В тебе моя жизнь...
Шрифт:
Павел взглянул на ребенка словно мимоходом — чужие дети никогда не интересуют мужчин, а уж тем паче младенцы, только собственные в лучшем случае. Он ничего, кроме полагающихся по случаю слов, не сказал, и Марина перевела дух. Значит, уже никто не признает в ребенке Загорского. А когда девочка подрастет, и ее сходство станет более явным, все равно это будет довольно затруднительно связать ее с человеком, ушедшим от них столь давно. Время делает свое дело, стирая из памяти лица.
К ужину неожиданно прибыл Анатоль, отпросившись в отпуск на несколько дней. Его появление весьма удивило Марину, ведь тот, судя по всему, выехал из Петербурга чуть ли не сразу, получив ее записку о приезде Арсеньевых в Завидово.
Друзья неловко обнялись при встрече. Их соединение так мало походило на нежность и эмоциональность встречи их жен. Каждый в душе имел на другого обиду и злость, к которым присоединялось чувство вины перед друг другом.
За ужином обсуждали путешествие Арсеньевых за границу, нравы и быт Европы. Анатоль же в свою очередь рассказывал о том, что происходит в свете Петербурга.
— Вы встречали госпожу Ливен? — переспросил он у Арсеньева в ходе неспешной беседы за столом.
— Да, в Баден-Бадене прошлым летом, — ответил ему тот, пригубливая вина. — Она затем, кажется, уехала в Париж, n'est-ce pas, ma cherie ami?
— Да, именно. Не могу понять, что ее туда влечет, — пожала Юленька плечами. — Такой грязный город!
— Может быть, ее тоска, — предположила Марина. — Потерять сразу двоих детей! C'est terrible! [243]
— Ее туда влечет Лондон, — сказал Анатоль. — Что весьма печально, ибо император желает, чтобы она воротилась в Петербург. Чувствую долгую переписку с графиней, потому что это желание идет вразрез с ее чувствами. Но ей придется поступиться ими, другого выхода нет.
243
Это ужасно! (фр.)
Марина же более не особо прислушивалась в разговор. Ей были вовсе неинтересны обсуждаемые темы и персонажи, она словно отключилась от беседы и очнулась лишь тогда, когда Арсеньев вдруг заметил сегодняшнюю дату.
— Сегодня шестое, — проговорил он и вдруг поднял на нее глаза, словно укоряя за то, что она забыла об этом. Я вовсе не забыла, хотелось сказать Марине, но она промолчала, лишь глотнула очередной глоток вина. Анатоль же в догадке прищурил глаза. По его виду она поняла, что ей предстоит нынче ночью длинный разговор наедине в тиши спальни.
— Я думаю, предпочтительно умолчать о том, что вовсе не следует обсуждать, — медленно проговорил он, глядя на Арсеньева.
— Ne doute pas [244] , — ответил ему не менее холодным взглядом тот. В комнате явно почувствовалось, как накалилась обстановка. Анатоль резко отодвинул стул и поднялся.
— Я думаю, нам с Paul’ем лучше выпить коньяка в моем кабинете, дамы. Мы присоединимся к вам за десертом. Прошу простить нас.
Уже в кабинете он повернулся к Арсеньеву и резко, чуть ли не зло спросил:
244
Не сомневаюсь (фр.)
— Зачем ты делаешь это?
— А ты? — переадресовал ему вопрос тот, опускаясь в кресло. — Я ушам своим не поверил, когда мне рассказала Марина о том, что ты полностью подтвердил, что Серж был способен на такое… такой обман. Зачем? Ты ведь прекрасно знаешь, равно как и я, что это невозможно.
— Знаю, — подтвердил Анатоль. — Знаю, но никогда не скажу ей этого.
Арсеньев вздрогнул — столько огня было в этих словах, столько запальчивости. Он в удивлении смотрел на своего собеседника, словно не узнавая его. Сейчас перед ним был вовсе не тот Анатоль, что
клялся на крови всегда быть рядом с другом и никогда не предавать его.Чужой холодный человек.
— Зачем ты так? Ведь мы когда-то были так близки друг к другу…
— Да, до тех пор, пока Серж не предал меня. Ведь Марина была моя с самого начала. Он не имел ни малейшего права так поступить со мной!
— У любви свои законы, неведомые нам, — ответил Арсеньев. — Так уж сложилось…
— Сложилось?! А я, значит, пожелай тогда любви и долголетия и уйди в сторонку? Ну, уж нет! Как видишь, Бог распорядился иначе, и теперь я с ней, а не он! И я не забыл, что ты тоже был в курсе всей этой истории. Знал и ничего не сообщил мне.
— Как ты себе это представляешь? — разозлился Арсеньев. — Я меж двух огней был. И потом — если бы ты попросил меня о подобном, я бы сделал то же самое для тебя. Тут не вы выбирали с Загорским. Это был ее выбор меж вами.
— Нет, — покачал головой Анатоль, сжимая кулаки. — Она выбрала меня с самого начала и не имела права распоряжаться своим словом. Ведь оно уже не принадлежало ей. И я не уверен, что ты помог бы мне, окажись я на месте Сержа. Ты всегда был за него. Он был первый во всем у нас. Только он!
Арсеньев отшатнулся, пораженный словами Анатоля в самое сердце. О Боже, сколько в них прозвучало злости и яда! Как же все повернулось теперь. А ведь когда-то они были готовы отдать друг за друга жизнь.
Он опустил лицо в ладони, не в силах более смотреть на Анатоля. Их юношеской дружбе пришел конец, вдруг пришло болезненное осознание. Больше нет тех юношей, что проводили вместе все свободное время, что готовы были всегда подставить плечо в случае беды, делили совместно и радости, и горести. Серж был тем самым звеном, что соединяло их всех в единую цепь. Всегда основной задира и шалопай. Прав Анатоль — Серж всегда был первым в их троице, и если Арсеньев никогда не стремился на роль лидера и никогда не завидовал своему более яркому другу, то, видимо, у Анатоля было другое видение их единения.
Как мог измениться Воронин за столь недолгое время при дворе? Всего несколько лет, и тот человек, что провел рядом с ними десяток лет, словно испарился, оставив взамен этого, холодного и расчетливого.
— Я все же проведу свое расследование, как могло случиться так, что в приходской книге нет записи о венчании, — решительно сказал Арсеньев, поднимая глаза на Анатоля. — Я не верю и никогда не поверю, что Серж так жестоко и подло поступил по отношению к ней. Ведь, как бы ты не отрицал этого, он любил ее. Действительно любил. Я убежден, что они были венчаны. Иначе и быть не может.
Анатоль замер на мгновение, а потом подошел к бару и налил себе и Павлу коньяка в пузатые бокалы. Затем он вернулся к своему собеседнику и протянул ему один.
— Для чего тебе эта правда? Для того, чтобы успокоить свою совесть? В память о Серже? — отрывисто спросил он. — Что изменит это сейчас? Она моя жена. У нас растет ребенок. Серж мертв. Вот и все. Что здесь обсуждать?
— Но правда…
— Да кому она нужна эта правда? — вдруг вспылил Анатоль. — Кому?
— Не тебе, я это вижу, — спокойно сказал Арсеньев. — Ты сделал многое, чтобы опорочить Сергея, забыв, что de mortuis aut bene, aut nihil [245] . Я даже не знаю сейчас, следует ли мне благодарить Марину Александровну или проклинать за то, что она словно клин встала меж всеми нами, и узы, связывавшие нас столько времени, порвались так легко, словно тонкие нити. Как такое возможно, ведь были кровными побратимами?
245
о мертвых либо хорошо, либо ничего (лат.)