В тебе моя жизнь...
Шрифт:
— Что за книга, Марина Александровна? Новая? Писатель мне не совсем знаком. Немец? — спросила она, вертя в руках книгу, Марину, которая сейчас сидела у окна и вышивала небольшую картину.
— Эту книгу привез мне давеча Андрей Петрович, — кивнула Марина на что-то тихо поигрывавшего на фортепьяно Раева-Волынского. Тот легко кивнул в ответ. — Это новый писатель, из Дании. Андерсен. Ежели вы не читали его еще, то я с большим удовольствием одолжу вам эту книгу.
— Die M"archen [589] , — с трудом прочла Долли и отложила книгу. — К сожалению, я плохо читаю на этом языке. Это сказки?
589
Сказки (нем.)
— Сказки для взрослых, —
— О любви? — насторожилась тут же почти дремавшая в кресле у огня Авдотья Михайловна. — Что ж за сказки-то такие?
— Печальные, весьма, — улыбнулась Марина грустно, будто погрузившись в свои мысли. Она вспомнила, как плакала над этой книгой, что так разбередила ей душу. — Но о такой прекрасной любви… пусть и с трагичным финалом.
— Ах, расскажите же мне! — воскликнула Долли, и Раев-Волынский пересказал ей несколько историй, написанных рукой датчанина, растрогав ту чуть ли не до слез.
— Ah, c'est tr`es bien… et c'est triste! [590] — прошептала она, утирая глаза платком, когда Андрей Петрович закончил пересказ сказки о Русалочке.
— Печально? Это глупо! — рассмеялся тот. — Вы просто не видите очевидного за ширмой сказки о прекрасной любви.
— И что же вы хотите этим сказать, Андрей Петрович? — спросила Марина, не отрываясь от своей работы. — Что любить без взаимности — глупо? Или глупо отдать жизнь за любимого человека? Подарить ему счастье ценой собственной жизни?
590
Ах, это так прекрасно… и так печально! (фр.)
— Глупо, Марина Александровна, полагать, что любовь, пришедшая в юношеских годах, способна длиться всю жизнь, что эта наивная влюбленность и есть то самое великое чувство, о которых слагают поэмы и романсы. Voici un exemple tout trouv'e [591] . Die Nixe… Любила ли она вообще? Разве возможно увидеть только раз и влюбиться на всю жизнь? — Марина тут же при этих словах вспомнила сад Смольного и офицера, что перепрыгнул через ограду, перепугав ее, юную институтку, до полусмерти. Он ворвался столь нежданно в ее уединение тогда, равно как и в ее жизнь. — Нет, говорю вам я, нельзя! Можно влюбиться в образ, что мы создаем в своем разуме, но это только образ и ничего более. Зато мы лелеем и ласкаем свою влюбленность к тому, что выдумали сами, с превеликим удовольствием. Так что это — любовь или увлеченность? И если любовь — то ее предмет: не сама ли любовь, часом?
591
За примером недалеко ходить (фр.)
— Вы не правы, Андрей Петрович. Иначе как же тогда творятся браки в нашей империи? Ведь есть же и те, что были заключены по любви, — возразила ему Марина.
— По любви? А сколько длится истинное счастье любви в этих браках? Когда приходится жить не с тем человеком, которого себе придумал, а с тем, каковым он является на самом деле, то разве не приходит на смену той увлеченности острое разочарование? Женщины вступают в брак при этом будто с завязанными глазами, повязка с коих падает со временем. Нет-нет, я категорически отрицаю вступление в брак таких молоденьких влюбленных дурочек! Уж лучше по сговору родителей. Те-то более умудрены опытом и подберут такую пару, какая и составит истинное счастье в дальнейшем, когда придет опыт и свойственная ему мудрость.
— Да-да, — кивнула, соглашаясь с ним, Авдотья Михайловна, и Марина прикусила губу раздосадовано. Но сдаваться в этом споре она отнюдь не собиралась и, собравшись с духом, снова ринулась в него.
— Хорошо. Допустим, любовь с первого взгляда и в юном возрасте не любовь, а всего лишь влюбленность, допустим, позднее приходит разочарование. Но неужели вы отрицаете, что все же есть такая слепая безрассудная любовь, когда и жизнь не жалко отдать за любимого? Когда устраняют преграды, лишь бы быть вместе?
— Ну, отчего же, — пожал плечами Андрей. — Пожалуйста, и про преграды: он и она встретили друг друга на каком-нибудь балу и пришлись друг другу по нраву. Но между ними множество препон — против их союза семьи, против него общество или другие обстоятельства, не важно. И вот они сражаются с ними — уговаривают
родных или венчаются тайно. Но! Вот проходит время, и они уже в браке, и с ужасом понимают, что они любили больше не друг друга, а само чувство борьбы за любовь, за химеру счастья, что маячила вдали. Но уж поздно, они скованны узами брака. Такова уж людская натура. Особенно мужская. Нам, мужчинам, по нраву завоевать трофей, но вот что с ним делать далее? Оттого-то и происходят эти интрижки и тому подобное. Il est plus difficile d'^etre fid`ele `a sa ma^itresse quand on est heureux que quand on en est maltrait'e [592] . Но и женщины тоже хороши бывают. Как сказал некий француз (и я, пожалуй, с ним соглашусь): Les femmes croient souvent aimer encore quelles n'aiment pas. L'occupation d'une intrigue, l''emotion d'esprit que donne la galanterie, la pente naturelle au plaisir d'^etre aim'ees, et la peine de refuser, leur persuadent quelles ont de la passion lorsqu'elles n'ont que de… [593]592
Труднее хранить верность той женщине, которая дарит счастье, нежели той, которая причиняет мучения (фр.)
593
Нередко женщины, нисколько не любя, все же воображают, будто они любят: увлечение интригой, естественное желание быть любимой, подъем душевных сил, вызванный приключением, и боязнь обидеть отказом — все это приводит их к мысли, что они страстно влюблены, хотя в действительности всего лишь … (фр.)
Раев-Волынский замолчал и пожал плечами, снова принялся наигрывать легкую мелодию, а Марина вдруг задумалась, перевела взгляд в окно. Разве возможно это? Разве возможно ошибаться в своих чувствах, принимая за любовь то, чем она и вовсе не является? Но ведь она пронесла в себе чувство к Сергею столько лет, разве это не любовь?
— А как же пары, что преданно любят друг друга столь длительным сроком? — спросила со своего места Долли, будто прочитав мысли Марины, и она невольно прислушалась, чтобы услышать ответ ее собеседника.
— L'accoutumance, — раздался голос Раева-Волынского прямо у Марины над ухом, заставляя ее вздрогнуть от неожиданности. Оказалось, пока она погрузилась в свои мысли, он подошел и принялся разглядывать через ее плечо вышивку у нее под руками. — Всего лишь привычка, только-то. Люди становятся спокойнее друг к другу, равнодушнее. Уже не так бьются сердца, совсем не так.
— Неужто нет ее? Любви нет, по-вашему? — повернулась к нему Марина, тихо шепча свой вопрос. Но он услышал ее, склонился к самому уху и также прошептал едва слышно:
— Она есть. Истинная любовь есть. Но ее так легко спутать с чем-то иным…
Марина вспомнила, как проводив тогда гостей, ушла к себе в половину, как достала из-под кровати коробку с письмами Сергея и прочла их. Все. Все до единого. До последней строчки.
Прочла, надеясь на то, что ее сердце дрогнет, как ранее, что душа тихо запоет внутри от осознания того, что она любима по-прежнему. Но ничего не случилось. Это были просто письма в ее руках, и хоть они были полны тем самым чувством, что она искала, ответа, которого она ждала в себе, она так и не получила. Неужели ее молитвы, ее просьбы забрать из ее сердца эту любовь, что причиняла ей столько мук, были наконец услышаны? Неужто она забыла…?
А потом прошла Пасха, великий праздник, полный весеннего света и звонкого перезвона колоколов, вселяющий в сердца прихожан радость и отраду, надежду на лучшие времена, и наступила пора пахоты, а после и сева. Вновь каждый день Марины стал полон хлопот, как ранее, вновь у нее не стало времени на размышления о своей судьбе и своем будущем. Да и она более не хотела думать об том — ей было так отрадно и покойно ныне.
Когда уже полностью сошел лед с Хладки, запустили мельничное колесо, что со скрипом опустилось в воду и, медленно набирая обороты, пустилось за работу. Марина с улыбкой повернулась к Раеву-Волынскому, что пожелал быть с ней при этом событии — открытии мельничной работы в этом сезоне, воскрешая в памяти их спор по поводу этой мельницы и этой речушки. Он тоже перевел взгляд на нее и улыбнулся широко, а после, когда они уже в коляске возвращались в Завидово, поднес ее ладонь к своим губам, коснулся их так страстно, что у Марины голова пошла кругом.