В тени пророчества

Опять гордыня. Опять она решила, что от нее одной зависят судьбы других. Пытается оправдать грех необходимостью? Разве ей не было показано, что так нельзя? Эта дорога — путь в никуда!

Избегнуть греха — укротить свою гордыню. Она не избранная, не в ее власти решать судьбы всех. Это — главное! Пророчества, предначертанное — все это вилами по воде писано. Compendia sunt dispendia. Короткий путь — самый долгий. И это знание лежит на поверхности. Нужно только протянуть руку и взять его…

…И не допустить непоправимого!

Она резко повернула ключ зажигания и ударила по газам.

* * *

Погруженный в раздумья, я подошел к подъезду. Был поздний летний вечер. Дневной зной наконец-таки спал, и весь город выполз на улицу. Хорошо мы посидели! Теперь меня мучил вопрос, что же делать с этой долбанной Маринкой, звонившей пять минут назад. Черти ее попутали прощения просить!

— Неправда, никто ее не путал! Сама захотела — сама позвонила!

— Ладно, Эльвира, пусть сама. А что теперь делать мне?

— Знаешь, есть старый анекдот про графа.

— Ну, колись? — заинтересовался я.

— Да, ты его знаешь. Забыл просто.

— Эльвир, не ломайся. Сама говоришь, не девочка. Четыреста лет все-таки!

— И что? Может, как раз девочка!

— Ага! Старая дева!

— Хам!

— Зануда!

— Это я-то зануда?!

— Ты.

— С чего это я зануда?

— Эль-ви-ра! Не нуди!

— Ладно. Уговорил. Рассказываю. Сидит граф в кресле у камина, читает газету, попыхивает трубкой. Подходит графиня, жена его, и спрашивает:

«Дорогой, ты знаешь, наша служанка беременна!»

Граф, не отрываясь от газеты:

«Это её проблемы!»

«Да, но она беременна от тебя!»

Граф, также невозмутимо:

«Это мои проблемы!»

«Да, но что же делать мне?»

— Это твои проблемы. Спасибо, Эльвира на добром слове. А с каких это пор ты притчами разговариваешь?

— Да так, просто к слову пришлось…

Я улыбнулся. За сегодняшний, прямо сказать, не легкий день научился разговаривать со своими спутницами мысленно. Теперь люди косились на меня не потому, что я тихо сам с собой, а потому, что иду и пялюсь, как идиот, погруженный в свои мысли. Но, если задуматься, это уже достижение. Маленький, но успех.

— Стой! Не заходи! — подала голос Консуэла на входе в подъезд.

— Это еще почему? — остановился я, опешив.

— Потому, что я твой ангел-хранитель. И если ты жить хочешь, слушайся меня. Нет, конечно, можешь выпендриться и не слушаться — дело твое, но за последствия я не отвечаю.

— Эй, ну чего ты! Как будто я что-то против имел!

— А то, что тебе знающий человек вещи говорил, а ты не отнесся к ним с должным вниманием. Самый умный? Я тебе еще утром сказала: вокруг тебя какие-то нехорошие движения. То же сказал и Максим. А ты все героя из себя строишь! Дескать, фигня все это, выкручусь!

— Мишган, слышал хохмочку: береженного бог бережет. Кастет надень. И бей первым: сразу и в нос.

— А лучше не ходи пока. Подожди, может, кто идти будет? Прицепишься хвостом.

Мне стало не по себе.

— Элл, ну что ты в самом деле? Это ж мой родной подъезд! Я вырос здесь! Хотели бы шлепнуть — давно бы шлепнули! Вон, весь день в городе, один и как на ладони! Станут они настолько мелочиться, если это те серьезные ребята?

— А если не те? Другие? Но с подобными намерениями? Ты же не знаешь, кто тобой интересуется и сколько их.

Я вздохнул и огляделся. Двор был пуст. Бабки с лавочек уже убежали домой, спасаться от комаров и смотреть вечернюю порцию сериалов. Молодежи тоже не было видно, только у последнего подъезда тусовалась какая-то компашка. Не из наших, левые. У нас вообще двор проходной, здесь это частое явление. Мы и сами по молодости редко в родном дворе зависали. Ждать кого-то? Кого?

— Элл, это мой подъезд. Я здесь почти двадцать лет прожил. И ничего со мной не случалось. Ну, может и есть там какие-нибудь гопники. Ну, люлей мне ввалят, с кем не бывает? Что ж мне теперь, дома сидеть и как банный лист трястись от каждого шороха?

— Правильно, Мишган! Мысленно я с тобой! — отозвалась демон. — Без люлей, как без пряников!..

Я многозначительно промолчал, нащупывая пальцами в кармане Максово свинцовое «орудие труда».

В подъезде сидели два ханыги, бритые, в наколках. С одного взгляда можно было определить: морда кирпича просит. Они сидели на площадке перед первым этажом, на верхней ступеньке аккуратно расстелена газетка, на которой стояли открытая банка шпрот, полбатона в целлофановом пакете и две полторахи «Ипатовского». Одна пустая, другая начатая, где-то на одну треть. И два пластиковых стаканчика.

— Эй, братан! — обернулся один. — Закурить не найдется?

Я пожал плечами.

— Не курю.

— Зря! — не поддержал меня второй. В руках он играл «бабочкой», то открывая ее, то закрывая.

— А тебя случаем не Миха зовут? — опять спросил первый.

— Ну, Миха. — заинтересовался я.

— Назаренко? — Уточнил второй.

— А чё, есть проблемы? — пытался понять я чего они хотят.

— Да так… — продолжил первый, более старший и на вид несколько менее обделенный интеллектом, чем второй. — С тобой люди одни покалякать хотят. Тема есть…

«Миша, угроза! Может ты не прав, насчет того, что не опустятся до подъезда? Еще не поздно уйти…»

— Чё за тема? — продолжил я и сделал шаг вперед.

— Все нормально! Да ты присаживайся, братан! — второй, тот, что с бабочкой, начал подниматься на ноги, кивая на ступеньки. — В ногах правды нет.

— Спасибо, я постою.

Первый тоже начал подниматься, как бы невзначай загораживая выход из подъезда.

— Да ты чё, братуха, нас не уважаешь? Западло с правильными пацанами посидеть, о жизни перетереть? — продолжил второй, тоже как бы невзначай становясь так, чтоб перекрыть мне дорогу наверх.