В тени Нотр-Дама

— Потому что уличный мальчишка принес записку с вестью об убийстве в Пти-Шатле, еще прежде, чем было совершено убийство. И потому что старая Фалурдель, — в трущобе этой сводницы произошло убийство, — о чем-то умалчивает. Эсмеральда что-то говорила о закутанном в плащ мужчине, который достал кинжал. Фалурдель утверждает, что она никого не видела, и что никто не проходил в дом мимо нее. Но я считаю, что хорошо разбираюсь в людях, чтобы разглядеть в ней лгунью.

— Тогда передайте ее мэтру Тортерю. Он-то выдавит из нее правду.

— Невозможно, против возраста нет средств. Если в течение нескольких дней не случиться чуда, Эсмеральда закончит так же на веревке, как жалкие остатки Маншо. На следующей неделе она предстанет перед судом. Впрочем, она-то наверняка достанется Тортерю.

— Ее… будут пытать?

— Конечно. И она признается. Что же еще? Ее единственная надежда высунуть голову из петли заключается в том, что Фалурдель скажет что-нибудь другое во время прений, но на это цыганка не может надеяться. Лжет ли Фалурдель из страха или из-за денег — делает она это в любом случае железно.

Эсмеральда на столе пыток и уже скоро — на виселице! Возможно, это открытие окончательно повергло меня в замешательство, и я бы проговорился, если бы полноватая женщина с ведром не подошла к нашему столу.

— Молодой человек выглядит нехорошо. Ему плохо? Тогда мое масло поможет наверняка, — и она уже опустила кусочек платка в теплое масло и помазала мне лоб и мои щеки. — Кипяченое масло лечит все зло, вам сейчас же станет лучше. Стоит один соль, мессир.

Она протянула свою жирную руку, но я, уставившись на нее в упор, только спросил по слогам:

— Ки-пя-че-но-е мас-ло?

Фальконе засмеялся и показал на окна без стекол.

— Ну, конечно же. Вам разве не известно, месье Арман, что занозам виселицы, костям и определенным частям тела казненного приписывают целебные свойства? То же самое — и кипяченому маслу. Продавцы масла на Свином рынке всегда делают хорошую прибыль на этом, и еще больше это окупается для палача.

Только теперь я увидел через открытое окно длинную очередь людей, которая образовалась вокруг котла. Мужчины, женщины и дети давали помощникам палача свои кружки, миски и ведра, чтобы те наполняли их маслом, в котором Николя Маншо нашел свою смерть. И каждый клал свою лепту в протянутую ладонь Тортерю.

— Один соль, месье, — настаивала толстуха. — Масло еще теплое. Оно точно поможет!

Еще теплое? Мне казалось, что мой лоб и щеки горят! Я подумал о том, что возможно, в ведре плавали остатки мяса Маншо. Тошнота подступила к горлу, я вскочил со своей скамьи, бросился к бочке с водой, в которой гости мыли руки, и опустил голову в грязную, жирную влагу. Все снова и снова я тер руками лицо, но кипяченое масло не хотело смываться. Давящее чувство в животе стало не сдерживаемым, и меня вытошнило в бочку.

Глава 3 Притон сводни

Дом сводни лежал передо мной, как спящее чудовище, тихое и мрачное. Хотя солнце давно зашло, глаза чудовища были закрыты, ни в одном окне не горел свет. Было слишком рано. Лишь после пьянящего вина, после которого забывается груз дня, горожане и школяры обращались к свободным бабочкам, если остались еще лишние деньги. Я стоял на том же самом углу, как в тот вечер, когда видел заходящими в дом Эсмеральду и капитана, и хотел выяснить, почему лгала Фалурдель. Потом я мог привлечь Бийона или цыганского герцога, чтобы задать жару сводне.

Конечно, я мог бы рассказать правду лейтенанту Фальконе ради освобождения Эсмеральды. Но кто бы поверил моему сумасбродному рассказу? К тому же, я ничего не мог доказать. Многоуважаемый отец Фролло, который имеет дела даже с королем и его личным врачом, у которого друзья в суде вроде Годена и Шармолю, — подлый убийца? Да меня высмеют!

Задним числом я должен признаться, что пытался из чувства вины в одиночку помочь Эсмеральде. Если бы я предотвратил убийство капитана Феба, если бы я не только наблюдал за ними?!

Это заставляло меня испытывать ответственность за бедную судьбу цыганки. Моя прогулка к мосту Сен-Мишель была попыткой исправить положение, что, по моим представлениям, я был обязан сделать для Эсмеральды.

Я надеялся, таким образом заслужить ее милость и уважение.

Зачем я хотел это? Ну, цыганка была очаровательной женщиной. Колетта поправилась, и я благодарил Бога за это, но она теперь держалась со мной необычно отстранено — не только равнодушно, а чуть ли не враждебно. У меня не было объяснения тому, и я вряд ли нашел бы таковое, пока она скрывалась в подземном убежище Вийона, куда вернулась после своего выздоровления.

Я собрался с духом, подошел к притону сводни и постучал в дверь, которая вся прогнила от влажности вблизи Сены. Ничто не колыхнулось. Но Фалурдель или кто-то другой должен был там быть. Тонкие нити света пробивались через щели. И я слышал запах дыма. Итак, я постучал еще раз, так сильно, что дверь задрожала.

— Не рушьте мой дом, проклятье! — прокряхтела старуха — Да иду я уже, иду я уже, — и она подошла, шаркая ногами, отперла дверь, приоткрыла ее на небольшую щель и осветила лампой мне лицо. — Что вы хотите, месье?

Гнилостный запах обдал меня, так что я охотнее всего отвернулся бы. Мне стало почти так же дурно, как днем, когда толстуха помазала мне лоб и щеки кипяченым маслом и еще осмелилась потом потребовать за это деньги. Фальконе заплатил ей, и я посчитал возможным, что он даже велел ей специально подойти к нам.

— Хороший глоток вы можете мне предложить, конечно, взамен хорошей оплаты, — сказал я.

Окруженные многочисленными морщинами глаза взглянули на меня недоверчиво.

— Пить вы можете здесь, наверняка, но это не то дело, которым я живу.

— Да, я в курсе, мадам Фалурдель. Моя милашка подойдет попозже, я пришел первым.

— Может быть, может быть, — захихикала старуха и раскрыла дверь шире. — Ну, тогда заходите, месье, и позвольте вас угостить. Деньги-то есть у вас, скажите?

И как само собой разумеется ко мне протянулась лапа, в которую я сунул один соль.

Внутри притон сводни был таким же обшарпанным и обветшалым, как и фасад. Заляпанные стены уже целую вечность не красились, потолочные балки почернели как затянутая облаками ночь, камин, в котором потрескивал тлеющий огонь, полностью вышел из строя.