В своей жизни я бы поправил все - и с самого начала (интервью)

Больше так работать никогда не будут: наверное, художественное радио уже и не нужно... Что ж, все должно идти как идет. Если изобретена цветная пленка, то не надо обливаться слезами о черно-белом кино. В немом кинематографе работал фигуративный актер - вместо того чтобы говорить, он должен был передавать свои чувства ногами и руками, глазами, губами... Носом. Потом кино заговорило - и стало болтливым, потерялась вся эстетика прежнего кинематографа. Но бороться с этим нельзя - можно только печалиться. Да и это глупо: стоит ли страдать из-за того, что в твоем детстве закаты были другими?

– Что бы вы изменили в своей жизни?

– Я бы поправил все - и с самого начала. Чем дальше, тем больше я понимаю, как виноват перед мамой и отцом, все острее помню, как часто их обижал, как не делал то, что обязан был сделать. А я и на кладбище-то бываю безобразно редко...

Мне хочется исправить, переозвучить многие из моих фильмов. Нынче никому не интересно, я ли их так сделал или же меня вынудило начальство. В ленте "Игрок", снятой по Достоевскому, француженка говорит генералу, бросившему на ее постель сто тысяч рублей: "Ты настоящий русский!" Реплику вырезали: настоящий русский - это Гагарин.

– Вы часто говорите, что не хотите больше сниматься. А вам предлагают?

– Предлагают. А когда фильмы выходят, я благодарю Бога за то, что отказался. Роли-то бывают хорошими - другое дело, чем они оборачиваются на экране. Это ты, а рядом с тобой стоит нечто, оно может тебя испачкать. Работая с Хейфицем или Роммом, я прекрасно понимал, о чем у нас идет речь. Я знал, что мы работаем не за страх, а за совесть и есть смысл тратить на это жизнь. Но стоит ли садиться в эту лодку со случайными, ненужными тебе людьми?

– Значит, вы не хотите участвовать в сегодняшней жизни?

– Да, до некоторой степени. Я не участвую в суете, тусовках и праздниках. Но что такое сегодняшняя жизнь? В ней есть и Петр Фоменко, и Анатолий Васильев... А также то, что плавает сверху.

– Что же вас кормит?

– Раньше я преподавал за границей: со мной имели дело больше двадцати американских университетов. Когда я шел на первый свой зарубежный мастер-класс, у меня ноги ходуном ходили. Я мало ездил, никогда не интересовался языками - и вдруг попадаю в богатейший университет, настоящее миллионерское место. Но все прошло хорошо: мы ставили Ахматову, и студентам было интересно. Да и меня все это радовало.

Сейчас мне уже тяжело ездить. Новым кормильцем стал телевизионный цикл "Прогулки по Москве". Он идет три года, и я очень доволен: я люблю эту работу, к тому же она позволяет заработать...

И тут починили кинокамеру.

Баталов начал прощаться, корреспондент засуетился:

– Алексей Владимирович, мы о стольком не поговорили!

– Ну что тебе еще сказать? Я женат вторым браком, моя жена цыганка, раньше она была цирковой наездницей. Мы познакомились в Ленинграде, когда жили в одной гостинице, а поженились только через пять лет. Я странный человек, и такие вещи быстро не делаю. У меня дочка-инвалид - она не может пошевелиться и все время сидит в кресле...

Ты думаешь, об этом надо рассказывать во время юбилея?

Корреспондент так не думал.

Снова закрутилась кинокамера, Баталов опять заговорил о своей работе во ВГИКе. Было восемь вечера, предъюбилейный конвейер продолжал работать.

Штрихи к портрету

Михаил АРДОВ: "Алексей с детства был устремлен в актерство"

Священник Михаил Ардов знает артиста Баталова лучше многих: они приходятся друг другу близкой родней и вместе выросли. Перед юбилеем корреспондент "Известий" расспросил отца Михаила о том, каким был Алексей Баталов в те далекие времена, когда о нем еще никто не слышал.

– На сколько лет вы моложе Алексея Владимировича?

– Он старше меня на девять лет. Алексей мой единоутробный брат: у нас одна мать и разные отцы.

– Старший брат должен опекать, заботиться, чему-то учить...

– Все это было. Но он всегда был занят: сперва пропадал в школе, потом в институте. К тому же Алексей с детства был устремлен в свое актерство, а я им никогда не увлекался.

Брат все время кого-то изображал: в шестнадцать-семнадцать лет он очень смешно и похоже показывал Вертинского: это было весело, изобретательно и запомнилось на всю жизнь.

– Вы учились в одной школе?

– Наша школа находилась между домом правительства и домом писателей в Лаврушинском переулке. Нравы там были особые: какой-то мальчик из дома правительства однажды принес револьвер и стрелял в школьном сортире. Таких учеников было довольно много.

– Какие гости преобладали в вашем доме: люди театра, литераторы?..

– Из театральных людей в доме присутствовали подруги матери. Но литераторов было гораздо больше: многие приходили к Ахматовой (к примеру, Пастернак), к отцу захаживал Зощенко.

– Что происходит в доме, когда в нем живет Ахматова?

– На моей памяти это делится на два периода. После постановления ЦК о журналах "Звезда" и "Ленинград" к ней захаживали только близкие друзья: Эмма Григорьевна Герштейн, Мария Сергеевна Петровых, Лидия Корнеевна Чуковская, Николай Иванович Харджиев, Надежда Яковлевна Мандельштам... А когда умер Сталин и началась хрущевская "оттепель", круг гостей начал расширяться, и тут уже случалось то, что Пастернак назвал "столкновением поездов на станции Ахматовка". В день к ней приходило по семь-восемь человек, причем у Анны Андреевны могли встретиться неприятные друг другу люди, к примеру начальники и вольнодумцы.

– Поражает сама возможность столкнуться на кухне с Ахматовой, одетой в халат...

– В халате она не ходила и на кухне появлялась не часто. У нас тогда были домработницы, завтракала и обедала она в столовой. А одевалась Анна Андреевна своеобразно - у нее были шелковые платья (я называл их "подрясниками"), сверху она носила японское кимоно. Выглядело это очень эффектно.

– Каков был стиль дома? Ваш отец писал очень смешные книги, а юмористы, как правило, люди суровые и необщительные...

– Его характер опровергает это правило: отец был веселым и общительным, широко образованным человеком. Они с Ахматовой часто говорили на очень существенные и важные темы. Поэт Ярослав Смеляков (он никогда не бывал особенно трезвым) однажды спросил отца: "О чем с тобой может говорить Ахматова?"

Отец ответил: "А как ты можешь понимать, о чем вообще говорят интеллигентные люди?"

– Розыгрыши и шутки в доме были приняты?

– Как-то мы с братом оформили домашний сортир в виде красного уголка. Разложили там политические брошюры, провели радио и написали лозунги: