В свободном падении (сборник)
Шрифт:
Я слышал, как менеджер продолжал что-то зудеть, показывая ей печи и газовый хроматограф в следующей комнате. Когда они вернулись, он шел за ней.
Она остановилась точно напротив моего стола.
— Значит, вы и есть тот самый гений, — услышал я.
И она направила его на меня. Этот взгляд. Она смотрела на меня большими темными глазами, и я почти видел, как движутся шестеренки — ее рот сложился в улыбку, которая пыталась казаться более чувственной, чем была на самом деле. Она улыбалась так, как будто знала что-то такое, чего не знал я.
Я мог бы сказать десятки разных вещей, но ядерный ветер за этими глазами снес все мои слова. Все, что осталось в итоге, — печальная истина.
— Да, — сказал я. — Думаю, это я и есть. Она повернулась к менеджеру.
— Спасибо, что уделили мне время.
Хэл кивнул и ушел. Прошло несколько секунд, прежде чем я понял, что произошло. Начальника лаборатории — моего непосредственного руководителя — только что выгнали.
— Расскажите мне, чем вы тут занимаетесь? — попросила она. Прежде чем заговорить, я выдержал паузу, переживая сейсмический сдвиг. А затем начал повествование.
Пока я говорил, она улыбалась. Я выступал с этой речью перед аудиторией десятки раз, устраивая небольшие представления. Это фактически было частью моей работы, с тех пор как слияние двух корпораций сделало Аспар-Нагои крупнейшей в мире компанией по производству стали. Последние два года я работал на три различные корпорации, не покидая при этом своего кабинета.
Ребята с заводов называли их «белыми шляпами». Все эти команды менеджеров, которые устраивали туры по заводам, пожимали руки, улыбались из-под безупречно чистых белых касок, пытаясь вписать свое текущее окружение в схему последних международных приобретений компании. Больше всего их интересовали исследования. Здесь этих менеджеров было трудно вычленить из толпы «пиджаков», которые ежедневно отирались в лаборатории. Порой я затруднялся понять, с кем разговариваю. Но за две вещи я мог поручиться. Менеджеры обычно превосходили возрастом девушку, которая сейчас стояла передо мной. И они всегда, вплоть до нынешнего момента, были мужчинами.
Я объяснял все так же, как всегда. Ну, или, может, чуть более красочно. Вероятно, я немного рисовался. Не знаю.
— Никель-титановые сплавы, — произнес я. Открыв сушильную печь, я вытащил из нее небольшую полоску стали. Она была длинной и узкой, вырезанной почти по форме линейки.
— Сначала берем сталь, — сказал я, держась за полоску металла, — и нагреваем.
Я зажег бунзеновскую горелку и поднес сталь к пламени. Ничего не происходило десять, двадцать секунд. Она смотрела на меня. На мгновение я окинул себя внутренним взором: голубые глаза, следящие за нагревающейся сталью, короткие волосы, встопорщившиеся над защитными очками. Еще один техник-маньяк, еще один одержимый. Это был стереотип.
Пламя лизало края самого обыкновенного металла.
Я улыбнулся, и вдруг металл пошевелился.
Он сократился, словно мускул, словно живое существо, закручиваясь ленточкой, завитком, спиралью.
— Это вызвано реструктуризацией на микро- и наноуровне, — пояснил я. — Изменение формы происходит из-за фазовых превращений. Холодный — мартенсит, горячий — аустенит. Сталь запоминает свои предыдущие формы. В разных фазах она может принимать разный вид.
— Память металлов, — она кивнула. — Всегда хотела на это посмотреть. Какова область применения?
Сталь продолжала изгибаться, стягиваясь еще туже.
— Медицина, строительство, автомобилестроение, все, что угодно.
— Медицина?
— Для сломанных костей. Сплав, запомнивший нужную форму, трансформируется при температуре, близкой к температуре тела. Присоединяете пластинку к месту перелома, и тепло тела заставляет сплав стягивать оба конца сломанной кости.
— Любопытно.
— Сейчас также исследуется возможность применения этой технологии для сердечных эндопротезов. В узкие
артерии можно помещать смятую в холодном виде стальную трубочку, которая расширится, как только нагреется до температуры крови.— Вы также упомянули автомобилестроение. Я кивнул. Автомобили. Большие деньги.
— Представьте, что у вас образовалась маленькая вмятина на крыле. Вместо того чтобы возиться с ремонтом, вы просто достаете фен — и сталь принимает изначальную форму.
Она пробыла в лаборатории еще час, задавая умные вопросы и наблюдая за тем, как сталь остывает и распрямляется. Прежде чем уйти, она вежливо пожала мне руку и поблагодарила. Она так и не назвала своего имени.
Две недели спустя она вернулась. На этот раз уже без Хэла.
Она проскользнула в лабораторию, словно призрак. Это случилось в конце моей смены.
За две недели, прошедшие с ее предыдущего визита, я навел о ней справки. Я узнал ее имя и то, что она была не просто менеджером, она была руководителем высшего звена. Она получила диплом инженера на востоке, затем к двадцати годам стала аспиранткой «Лиги плюща» [25] . Она составляла отчеты для людей, которые занимались корпоративной экономикой, превышающей ВВП средней страны. Золотая дочурка, быстро продвигаемая в высшие сферы бизнеса. Штаб-квартира ее фирмы находилась в восточном Чикаго, но время от времени она летала в Корею, Индию, Южную Африку, инспектируя многочисленные новые учреждения, которые предстояло ввести в корпоративную сеть. Она была голосом в ухе мирового рынка приобретений.
25
Лига плюща (англ. The Ivy League) — ассоциация восьми частных американских университетов, расположенных в семи штатах на северо-востоке США. Это название происходит от побегов плюща, обвивающих старые здания в этих университетах. Считается, что члены лиги отличаются высоким качеством образования.
Сегодняшний бизнес устроен в соответствии с законами дарвиновской теории эволюции. Крупная рыба заглатывает мелкую рыбешку. Корпорация Аспар-Нагои, по всеобщему признанию, была кашалотом. Если расти быстро и достаточно долго, то очень скоро потребуется целая армия одаренных людей, чтобы понять, чем вы владеете и как это все взаимодействует. Она была частью этой армии.
— Ну, и над чем еще вы работаете? — спросила она.
Я обернулся на голос Вероники — ее симпатичное лицо не выражало никаких эмоций, улыбка ушла с ее губ.
— Хорошо, — кивнул я. И на этот раз показал ей свои настоящие фокусы. Я показал ей, на что способен. Потому что она попросила об этом.
Мартенсит — своего рода искусство. Мягкое пламя — медленное, плавное разворачивание оригами.
Мы вместе смотрели на это. Огонь и металл, вещь, которую я никому ранее не показывал.
— Красиво, — прошептала она.
Я показал ей бабочку, моего маленького голема — тонкие стальные крылышки мотылька медленно сгибались, проходя фазовые изменения.
— Это сделали вы? Я кивнул.
— Тут нет механических частей, — пояснил я. — Единый лист стали.
— Похоже на магию, — она тронула бабочку тонким указательным пальцем.
— Всего лишь наука, — ответил я. — Продвинутая наука.
Мы следили за тем, как бабочка остывала, медленно взмахивая крыльями. Затем она начала сворачиваться, превращаться в кокон.
— Прорывом стало использование сдвигов на микроуровне, — пояснил я. — Это дает больший контроль над формой.
— А почему именно эта форма? Я пожал плечами.