В тени молнии

Почти все портье, коридорные и официанты, сновавшие по фойе, были незнакомы Демиру, но зато он сразу уловил ритм их движения. Пройдя через бельэтаж, он поднялся по широкой лестнице на второй этаж, где его остановила охранница семьи Граппо в форме портье – молодая, с хорошеньким личиком, которое портил боевой шрам поперек щеки. На поясе у нее висели меч, пистолет и пробковый мешочек с годгласом. Ноготь на мизинце левой руки был помечен фиолетовой краской клиента – знаком вассальной зависимости от семьи Граппо.

– Вы кого-то навещаете, сэр? – спросила она, ловко встав на пути у Демира и оттерев его от коридора.

Удивительно, что она даже не взглянула на его руки, прежде чем вмешаться, а вместо этого бестрепетно встретила его взгляд.

Демир поднял правую руку ладонью к груди, показывая знак.

– Адриана уже мертва, – сказал он. – Зря Бринен усердствует, выставляя охрану.

На лице молодой женщины отразилось секундное замешательство, и она широко раскрыла глаза:

– Вы – мастер Демир?

– Он самый.

Она ахнула:

– Мастер Ворсьен говорил, что вы появитесь только завтра! – Она огляделась, точно в растерянности, потом отсалютовала. – Я – Тирана Кирковик. Начальник охраны отеля.

– Теперь есть и такая должность? – удивленно спросил Демир.

Его мать никогда не придавала большого значения мерам безопасности, настаивая на том, что ее отель – это именно отель, а не семейный особняк.

– Да, сэр. Я работаю здесь уже четыре года.

Демир заглянул ей в глаза. По-прежнему ни покорности, ни страха. Ее не волновало, что он гласдансер, лишь немного смущало то, что он – новый хозяин. Прекрасно.

– Значит, ты – Кирковик.

– Так точно. Хэммиш Кирковик – мой дед.

– Мне нравится Хэммиш. Как он, все еще в Иностранном легионе?

– Вышел в отставку в прошлом году, сэр. Он всегда хорошо говорил о вас.

– Это потому, что он плохо разбирается в людях. – Демир окинул Тирану взглядом с головы до пят: солдатская выправка, прямая спина, ладонь уверенно лежит на рукояти меча. Что ж, кажется, его мать удачно выбрала начальника охраны. – Приятно познакомиться с тобой, Тирана. Сообщи Бринену, что я буду в апартаментах матери.

– Слушаюсь, сэр!

Тирана повернулась к нему спиной и поспешила в фойе.

Демир пошел по длинному, крытому малиновым ковром коридору, пока не увидел маленький боковой холл с табличкой на веревочке, преграждавшей путь: «ТОЛЬКО ДЛЯ СЛУЖАЩИХ. ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН».

Он нырнул под веревку и подошел к двери. Та была заперта, но стоило нажать на защелку, спрятанную под золотым листом в трех дюймах справа от косяка, как дверь щелкнула и пружинисто распахнулась. Демир шагнул через порог.

Покои матери состояли всего из двух помещений, прежде служивших кухней и комнатой отдыха для слуг. Все осталось почти нетронутым: белые стены с фиолетовыми вставками, массивный камин из синего форджгласа между окнами, выходившими в парк, письменный стол и книжные полки из ароматного кедра, тяжелые кресла с откидными спинками для гостей. Слева была дверь спальни, теперь закрытая, рядом – другая дверь, которая вела в потайные коридоры, пронизывавшие весь отель.

Не хватало только бумаг матери. Исчезло все, от записных книжек до бесконечных томов энциклопедий, когда-то занимавших десятки полок. И абсолютный порядок кругом – ни раскрытой книги на столе, ни случайного листочка на полу. Складывалось впечатление, будто мать только что… съехала.

Вид опустевшей комнаты матери потряс Демира почти так же сильно, как раньше – известие о ее смерти. Он подошел к столу и проверил один за другим выдвижные ящики: они оказались пустыми все до единого. Тогда он распахнул дверцы шкафов справа и слева от стола. Там остались только личные вещи: хрустальный стакан с подстаканником, серебряные подсвечники, фигурка пурнийского слона, вырезанная из слоновой кости. Ни писем, ни заметок, ни личной переписки – все это пропало. Демир раздраженно плюхнулся в кресло и уныло подпер подбородок рукой.

Рассматривая пустую книжную полку, он краем глаза заметил нечто в окне кабинета. Он мог бы поклясться, что это было лицо.

Лицо, которое было там всего одно мгновение: вытянутое, темнокожее, с тонкими чертами. Неестественно длинная шея. Черные глаза-бусинки, сверлившие его. Выпирающая верхняя челюсть с неправильным прикусом и неровными зубами. Когда Демир повернулся к окну, видение исчезло. На его шее выступил холодный пот. Лицо, хотя он видел его лишь искоса, крепко врезалось ему в память: так в детстве запоминается страшная картинка из книжки и стоит перед твоими глазами всю жизнь. Тот, кто бродит в ночи. Вот только Демир видел его здесь, поблизости от Ассамблеи, причем средь бела дня.

Демир отреагировал инстинктивно: усилием мысли схватил со стола стакан с водой и превратил его в дюжину осколков, которые выстроились в воздухе на уровне его груди, готовые полететь в того, кто вздумает напасть. Демир медленно встал – горло перехватило от страха, – подошел к окну, приоткрыл створку из форджгласа, высунул голову, посмотрел вверх-вниз и по сторонам. Ничего. Значит, игра воображения. Может быть, стресс от возвращения в столицу? Или деформация стекла? Он ощупал стекло своей магией. Как и все прочие виды годгласа, оно не реагировало на колдовское прикосновение. Это было нормально.

– Демир!

Демир втянул голову в комнату, закрыл и запер окно, обернулся: в дверях стоял Бринен. Девять лет минуло с тех пор, как Демир в последний раз видел мажордома семьи-гильдии Граппо, но тот, казалось, постарел лет на двадцать. Бринен был маленьким и неприметным, как мышь, очки вечно сползали на кончик длинного, как у большинства книжников, носа, а светлая кожа выдавала пурнийское происхождение. Ему было за пятьдесят; короткие волосы преждевременно поседели много лет назад. Демир помнил его с раннего детства: Бринен верно служил Адриане и почти все это время был тайным любовником госпожи.

В юности Бринен служил военным хирургом в Иностранном легионе, где приобрел привычку скрывать свои чувства. По крайней мере, сказать, о чем он думает, было нелегко. Вот и теперь Демир разглядел за неприкрытой усталостью только тень тревоги, горя и гнева.

Они смотрели друг на друга всего несколько мгновений, но Демир почувствовал, как между ними повисли сотни несказанных слов. Бринен наверняка хотел спросить, почему Демира не было рядом с матерью, когда та нуждалась в его помощи. У Демира рвался с языка другой вопрос: почему мать поехала в Ассамблею без телохранителей? Упреки, взаимные обвинения, гнев и горе. Все это осталось невысказанным. Очень по-оссански.