В темноте
Шрифт:
Быстро обсудив ситуацию с товарищами, Ковалов подошел к офицеру, похоже, руководившему работами. Представивщись инженером канализационных сетей этого района, Ковалов сказал, что подземные тоннели местами заполнены взрывоопасными газами, а кроме того, вдоль канализационных труб проходят газовые магистрали. Он предупредил офицера, что он подвергает солдат большой опасности, заставляя их вести работы, не имея подробной схемы коммуникаций. А закладывать мины в непосредственной близости от карманов, заполненных взрывоопасными газами, сказал он, вообще самоубийство.
Не зная, что происходит на поверхности, мы решили изолировать свое убежище и начали запечатывать вход в него илом и грязью. Конечно, это была совершенно дурацкая идея, но мы так боялись, что нас вот-вот обнаружат,
Тем временем Ковалов убедил немца прекратить минирование. Конечно, он был сильно недоволен, но рисковать не хотел…
Услышав, что наверху вдруг перестали копать, мы облегченно вздохнули: стало ясно, что на какое-то время мы опять в безопасности.
Через неделю или около того мы стали слышать гул самолетов и разрывы бомб. Это наполнило нас не только надеждой, но и страхом: русские бомбы могли принести нам смерть вместо освобождения.
Очень беспокойное было время! Мы провели во Дворце уже больше года, и жилось там относительно сносно, но сколько мы тут еще протянем? Мы с Павлом оказались очень крепкой и жизнестойкой парочкой: судя по всему, у нас выработался иммунитет к микробам и бактериям, который не ослаблялся даже постоянным недоеданием. Однако чем дольше мы оставались в подземельях, тем чаще и сильнее болели наши взрослые. Жертвой невыносимых условий уже стала бабуля. Всем было ясно, что за старой госпожой Вайсс в скором времени могут последовать и остальные. Папа в своих дневниках отметил, что взрослые стали терять зрение, у кого-то начали болеть и опухать суставы. А кто-то боялся, что, проходив больше года в полусогнутом состоянии, уже никогда не сможет распрямиться…
По ночам, считая, что все спят и их никто не слышит, отец шептал маме, что мы уже на грани. Он говорил на идише, чтобы их не подслушали мы с Павлом, но я уже хорошо понимала этот язык. Я знала, что сказанное Корсаром об идише не всегда правда, потому что в опасениях моего папы не было ничего смешного, даже когда он озвучивал их на таком веселом и радостном языке, как идиш.
Нам оставалось только надеяться, что нам хватит сил дожить до прихода русских.
В конце июня 1944 года – почти через 13 месяцев нашего побега из гетто – наша большая подземная семья пополнилась новым членом. Как-то раз Соха с Вроблевским привели к нам украинского солдата лет 20. Толя был влюблен в сестру Ванды и совершенно не похож на злобных украинцев, которых я привыкла видеть на улицах до побега в канализацию. У него было симпатичное и доброе лицо и светлые волосы. Тощий, как шпала, Толя отличался большой физической силой.
Как же давно у нас не появлялись гости! Как мы соскучились по новым лицам, по беседам с совершенно незнакомыми людьми, по обычному человеческому общению! Толя пришел в ужас, увидев нас, – это было написано на его лице. Соха с Вроблевским, встречаясь с нами каждый день, перестали замечать, насколько мы истощены, измучены, оборваны!
Совсем скоро мы услышали его историю. Толя воевал за русских, а потом попал в плен, и немцы заставили его сражаться с соотечественниками. Если б он отказался, его бы отправили в концлагерь или просто расстреляли. Толя не хотел воевать против русских и дезертировал. Скрываясь от немцев, он как-то познакомился с Михалиной – сестрой Ванды Сохи, и молодые люди полюбили друг друга. Как это часто бывает, любовь пришла неожиданно и несвоевременно: Толя оказался между двух огней: немцы казнили бы его за дезертирство, русские – за предательство… Именно Ванда посоветовала мужу спрятать Толю у «драгоценных жидов». В конце концов возлюбленный ее сестры заслуживал не меньше шансов на выживание, чем компания совершенно посторонних евреев. Соха не мог с этим не согласиться.
Соха рассказал о нас Толе, о наседке и двух ее цыплятах, о Дворце, о нашем «театре»… Он заверил Толю, что мы примем его в нашу большую семью и будем заботиться о нем, как об одном из своих. И Толя согласился уйти в наше подземелье.
Однако мы об этом ничего не знали. В результате Толя появился во Дворце без всякого предупреждения. Конечно, мы были в шоке, но мы беззаветно верили в Соху: если он сказал, что надо принять этого человека в нашу компанию, значит, надо. Толя остался с нами, и мы подумали, что он, как и мы когда-то, постепенно привыкнет к новой обстановке. Но мы ошиблись. Толя не выдержал и дня.– 13 месяцев! – снова и снова повторял он. – Да я и 13 часов в этой дыре не протяну!
Не забывайте, этот человек несколько недель провел в лагере для военнопленных, условия жизни в которых трудно описать словами. Он вынес лагерь, но наше подземелье оказалось ему не по силам.
В первый же день пребывания в нашей компании Толя чуть ли не впал в истерику и начал твердить о том, что ему надо уйти. Конечно, об этом не могло быть речи: отпустить Толю бродить по тоннелям и трубам папа не мог. При попытке покинуть подземелья его схватят, точно так же, как и всех других. И Толе и нам будет лучше, если он останется с нами, по крайней мере до следующего прихода Сохи, который решит, как действовать дальше.
Наши мужчины потихоньку договорились дежурить по 4 часа и приглядывать за Толей. Несколько раз он бросался к выходу из Дворца и пытался забраться в трубу, но мужчины успевали схватить его за ноги и втащить обратно в бункер. Солдат был силен, и в одиночку справиться с ним было невозможно. После каждой неудачной попытки побега Толя вел себя все беспокойнее и агрессивнее и постепенно просто обезумел.
В ту ночь нам поспать не удалось… Мы с трудом дождались утра и прихода Сохи с Вроблевским. Папа обрисовал ситуацию. Соха был неприятно поражен случившимся, но твердо заявил, что не выпустит Толю наверх, поскольку сомневается, сможет ли тот умолчать о нашем убежище в случае ареста. Толя снова ударился в истерику и с громкими криками заметался по бункеру… Тогда Соха достал пистолет.
– Заткнись – или я стреляю, – спокойно сказал он.
Толя замолчал.
Соха протянул пистолет папе.
– Хигер, – сказал он, – следи за парнем в оба. Он не должен отсюда уйти.
После этого он вытащил откуда-то веревку и связал Толе за спиной руки.
– Будет орать – завяжите ему рот, – посоветовал он.
Так Толя превратился в узника, только теперь он находился в плену у нашего подземного сообщества. Мужчины продолжали дежурить возле него по 4 часа, держа на мушке пистолета. Конечно, мы не желали этому парню зла, но не могли позволить ему лишить нас шансов на выживание.
Таким вот неожиданным образом началась последняя глава истории нашей подземной жизни. На первый план внезапно вышел новый – вовсе не предусмотренный нашим сценарием – персонаж. Мне очень не понравилось, что он живет с нами. Не понравилось, что он разрушил царившую во Дворце атмосферу. За год с лишним жизни мы привыкли друг к другу, у нас выработался распорядок дня. Но теперь, при Толе, мы уже не могли продолжать жить в привычном режиме. Я не могла сидеть рядом с отцом и учить азбуку. Мы не могли беседовать по вечерам и репетировать папины пьесы и басни. Мы больше не могли быть сами собой.
С появлением Толи большие проблемы возникли даже с такими элементарными вещами, как поход в туалет. Конечно, и раньше возможность укрыться от чужих глаз была иллюзорной, но в присутствии незнакомца мы вообще не могли облегчиться без дискомфорта и стеснения. По-моему, никто не сходил в туалет в моменты прихода Сохи с Вроблевским. Мы делали это, только когда оставались одни. Это, конечно, забавно, но мы так привыкли друг к другу, что соблюдали приличия именно таким вот образом. Даже в этой области у каждого из нас выработались свои привычки и ритуалы. Одни делали все свои дела быстро, другие не торопились. Я любила посидеть и поразмышлять. Иногда я так засиживалась на горшке, что мама начинала вглядываться в темноту и окликать меня по имени… Теперь же все старались справить нужду побыстрее. Кроме того, нам было не по себе каждый раз, когда в туалет нужно было сходить Толе. Он словно осквернил Дворец своим появлением. Мы были лишены даже иллюзии приватности!