В тайге ночи тёмные

Застала его с хлебом в одной руке и колбасой в другой.

– Ты что делаешь? – уставилась на мужчину с непониманием.

– У вас майонез есть? Твоему отцу сейчас бы что покалорийнее.

– Я сама приготовлю.

– Ты там собралась жарить что-то, а это время. О! – достал из холодильника майонез. – Нашел! Не волнуйся, на твою вотчину я не покушаюсь. Просто если у Семена Аркадьевича упадок сил, то перво-наперво надо поесть.

Лиза в свою очередь решила все же заварить чай. Как странно, потеря памяти, будто стерла прежнего Соколова целиком. Раньше он и пальцем не пошевелил бы, ей самой всегда приходилось готовить, но чаще, конечно, Евгений водил ее в ресторан. А тут подорвался совершать благородные поступки. Никак на месте неожиданно забытого проросло сострадание? В этот момент поймала себя на мысли, что слишком строга и где-то даже несправедлива к нему. Положительные качества у этого человека тоже есть. И главное из них – неизлечимый трудоголизм. В принципе отсюда и вывод, почему ему не нужны были ни дети, ни серьезные отношения. Он женился на работе, на своей компании, которая ему спустя несколько лет подарила много-много дочерних фирм. Вот с ними он и любил нянькаться.

Однажды бессонной ночью, когда Паше было всего три недели, отец сказал: «Да не злись ты на мужика, он глубоко несчастный человек, а вот ты счастливая, потому что у тебя есть, кого любить по-настоящему». Его слова помогли рассмотреть в злости и обидах истинно важное – счастье материнства. И скоро это счастье вытеснило всё ненужное.

Соколов тем временем сделал несколько бутербродов с колбасой, в один из которых майонез добавлять не стал.

– Не любишь? – кивнула на тот единственный.

– Это Паше. Или я снова делаю что-то не так? Ему ведь можно бутерброд?

– Вообще нет, с утра он ест кашу.

– А где каша?

– Ладно, – решила сдаться. Каша-то была в холодильнике, но спорить с ним расхотелось, как и запрещать кормить ребенка колбасой. Хочет сделать доброе дело, пусть сделает. – Пап? – глянула на отца. – Ты как?

– Лучше, дочь, лучше, – раздался довольно бодрый голос.

Когда Соколов, вооружившись тарелкой и кружкой, отправился в гостиную, Лиза села за стол, опустила голову на руки и позволила нескольким слезинкам скатиться по щекам. На душе стало так гадко. Зачем судьба снова их свела? Для чего? Теперь еще с отцом неладно. А вдруг это не просто голодный обморок? Вдруг что-то серьезное? Папа уже давно жалуется на спину. Несколько месяцев назад она с трудом, но уговорила его обследоваться, однако МРТ ничего не показало, кроме возрастных изменений, однако боль не прошла. Не хватало еще какой-нибудь скрытой болезни.

Лиза и не почувствовала, как к ней подошел Евгений, как опустился на корточки, очнулась, лишь ощутив прикосновение.

– Мне кажется, тебе надо отдохнуть, – блуждал взглядом по ее лицу. – Ты очень бледная.

Вдруг слезы с новой силой запросились наружу, в итоге сдержать их не вышло.

– Прошу, замолчи, – прошептала сдавленным голосом.

– Все же хорошо, – дотронулся до ее щеки, стер слезы. – Твой отец с Пашей поели. Кстати, тебе бы тоже не помешало.

На что она накрыла его руку своей, а Соколов испытал эйфорию, словно между ними только что был секс, страстный, сумасшедший, после которого сознание и тело погрузились в теплое состояние покоя. Но эйфория закончилась, когда Лиза убрала его руку от лица.

– Спасибо, – опустила взгляд, – за бутерброды, – после чего поднялась и пошла к плите.

Соколов ничего не должен узнать, пока живет с ними. Если уж ему суждено будет вспомнить, то вспомнит, а если нет, она помогать не будет. И да, он все-таки сделал для нее хорошее дело – подарил ребенка, ласкового, отзывчивого, смышленого, самого лучшего.

– Я хочу узнать тебя, – решил не отступать.

– Это ни к чему, – пробормотала не оборачиваясь.

В ответ послышалось возмущенное сопение, затем Соколов покинул кухню. О да, Евгений Федорович крайне нетерпеливый человек, и добиваться всего привык нахрапом, но здесь, увы, придется ему засунуть свое нетерпение куда подальше.

Остаток дня Лиза не спускала глаз с отца, а к вечеру, когда он засобирался в сарай за дровами, строго-настрого запретила ему выходить из дома.

– Я сама принесу, – встала руки в боки.

– Да куда сама? Тяжело ведь.

– Ничего, нормально, – и быстренько запрыгнула в сапоги, накинула на плечи дождевик, после взяла фонарик. – Ты лучше за Пашкой присмотри, чтобы не особо-то лез к конфетам.

– Да что уж, и конфетку лишнюю дитю съесть нельзя? Зубы все равно молочные, выпадут.

– Ага, конечно, выпадут.

И вышла на улицу. Сумерки к тому времени уже опустились на лес, и если бы не лампочка Ильича, что с трудом освещала крыльцо, то хоть глаз коли. Вот с чем-чем, а с уличным освещением у них не очень. До сарая добралась перебежками, огибая лужи и слякоть. Хорошо бы вообще пару вязанок дров захватить, чтобы не бегать туда-сюда под дождем. А стоило взять одну, как со стороны двери раздался скрип, в тот же миг кровь отлила от лица, и Лиза уже приготовилась к встрече как минимум с медведем, но медведь неожиданно заговорил человеческим голосом:

– Почему меня не попросила?

– А ты теперь так и будешь? – резко развернулась.

– Что буду?

– Ходить за мной по пятам? То просишь не бояться тебя, то незаметно и бесшумно преследуешь. Какого черта?!

– Да я всего лишь помочь хотел.

– Не надо мне помогать! Иди лучше, лежи где-нибудь, выздоравливай.

– А вот орать на меня не надо, Лиза, – неожиданно ощетинился, – я, может, и не помню нихрена, но я не тупой болванчик, с которым можно общаться, как с идиотом! И уж поверь, я к вам попасть не мечтал, и мешать жить не планировал.

– Ладно, – схватила вязанку, – извините за мою грубость, больше не повторится, – произнесла совершенно безэмоциональным голосом, отчего Соколова точно током дернуло, и в голове промелькнул образ. Но настолько размытый, что разобрать картинку не удалось, да и исчез тот стремительно. Однако после себя оставил жгучее чувство обиды, забытой обиды.

– Подожди! – преградил ей путь. – Скажи мне, только честно. Мы виделись раньше?

– Я уже отвечала на этот вопрос, – задрала голову, всмотрелась ему в глаза, – мы не виделись, а сейчас отойди и дай мне пройти.

– А если не отойду? – одним ловким движением отобрал у нее вязанку, отбросил в сторону.

– Значит, подтвердишь мои опасения, – но стоять продолжала близко, смотрела с вызовом, что говорило лишь об одном, она не боится.

– Возможно, – в то же мгновение схватил ее за плечи, прижал к стене и впился в горячие губы.

Поцелуй точно парализовал, а Соколов как настоящий паук, обхватил жертву, не оставив той путей отступления. Лиза в этот момент будто оказалась в машине времени, которая перенесла ее на четыре с половиной года назад, в кабинет большого и страшного босса. Как тогда, так и сейчас он целовал с напором. Но если тогда Лиза полностью отдалась на волю чувств, ибо желала быть с ним, то сейчас все было по-другому. Она быстро пришла в себя, а уже через мгновение из губы Евгения текла кровь.

– Лиза! – отпрянул в сторону. – Какого черта ты творишь?

– А какого черта ты лезешь своим языком ко мне в рот? – взгляд ее наполнился истинной яростью. – А вдруг где-то далеко отсюда тебя ждет жена и дети? Такой вариант совсем не допускаешь? Или как? Раз я одна, живу в глуши, то со мной и потрахаться не зазорно, никто ж не узнает.

– Что за бред ты несешь?! – стер с губы кровь.

– Н-да… все вы одинаковые, – зло усмехнулась, а ведь как бы хотелось сказать, что не все, а именно он. Именно он ничерта не изменился, любитель перепиха без обязательств.