В тени восходящего солнца

Нет сомнений, что дело Крылова велось с применением пыток — достаточно взглянуть на подписи старого япониста в протоколах допросов — хуже их я видел только каракули избитого доцента Трофима Юркевича. Что происходило в камере для допросов Бутырской тюрьмы, несложно себе представить, перечитав, например, солженицынский «Архипелаг ГУЛАГ». Указание Политбюро ЦК ВКП(б) о применении к «врагам народа» методов физического воздействия было получено чекистами совсем недавно — в июле, и они выполняли его с тем же жаром, с той же беззаветной самоотдачей, с какой арестовывали жен обреченных. Но все люди разные, и не на всех можно было надавить даже так. 16 сентября чекисты устроили Крылову и его друзьям страшное испытание: была проведена очная ставка Василия Николаевича с арестованным и обвиненным им в терроризме Федором Ильичем Нечаевым. Ни одного обвинения Крылова Нечаев на очной ставке не признал и ни в чем не сознался. А Крылов снова подтвердил все.

10 октября 1937 года — в день расстрела Мацокина и смерти в камере Бутырской тюрьмы Ощепкова — было подписано обвинительное заключение ОСО: «Крылов Василий Николаевич, проживая в Харбине с 1904 по 1934 год, был связан исключительно с белоэмиграцией и лицами, близко стоявшими к японской разведке. В период Гражданской войны принимал активное участие в вооруженной борьбе против Соввласти, являясь офицером в чине полковника в армии генерала Семенова. Являясь непримиримым врагом Соввласти, еще проживая в Харбине, вел террористическую, антисоветскую пропаганду, направленную к необходимости свержения Соввласти и убийства руководителей ВКП(б) и Советского правительства. При отъезде в 1934 году из Харбина в СССР имел встречу с бывшим белым генералом, работающим начальником полицейского отряда при главном полицейском управлении г. Харбина Володченко [187] (помните редактора крыловских трудов о японской армии? Крылов признал факт встречи с ним, но так и не подписал признания о сотрудничестве. — А.К.), от которого получил задание — по приезде в СССР сгруппировать вокруг себя врагов Соввласти и создать на территории СССР террористическую организацию... Виновным себя признал полностью»...

187

Володченко Николай Герасимович. Родился в 1862 г. в г. С.-Петербург; русский; командир Юго-Восточного фронта Генштаба. Проживал: г. Харбин. Арестован 24 сентября 1945 г. Приговорен: УКР Смерш ПримВО 31 декабря 1945 г., обв.: ст. 58-16 УК РСФСР. Приговор: дело прекращено в связи со смертью обвиняемого. Реабилитирован 22 ноября 1999 г. По заключению прокуратуры Омской области по Закону РФ от 18.10.1991 г. Источник: Книга памяти Хабаровского края.

Здесь, казалось бы, и можно поставить точку в деле Василия Крылова, но перед выпиской из акта о расстреле обвиняемого 17 октября 1937 года на Бутовском полигоне оказались подшиты еще два — совершенно неожиданных для меня — документа. Первый — протокол допроса 16 февраля 1935 (!) года аспиранта Института востоковедения и сотрудника издательства «Советская энциклопедия» Фомичева Виктора Евдокимовича, «из крестьян».

Протокол, скорее напоминающий донос:«... Наибольший интерес представляет из себя Крылов Василий Николаевич. За время совместной работы с ним мне удалось узнать о нем следующее:...он прекрасно владеет японским языком, особенно хорошо он усвоил военные термины и географические названия. Ведет себя весьма скрытно и о своем прошлом не распространяется... В разговоре с японоведом Поповым Александром Николаевичем последний заявил мне, что он довольно хорошо знает Крылова, причем указал, что в прошлом он был жандармским офицером и у него есть свои печатные труды. Живет Крылов в районе 2-й Мещанской».

Бывший жандарм, прекрасно знающий язык, показался чекистам подозрительным, и через два дня они допрашивали уже японоведа Попова [188] : «Лично я его знал около 1915 года, но знакомство было шапочно, в городе Владивостоке. Он в то время был кадровым офицером в чине приблизительно штабс-ротмистра и служил, насколько можно заключить из его книг, в Заамурском округе пограничной охраны, в Харбине.

...Книгами Крылова я очень мало интересовался, т.к. они касались наименее интересной для меня отрасли японоведения, а именно — военного дела... Крылов в части японского языка был, кажется, учеником профессора Спальвина и слушателем Восточного института во Владивостоке... видно, что он является знатоком японской армии (эта фраза подчеркнута толстым синим карандашом. —А.К.) и с этой стороны, мне кажется, может быть полезен для соответствующих наших организаций (два раза отчеркнуто на полях. —А.К.).

188

Более точно этого человека идентифицировать пока не удалось.

На этом, кажется, дело Крылова точно уж можно было закрыть — оно кончилось расстрелом, но... дальше оказалось еще интереснее. 22 июня 1956 года «в связи с пересмотром дела Нечаева»: архивно-следственное дело нашего героя было запрошено из архива КГБ СССР офицером Главной военной прокуратуры, который вынес в порядке надзора следующее определение: «Данных, послуживших основанием дня ареста Крылова, нет. Никаких компрометирующих материалов ни на кого в этом деле нет». Ожидаемо. Но вот и неожиданное: появляется ответ на один из заданных нами вопросов: почему Крылов вернулся с КВЖД на год раньше остальных: «...наоборот, в деле имеется сообщение ГУГБ НКВД СССР от мая 1935 г., в котором указано: “Крылов... выполнял в Маньчжурии... работу по заданиям Разведупра с 1926 г. по 1934 г. Был отправлен в СССР вследствие имевшихся сведений о наблюдении за ним... Работал неплохо”». Работал неплохо... В книге историка спецслужб М. Алексеева «Советская военная разведка в Китае и хроника “китайской смуты”» (1922—1929) встречается такой пассаж:«...не менее результативным был агент по кличке Степаничук. Сотрудничал с разведкой с 1921 г. Беспартийный. Русский. Бывший ротмистр, бывший адъютант Разведывательного отделения Заамурского военного округа. Хорошо знал Китай и Японию. Был чрезвычайно полезен, так как имел хорошее военное образование и опыт старого разведчика. Давал сведения по контррразведке, переводил секретные документы. Имел связи среди белогвардейцев, японцев местной колонии и других городов Маньчжурии и Кореи. Был известен в местных кругах как журналист, переводчик, военный. Через него было добыто много документальных материалов, получивших высокую оценку руководства разведорганов» [189] . «Бывший ротмистр», журналист и «старый разведчик» — это, конечно, Василий Крылов — по уникальной биографии восстановить подлинное имя агента Степаничука совсем не сложно. Таким образом, с разведкой Крылов не порывал никогда, не изменял профессии, которая, как известно, в том, что «родину защищать». Он снял погоны ротмистра пограничной охраны Российской империи и полковника белой армии атамана Семенова, чтобы стать агентом советской военной разведки. Василий Крылов-Сгепаничук «работал неплохо», но попал в Харбине под наблюдение японских контрразведчиков и был выведен из под удара самым действенным способом: отправлен в Советский Союз вместе с семьей. Так получилось, что руководство Разведупра Красной армии спасло Крылова, чтобы через три года его расстреляли чекисты.

189

Указ. соч. С. 129.

Дата указанной переписки спецслужб — май 1935 года — свидетельствует о том, что сообщения аспиранта Фомичева и преподавателя Попова не остались незамеченными. Сотрудники советской контрразведки выяснили, кто такой Крылов на самом деле, успокоились, но дело на него завели. Дело, ставшее в 1937 году приговором. Дело, в котором до сих пор в запечатанном и прошитом особым образом конверте хранится, видимо, та самая переписка, которой не суждено стать открытой.

Сотрудники же военной прокуратуры, занимавшиеся в 1956-м пересмотром изученных нами документов, отправили запросы во все советские архивы и выяснили, что «никаких компрометирующих материалов в отношении В.Н. Крылова не имеется. Более того, установлено, что бывший сотрудник УНКВ МО Вольфсон, принимавший участие в допросах и руководивший следствием по делу Крылова, осужден за преступную деятельность в органах НКВД, в том числе и за фальсификации уголовных дел. Будучи допрошен 10 июля 1956 года, Вольфсон показал, что бывший его подчиненный сотрудник УНКВД Мочнов, так же принимавший участие в допросах Крылова, применял к арестованному физические меры воздействия».

К сухим строкам прокурорского расследования сегодня можно добавить фрагменты воспоминаний случайно уцелевшего «подопечного» Вольфсона — Аркадия Дмитриевича Евсюгина из его книги «Судьба, клейменная Гулагом»: «После обыска увели меня на второй этаж областного Управления НКВД к следователю Воль-фсону. Он предложил сесть на табуретку... Вольфсон сообщил мне, что я арестован как враг народа, изменник Родины, троцкист-бухаринец, строго сказал:—Запомни это. Мы с тобой будем поступать как с врагом народа. Тебе, вероятно, известны слова писателя А.М. Горького: “Если враг не сдается, его уничтожают”. Этими словами Горького они внушали мне, что арестант у них — беззащитная личность, вне закона. После своего выступления Вольфсон предложил мне писать чистосердечное признание, убеждая меня, что чем раньше напишу, тем лучше для меня...

Когда я пришел в себя и почувствовал, что могу говорить, сказал Вольфсону:

— Я же не виноват, мне нечего и не о чем писать.

Вольфсон, как бешеный, вскочил, начал кричать, посыпалась брань и ругань, угрозы. Команда: “Встать!” Подошел ко мне, начал громко кричать в ухо. Появились сильная боль и шум в голове. Долго гарцевал он вокруг меня, ругался и кричал. Я стоял и молчал. Затем переходит к следующему отработанному приему, двумя пальцами сверху вниз сильно ударяет между ключицей и шеей, боль невероятная, искры из глаз посыпались, и изо рта пошла кровь. “Стоять!”

По-ихнему называется “конвейер”. Это один из приемов допроса. На конвейере могут держать сутками без сна, пищи и воды, только до тех пор, пока арестованный не потеряет сознания и согласится подписать все протоколы, что предложит следователь.

На конвейере я простоял без сна, пищи и воды трое суток. Вода стояла на столе, вызывала жажду. От бессонницы, физической и моральной усталости падал на пол. Величайшее удовольствие испытывал, когда лежал на полу. Долго лежать не давали, пинали в бок, обливали водой, приводили в сознание, командовали “Встать!” Одного дежурного сменял другой, такой же жестокий и безжалостный. Один раз дежурила женщина, кажется, Судакова. Назойливо твердила одно: “Пиши, пиши, легче будет. Признаешься, мучить перестанут”. Я ей отвечаю: “Мне нечего писать. Я не виноват”. Она с иронией говорит: “Да, не виноват! Довольно ниточки на х... наматывать, мы вас знаем”.

За эти трое суток наслышался всякого. Из кабинета в ночное время слышались матерщина, ругань, крик: “Фашисты, гады! Убивайте! Придет время, будет управа над вами!” С мужским криком чередовался женский крик, истерика, слезы. Следователь Вольфсон приходил в кабинет, где я стоял, спрашивал другого: “Писать еще не соглашается? Нет?” Уходил и приказывал держать на “конвейере” по всей строгости или перевести в комнату, где допрашивали шпионов.

Вольфсон пришел злой, как зверь, подошел ко мне, под нос тычет бумажку: “На, смотри! Это ордер на арест твоей жены, а детей определим в детский приемник НКВД. Думай о жене и детях!” [190] ».

190

http://www.sakharov-center.ru/asfcd/auth/?t=page&nmn=6066

Напомню: Василию Крылову, когда он встретился с Вольфсоном и его подручными, было 60 лет. Сохранились фотографии Крылова и его жены, сделанные незадолго до их отъезда из Харбина в Москву. Есть и тюремные фото. Поверить, что на них изображены одни и те же люди, можно только зная, что между двумя съемками не три года, а полтора месяца существования в девяти кругах ада.

«Определение Верховного Суда СССР № 4н-02480. Секретно.

...на основании вышеизложенного прекратить дело в отношении Крылова Василия Николаевича за отсутствием состава преступления».