В тени славы предков

— Почто ты, Некрут, к Зимаве во двор пожаловал? — спросил Владимир.

— Поговорить с пасынком, — честно глядя в княжеские глаза, ответствовал Некрут. — У нас с ним ссора вышла, набросился на меня, когда в полоне сидел, так за то и пороли плетьми его. Не я наказание назначал, вот и приехал сказать, чтобы не держал зла на меня.

— Ой, врёшь! — воскликнула Зарёна. — Свести со двора да забить в канаве хотел ты парня!

Владимир поднял ладонь вверх, унимая готовую разгореться ссору, — он правит суд, и по его велению здесь слово молвят.

Выслушали двух ратников, что были во дворе с Некрутом. Те пожали плечами, не сказали ни в ту, ни в другую сторону:

— Некрут нам с ним ехать велел, а что он там сделать хотел, то нам неведомо.

— Чего ж с тобой парень не поехал? — вставил вопрос Турин.

— Испугался, наверное, — предположил Некрут, ловя на себе злой взгляд Павши. Некрут был спокоен и уверен и рассчитывал на то, что рано или поздно выведет этим Павшу: тот набезобразит, и Некрут победит в суде. При этом главного Некрут ещё не сказал.

Турин, чтобы понять, за кого просит, порасспрашивал о Павше, припомнив ту порку, на которой Павша молчал до потери сознания, не сомневаясь, возразил:

— Здесь ты точно врёшь. Мне точно от кметей известно, что такой воин, как Павша, тебя бы просто так не забоялся.

Стали слушать послухов о жизни Милавы и Некрута, стараясь понять, мог ли он пойти на убийство. С Павшей пришла, почитай, половина печища и кое-кто из Древичей. Колот рассказал о ссоре Некрута с Милавой и как он ей выбил глаз, потом Лапа ходил и бил его за это. Кто-то из сторонников Некрута создал в толпе глядельщиков ропот, выкрикнув:

— Где это видано, чтобы родичи жены мужатой в её жизнь вмешивались? Она для своего рода мертва есть!

— Чего ж теперь, бабу совсем не трогать пальцем?

— Трогай не пальцем!

Глядельщики со смешками начали обсуждать. Князь снова поднял руку к тишине, Добрыня прикрикнул:

— Молчите, люди!

Один из Некрутова рода выступил в защиту родича:

— Понасилена Милава была печенегами. Вот он сам видел, — показал защитник на Колота, — оттого и блудить пошла. Некрут жалел её, потому и взял к себе, но сломанную ветвь уже не срастишь, вот и не получалось у них. Может, и нетерпим был Некрут, но не мог убить он жену свою.

Павша готов был провалиться сквозь землю. Он так и думал, что вспомнят, как мать степняки изнасиловали, как гуляла она потом. И вина в том, что так недобро разворошили память о покойной, была даже не на Некруте, а на нём, её сыне. Всё происходящее было, как тяжёлый сон. Колот едва сдерживал себя, чтобы не выйти и не попросить князя прекратить суд, наблюдая, как племянник смотрит себе под ноги, не осмеливаясь поднять глаза. Владимир, поняв, что сейчас сторонники того и другого начнут промывать кости Милаве, а может, и пожалев парня, приказал выслушать других послухов.

За время, отведённое для суда, Павша нашёл двух человек, сильно обиженных Некрутом уже в недавнее время. То был сельский староста, готовый рассказать, как Некрут сёк смердов до тех пор, пока они не отдали всё сбережённое добро и вдовую бабу из печища с названием не то Беждичи, не то Бжедичи. Староста, видимо, побоялся явиться — наговоришь, а там незнамо, как повернёт, — вернётся тиун, и будет ещё хуже. Зато баба средних лет бойко говорила:

— Мужа моего, кормильца, тур на охоте зимой боднул, да так и не встал на ноги, по ранней весне умер. Дома у меня девки одни, так этот гад остатнюю корову увёл!

Прежде чем Некрут что-то ответил, выступил вне очереди старый тиун по имени Вышко, служивший праведно и верно ещё Ольге, потому его не обрывали:

— Тут ты, жёнка, неправильно рассудила — винить надо старосту, что не подсказал тиуну. После того, как корову свели, опять же к старосте или волостелю идти надоть. Если ничего не делают, то на суд их, к боярину! А то так тиуну дани ни в жизнь не собрать!

И так и эдак выходило, что Некрут оправдался, а Павшу в лучшем случае не призовут на суд за навет. Владимир не спешил, не совсем ещё веря в невиновность Некрута, но и судное поле разрешить без причины он не мог. Жаль парня, но в этот раз он проиграл. Да ещё торопил Добрыня, наклонившись и тихо говоря:

— Не тяни, княже, слушать более некого.

Перед князем предстал седой муж, непростой по одёже: в красных сапогах, синем шёлковом коче, наброшенном на рубаху алого шёлка, с уверенно гордым взглядом голубых глаз. Некрут улыбнулся мужу, почтительно отступил в сторону, будто давая ему место для пляса. Павша угрюмо посторонился: в мужике узнал того, что встретил во дворе Некрута, когда приезжал грозить ему, и этот муж тогда очень хотел с Павшей поговорить.

— Дозволь слово молвить, свет Владимир-князь! — попросил он. Владимир окинул его безразличным взглядом: что ты скажешь за свой род? Но из уважения к сединам и из-за того, что хотелось потянуть с решением, кивнул.

— Родители мои назвали меня Гунастром, люди же зовут Гостилой, и я старший в своём роду.

Голос Гостилы был глубок, таким голосом под гусли сказания бы петь. Ворчащая толпа глядельщиков любопытно затихла. Гостила продолжил:

— Я с детства знаю Некрута. И я скажу вам, люди, и тебе, княже, что Некрут мог убить свою жену!

Гостила осмотрелся вокруг, посмотрел на князя: мало кто поверил своим ушам. Владимир, подавшись вперёд, не мигая смотрел на руса. Некрут отошёл на несколько шагов, будто пытаясь рассмотреть родича: не подменили случаем?

— Ты чего это? — вырвалось у Некрута.

Гостила вдруг взъярился:

— Мне стоит рассказать, как ты, вьюношей ещё, во хмелю, топором зарубил парня ни за что, только потому, что тебе голову задурило? Или девку понасиловал с другом своим, потом утопилась она от бесчестья? Старше стал, так думали, что остепенился, ан нет: только колода да холм могильный тебя исправят! Я не хочу кровной войны из-за такого, как ты!

— Княже! — обратился Гостила к Владимиру. — Коли Некрут не сознаётся, так пусть поле будет им высшим судьёй!

Толпа глядельщиков ещё до окончательного решения Владимира разразилась бодрыми криками, предвкушая забаву. Некрут скривился лицом, улыбнулся, но как-то нехорошо, будто полоумный в час безумия. Колот, у которого с души упал камень, заволновался от недоброго предчувствия. Павша уже стоял подле него — потерянный и как будто постаревший — и говорил что-то, едва слышное, в громком гудении зевак, что-то про бронь и оружие. Лапа удивился, что не слышал, как князь объявил решение, но в таком шуме услышать его было непросто. Зато ясно пронёсся голос Гостилы: