваши солдаты все арестованы. Связь прервана. Выходите на крыльцо с поднятыми руками. И тогда вам не причинят никакого зла… Мы будем ждать пять минут с того момента, как закроется дверь за нашим вестовым. Ваш солдат может уверить вас, что мы имеем достаточно силы, чтобы взять вас.

Штаб партизанского батальона Похьяла

Уполномоченный ЦК Финской компартии

Яхветти Коскинен».

— Ты возьмешь, Лундстрем, с собой десяток парней и окружишь дом, где находятся господа офицеры. Возьми с собой к лейтенанту того пленного егеря. Пусть подтвердит все то, что я написал. Если через полчаса Инари не возвратится, второй роте придется окружить казарму.

Дом, отведенный под казарму, находился в конце села. Офицеры снимали квартиры для себя в другом конце.

— Будет исполнено, товарищ командир, — постарался по-военному отрапортовать Лундстрем.

Приняв из рук Коскинена записку, он пошел отбирать десяток парней. Потом, освободив из чулана пленного егеря и объяснив ему, что к чему, Лундстрем вышел на крыльцо.

Первый раз в жизни он командовал вооруженным отрядом, первый раз в жизни ему приходилось выполнять боевое задание.

Эх, если бы увидели его сейчас ребята из цеха!

Он захлопнул за собой дверь и сразу же точно ослеп. Снег, тонко шелестя, срывался неудержимым потоком с крыш, вздымаясь из-под самых ног вверх, поддувал под шарф, который сразу отяжелел, слепил глаза, таял на щеках, стремился пролезть за шиворот.

Шли медленно, отворачивая лица от ветра.

Вел их пленный егерь, хотя вскоре выяснилось, что два партизана отлично знают село; им был также знаком дом, где жили офицеры.

«А вот и изба, где я так неудачно брился», — узнал Лундстрем.

Банька, где они с Олави прожили столько томительных дней за частоколом, в темноте не была видна. Через полторы сотни шагов офицерский дом. В одном из окон виднеется свет.

Лундстрем отдал приказ со всех сторон окружить дом. Он сам расставил под окнами товарищей, одного поставил на самом крыльце.

Вайсонена, лесоруба атлетического сложения — еще недавно он выступал боксером на южном побережье, — Лундстрем взял с собой.