В тебе моя жизнь...

— Подождем воротанья твоего соколика, — прошептала она Марине, целуя ее в макушку. — Должен же ен воротиться оттудова! Вот тогда и будем думу думать. А сейчас утри слезоньки свои — знать, доля так легла у каждого, и не зменить ее таперича, не зменить. Табе жа надо быть поласкавее с женихом своим. Не серчай его более, не серчай.

Марина решила последовать совету своей нянечки. Тем более, что неожиданная для нее вспышка ярости Воронина, всегда вежливого и хладнокровного, напугала ее. Кто знает, каков на самом деле его нрав? Ведь, как подозревала Марина, его нынешнее поведение — результат многолетней службы при дворе. Что будет, если выпустить всех демонов, загнанных в рамки на долгое время условностями и требованиями?

Потому она на следующий же вечер уже была готова к выходу в свет вместе со своей матерью и женихом. Кроме того, Марина обожала оперу (она приобщилась к ней в свой прошлый визит в Петербург) и слышала, что в домашнем театре Барятинских есть настоящие таланты оперного ремесла. Поговаривали даже, что их пытался перекупить господин Гедеонов, вершитель судеб в театральном Петербурге, но княгиня отказалась продавать их.

В тот вечер давали «Орфея». Потом, спустя некоторое время, Марина поймет, что сама судьба подавала ей знак о том, что ей суждено пережить.

Перед тем, как занять свое место в партере перед сценой, Марина огляделась и наткнулась взглядом на старого князя Загорского. Он сидел слева от нее, в хозяйской ложе, вместе с четой Барятинских и их дочерью. Марина встретилась с ним глазами и тотчас присела в реверансе. Мать за ее спиной последовала ее примеру, а Воронин, обернувшись к князю, склонил голову. Князь же оглядел их маленькую компанию ледяным взглядом и лишь спустя несколько мгновений соизволил кивнуть, после чего резко отвернул от них голову.

— Ce qu'il est malappris! [134] — прошипела зло за ее спиной Анна Степановна так, чтобы не услышал ее Воронин. — Подумать только!

Марина же никак не отреагировала на холодность старого князя. Она была благодарна ему и за этот кивок, хотя и подозревала, что они удостоились его, исключительно благодаря его теплому, почти родственному отношению к Воронину.

Марина поняла теперь, как тяжело будет им с Сергеем убедить его простить и принять их тайное венчание. Судя по всему, он не особо приветствует ее и ее семью, и как изменить его отношение к ним, она не могла придумать. Да, Марина вполне могла понять его неприязнь к полякам, но в чем виновата она, выросшая в Петербурге, воспитанная, как любая другая русская девушка — в православной вере и любви к империи и своему государю? Она ничем не отличалась от других, только фамилией.

134

Как он груб! (фр.)

Грянула музыка, поднялся занавес, и Марина постаралась забыть о своих невзгодах и заботах хотя бы в театре и получить удовольствие от удивительного мира оперы. Она погрузилась в него целиком, почти полностью растворившись в нем, и потому не сразу поняла, что в зале творится нечто странное — люди вокруг начали перешептываться и один за другим устремлять взгляд в хозяйскую ложу. Спустя несколько мгновений и Марина, отвлеченная от оперы глухим шепотом соседа сзади, оглянулась, заметила происходящее в зале и, движимая любопытством, посмотрела в ложу. Там бледному, как смерть, старому князю, видимо, стало дурно — он откинулся назад, положив голову на спинку кресла, верх его фрака был расстегнут, а стоявший рядом лакей подавал ему бокал с водой. Князя Барятинского в ложе не было, княгиня же, такая же белая, как и князь Загорский, суетливо обмахивалась веером. Было видно, что мысленно она находится не в зале. Княжна же плакала, приложив к губам кружевной платок.

— Кажется, князю стало плохо с сердцем, — предположил Воронин, проследив взгляд Марины. — Я оставлю вас на минуту, узнаю, не нужна ли моя помощь.

— Да, конечно, — проговорила Марина уже удаляющемуся Воронину. Она наблюдала, как он прошел перед сценой к хозяйской ложе, а заметив его, княгиня Барятинская, словно очнувшись от своей странной задумчивости, вдруг поднялась и сделала знак актерам и оркестру прекратить оперу. Тут, словно по команде, многие повскакивали со своих мест, весь зал дружно заговорил, обмениваясь догадками о причине происходящего. Князю плохо с сердцем? Он получил весть об очередной выходке своего наследника? Что на этот раз выкинул этот polisson?

Тем временем Воронин дошел до ложи. Марина довольно неплохо видела его со своего места, несмотря на движения в зале. Княгиня перегнулась через перила и что-то сказала ему, активно жестикулируя ладонями. Даже с расстояния, разделявшего Марину и Воронина, она увидела, как он вздрогнул, повернулся сначала к старому князю, а затем обернулся назад, к ней. Князь Загорский, заметив направление его взгляда, тоже взглянул на девушку.

В глазах обоих Марина без труда прочитала боль и такую горесть, что у нее перехватило дыхание. Какое горе могло объединить этих двух людей, столь разных по возрасту и нраву?

Нет, покачала головой девушка, отрицая мысль, что тотчас, почти мгновенно возникла в ее голове. Нет, этого не может быть. Она отвернулась от ложи, прервав столь мучительный для нее зрительный контакт. Этого не может быть!

— Опера не будет продолжена, — объявил им вернувшийся тем временем Воронин. — Случилось большое несчастье, — он замялся, так как Марина так и не повернула к нему головы, по-прежнему глядя на сцену, которую постепенно покидали растерянные актеры. Анна Степановна же слушала его внимательно — она моментально поняла, что весть касается Сергея Загорского. — Три недели назад на аул, где проходил службу Сергей Кириллович Загорский, было совершено нападение. Князь… князь был убит.

Анна Степановна вскрикнула и схватила Марину за руку, но та даже не шелохнулась, не повернула головы, словом, осталась полностью безучастна к речам Анатоля. Воронин, обескураженный ее поведением, наклонился к ней поближе:

— Нам ни к чему оставаться здесь более. Едемте домой, я провожу вас.

Марина подала ему руку и поднялась.

— Partirez! [135] — проговорила она едва слышно.

Их маленькая компания издали попрощалась с четой Барятинских, которая сразу же после Воронина была атакована любопытствующими, и покинула их дом, как сделал это незаметно для окружающих чуть ранее старый князь Загорский.

135

Поедемте! (фр.)

В карете стояла тишина. Воронин пытался сдержать свои эмоции, рвущие на части его душу после этих страшных слов, произнесенных княгиней Барятинской, и в то же время был весьма обеспокоен состоянием Марины, равно как и Анна Степановна, державшая ее за руку. Девушка и вправду вела себя довольно странно, учитывая ту весть, что настигла ее недавно — она смотрела в окно на проплывавшие мимо дома, разглядывала проходивших пешеходов.

— Как вы, Марина Александровна? — спросил тихо Анатоль. Ему до боли хотелось прижать ее себе, зарыться лицом в ее волосы, выплакать свою боль у нее на плече. Но он потерял друга, она же потеряла любимого… Что сейчас там творится, в ее душе?

— Tr`es bien, merci [136] , — ответила Марина, переводя на него на мгновение взгляд. Затем снова уставилась в окно. Воронин же вздрогнул — такая пустота и странная безмятежность были в ее глазах, что ему стало страшно.

Страшно стало и Анне Степановне, хотя она сидела рядом с дочерью и не могла видеть выражение ее глаз. Зато она уже знала — резкий переход на французский язык да эта отрешенность от мира были вовсе не к добру. Она видела разные реакции на горе, но с подобной сталкивалась впервые. Уж часом не тронулась ли Марина разумом от потери?

136

Хорошо, благодарю вас (фр.)