В свободном падении
Шрифт:
Она проснулась поздно, с тяжелой головой. На поминках, естественно, выпивала. А чтобы уснуть, приняла снотворное. Тетя Нина пыталась таблетки отнять:
– Не знаешь, что ли? Нельзя со спиртным!
Но Адель вырвала облатку. Авось выдержит сердце. А не выдержит – туда ей и дорога.
Смерти как избавленья Всевышний ей не послал. Только жестокую головную боль.
А когда спускала ноги с кровати, вдруг стрельнуло под левую лопатку. Больно стало – она аж ахнула. Неужели сердце, накаркала домработница?
Но
Верная себе тетя Нина опять повсюду расставила фотографии усопшего, возле каждой – рюмочка с черным хлебом. Этот его взгляд – всегда смущенный, чуть виноватый…
– Теть Нин! – рявкнула Адель.
И снова – согнулась от боли чуть не пополам. Да что с ней такое?
Явилась домработница. Хмуро спросила:
– Звали?
А неведомые демоны уже охватили всю спину, выжигают на коже огненными лапами.
– К-корвалолу м-мне накапайте, – непослушными губами попросила Адель.
И рухнула в кресло.
Пока домработница наливала лекарство, Адель кое-как сумела пристроиться – левое плечо упирается в спинку кресла, правая нога неестественно вытянута. Стало немного легче.
Выпила корвалолу. Попыталась подняться – снова спину будто щипцами раскаленными жжет.
Адель вновь упала в кресло, застонала.
– Эк тебя перекосило. «Скорую» надо, – со знанием дела произнесла тетя Нина.
Врачи явились быстро, лица озабоченные. (Адель когда-то делала передачу, знала: с медиков за смертность у молодых головы снимают.)
Слушали, снимали кардиограмму, щупали пульс, измеряли давление. Наконец, вынесли приговор:
– В порядке у вас сердце.
– Но я же шевельнуться не могу! – возмутилась Адель.
– Возможно, колика почечная. Или остеохондроз, – пожал плечами врач. – Но жизни вашей ничего не угрожает. Обращайтесь в поликлинику по месту жительства.
Хорош остеохондроз, когда она скоро на стенку полезет!
Напилась анальгину, но-шпы, кетанова – все без толку. Если сидеть, хитро скрючившись, вроде нормально. А стоит шевельнуться – будто раскаленным прутом боль пронзает. Единственно хорошее: корить себя за смерть Фрица сил элементарно не оставалось. Вся энергия уходила на то, что с собственной болью справляться.
В тот же день вызвала такси, отправилась в поликлинику. Сдала – по срочному тарифу – анализы, сделала УЗИ, рентген. Пока таскалась от кабинета к кабинету, совсем измучилась, слезы сами собой лились. Хорошо, догадалась верному другу, Иннокентию Степановичу, позвонить. Тот сразу, как смог освободиться на работе, приехал – поддерживать ее физически и морально.
Все анализы у Адели оказались в норме. Единственное, что врачи углядели: межпозвоночную грыжу.
Однако хирург пригвоздил:
– Болеть там особо нечему. Ну, грыжка. Маленькая. У каждого второго такая.
Выползла из кабинета зареванная. Спина (от дополнительных переживаний)
разболелась кошмарно.Иннокентий Степанович кинулся к ней, подхватил под руку, воскликнул встревоженно:
– Что, Адель?
Очередь замерла в предвкушении услышать страшный диагноз.
Адель же всхлипнула:
– Он… дурак этот врач! Вообще сказал, что ничего страшного!
– Так радуйся! – усмехнулась какая-то женщина с рукой на перевязи.
Иннокентий Степанович нахмурился.
Адели даже показалось – сейчас отправится в кабинет. Выскажет злому хирургу, что нельзя так с пациентами!
Однако не дождалась.
– Поехали домой, Адель, – тихо произнес Иннокентий.
Пока вез на своем скромном «жигуленке» – всю дорогу честно утешал. А едва помог войти в дом и усадил в кресло, выдал:
– Готовься рвать и метать. Я думаю: прав тот доктор.
– Что?.. – На ее глазах вновь выступили слезы.
– Серьезной болезни у тебя действительно нет.
– Да! Я прикидываюсь! Чтоб все меня жалели! – истерично выкрикнула она.
Неловко повернулась, скривилась от боли. Иннокентий Степанович будто не заметил ее страдальческой гримасы. Спокойно продолжил:
– У тебя вчера был тяжелый день. А организм в ответ на стресс много причудливых реакций способен выдать. Боль – самая простая из них. Переживешь смерть Фрица – и спина пройдет.
– Но мне с каждым часом все хуже и хуже! Я уже шевельнуться не могу! А этот козел (она имела в виду давешнего хирурга) меня на лечебную физкультуру направил!
– И он абсолютно прав, – безжалостно пожал плечами Иннокентий Степанович. – Раз направил – сходи.
Легко им всем говорить! Когда она шевельнуться не может! А ее хотят заставить упражнения выполнять!
– Не жалей себя, Адель, – проницательно взглянул на нее старый друг. – Ты молода. Красива. Богата. А здоровье – вернется. Я тебе тоже как врач говорю.
– А что мне сейчас-то делать? – убитым голосом спросила она.
– Как что? – улыбнулся Иннокентий Степанович. – Искать спортивную форму.
И убедил – назавтра она отправилась на лечебную физкультуру.
Жуткое местечко: муниципальная поликлиника, суровая тетка в регистратуре, по обшарпанному холлу гуляют сквозняки.
– Мне назначено на три, – робко обратилась к очереди Адель.
– Еще человек на тринадцать сорок не прошел, – отбрили ее старухи, облепившие кабинет.
Адель с трудом опустилась на единственный свободный стул.
Бабуся, что сидела по соседству, не сводила с нее глаз. Когда девушка поморщилась от боли – нет бы утешить! – буркнула:
– Без очереди не пустим. Мы все больные.
«Что я здесь делаю?!» – спросила себя Адель.
Неприветливый холл, бедно одетые, обозленные пациенты. Вся атмосфера будто кричала: здесь не исцеляют! Максимум – немного облегчают страдания.
«Может, за границу лечиться поехать?!» – вдруг осенило ее.
Деньги – спасибо наивному, плюшевому Фрицу – теперь были.