В тот день…

– Неужто Бивой, прожив столько лет с купцом-христианином, не проникся его верованиями?

Опять отозвался Вышебор. Разгладив широкую, прошитую сединой бороду, он заявил:

– Так братец мой ранее никого насильно менять веру не уговаривал. Ха! Я ведь понял, что он только себя считал достойным веровать в Создателя. Ну, про Христа Дольма-то нам, конечно, рассказывал, но как будто свысока. Мол, он один заслуживает истинной веры, а мы тут все… Зато как только Владимир повелел всем креститься, Дольма сразу строг стал, передал его наказ и потребовал от своих людей беспрекословного подчинения. И сильно разлютился, узнав, что Бивой наотрез отказался идти. Вот и остался Бугай отлеживаться на сеновале, когда мы все к Почайне отправились.

– Выходит, ты остался при нашей исконной вере, парень? – с улыбкой повернулся Озар к Бивою.

Тот отмалчивался, сидел нахмуренный, только слегка подергивал пышный вислый ус.

Озар добродушно засмеялся:

– Ну и ладно. Кто-кто, а я, сам понимаешь, тебя за то журить не стану.

В это время сидевший по правую руку от Вышебора нагулыш Дольмы Тихон поднялся:

– Мы молитву не прочитали. Отец был бы этим недоволен. Так что тебе придется помолчать, кудесник.

Тут даже Озар поперхнулся варевом. Но остальные мальчишке не перечили, послушно замерли, пока Тихон высоким звонким голосом произносил полагающиеся слова.

Озар его не слушал, продолжал есть. Ах, хорош же борщ у поварихи Голицы! И корешки в нем, и капуста свежая, и свекольный сок малиновый, зелени душистой много. А еще к борщу подали целую миску пышной сметаны, чтобы каждый положил ее себе в варево сколько пожелает. И уже по одной сметане можно понять, как богато живут домочадцы этого двора. Сметана у простых киевлян считалась лакомством, ее не ели, когда пожелают, а обычно копили, чтобы после сбить иной продукт – жирное масло-сырец. Сама же сметана – это почти боярское блюдо. Или купеческое. Или жертвенное…

Озар вспомнил, как в старые добрые времена люди старались умилостивить богов-небожителей, принося к их изваяниям крынки со сметаной. Считалось, что боги любят сметану особо… ну разве что кровь жертвенную больше. Когда человеку надо было что-то вымолить у небожителей, а у него не имелось для требы жирной сметаны, он приносил на капище в жертву петуха или козленка; те, кто побогаче, бычка приводили. Их кровью орошали алтари перед изваяниями. Реже, во дни великих событий, жертвой становился человек… Боги тогда чувствовали себя великими, получив наивысшую жертву. И все же волхвы редко прибегали к пролитию человечьей крови – только в особых случаях. Да и самим служителям капища какой прок был от такого жертвоприношения? Но это Озар понял, когда достаточно послужил у изваяний богов.

Человека на алтарь – это лишь для устрашения народа, для подтверждения непреклонной власти волхвов. А вот обычными подношениями, вроде той же сметаны, после того как та постоит у изваяния, служители любили себя побаловать. Как и яйцами, мясом зарезанных на алтаре петухов и ягнят. Кровь – алтарю, а остальному съестному не пропадать же! И когда народ расходился, волхвы сытно ели, вкушали мясное и молочное, резали хлебы-подношения. Треб бывало столько, что и жавшимся к капищам каликам и нищим перепадало. Бедный люд благодарствовал за то служителям, но в народе все равно поговаривали, что, мол, служители в Киеве рожи разъели, кушаки на них еле сходятся. Небось, не лесные ведуны, какие корешками да репой с огородов питаются. Поэтому, если главный волхв на капище не глуп, он аппетиты своих служителей попридерживал. Но все одно, не выбрасывать же данное богами бродячим собакам? Вот и добрeли на сытых требах волхвы, лица их лоснились. Плохо иное: те же киевляне считали, что попы христианские на Подоле не столь жадны, не разъелись на подношениях, а значит, веры в них поболее, чем у сытых киевских служителей. И пошла весть, что у христианских священников душа чище, что ближе они к высшим силам, чем свои волхвы, какие едят от пуза да еще и приторговывают тем, что из даров перепадает. Но что же делать с теми кусками полотна или ремесленными поделками, какие люди приносили к изваяниям, не складывать же? Вот и отправляли на рынок. А серебро, полученное за продажу, хранилось в волховской казне. Пригодится. А как же иначе? Богатство силу всем дает, вот и киевским служителям богов так же. Некогда князь Ярополк попробовал было приструнить властных служителей, но волхвы дали ему такую откупную, что князь смирился, оставил их в покое. А вот с Владимиром подобное не вышло. Слишком богатым вернулся князь из похода на Корсунь, чтобы на подношения от волхвов позариться. Да и окружение его больше о чудесах и роскоши византийской подумывало, но главное, что души их уже попали в сети того, кого христиане Создателем называли. Свое-то привычное их уже не столь волновало. Люди так устроены, что им новое и неизведанное кажется куда интереснее и важнее того, что было привычным, успев даже поднадоесть.

Глубоко задумался обо всем этом Озар, не сразу и услышал, что его окликает Вышебор.

– Или ты совсем оглох, волхв, после молитвы христианской! Слышишь, что говорю? Ты тут ко всем с расспросами пристаешь, а меня словно избегаешь. Подозреваешь в чем или не уважаешь?

Озар поджал губы, чтобы сдержать улыбку.

– Я просто не спешу, почтенный. И каждого расспрошу, когда придет время.

– И скотников? – кивнул на дальний конец стола Вышебор.

В доме богатого купца Дольмы еще не отказались от обычая садиться за стол вместе с челядью. Однако бывшего княжеского дружинника Вышебора это сердило. Дескать, нечего навозникам за одним столом с хозяевами восседать. Вот были бы тут корабелы Дольмы…

И вновь к Озару обратился:

– Слышишь, что говорю, кудесник? Если бы корабельная ватага моего брата сейчас была в Киеве, тогда тебе, неспешному, забот бы прибавилось, чтоб каждого допросить. Раньше как усядутся все за стол… То-то шумно и весело, то-то есть кого послушать и с кем меда хмельного выпить. Эй, Яра, молчунья белобрысая, отчего не повелела распечатать бочонок меда к обеду?

Светлая головка ключницы повернулась в его сторону:

– Мирина не давала наказ. Она сейчас в лавке с тиуном, разбирается в имеющихся на сей день товарах, вот и не успела прибыть к обеду. А если придет да прикажет выставить меда…

– Приказывать она будет! – рявкнул Вышебор. – Ишь, позабыла уже, что в былые времена, когда Дольма отбывал по торговым делам, именно я…

– Теперь ты при Мирине по-семейному будешь свое место, стол и заботу получать, – негромко, но твердо ответила вековуха Яра. Да так, что Вышебор даже умолк.

И в который уже раз Озар подумал, что непроста эта баба, Ярозима-древлянка, рабой сюда некогда отданная из рода. А нынче самого властного Вышебора может на место поставить. Неужто калека хотел ее себе в жены? Творим об этом говорил, но Озару сейчас это показалось маловероятным. Не такова Яра, чтобы с увечным да капризным дружинником в брак вступить. Эта найдет в себе силы заупрямиться и отказаться от подобного жениха.

Будька и Любуша уже убирали со стола казан с борщом, Голица распорядилась нести второе: курятину, испеченную с яблоками в глиняных горшках, белую и красную рыбу с подсоленной душистой икрой, лук зеленый и лук репчатый, порезанный дольками на доске. Богато тут питались, не хуже, чем у волхвов на капище. Озар попробовал от каждого блюда, а сам размышлял про себя о всяком. Подумал и про упомянутых Вышебором корабелах: и впрямь хорошо, что тех нет еще, это только облегчает его задачу. С холопами с хозяйского двора Озар уже переговорил, но, как и думал, те только повторили то, что иные сказывали: родня и ближние челядинцы обступили в тот день купца в Почайне, а эти все далее держались.

А еще волхв подумал о Мирине, с утра отбывшей в торговые лавки. Неужели делами столько времени занимается с тиуном? Творим говорил, что с такой, как молодая вдова, во главе хозяйства недолго и все богатство с рук спустить. А вот же, как ушла по делам, так и в заботах вся. Ну это если не нашла Мирина, чем себя еще занять можно. Торговля на Подоле сейчас в самом разгаре, рынок рядом. Так отчего бы заполучившей хозяйские ключи купчихе и не побаловать себя обновками.

Озар прожевал последний кусок курятины, вытер усы. Остальные тоже покончили с трапезой, запивали сладким квасом сытное угощение. Озар оглядел их всех. Тихон уже убежал от стола, Вышебор откинулся на спинку кресла, лениво позевывая. Слуги с нижнего стола поднимались, кланялись, при этом благодарили за сытный обед не повариху, а ключницу Яру. Озар отметил, что сама древлянка ела совсем немного, а больше следила, чтобы у всех всего хватало – и на верхнем конце стола, и на нижнем у челяди. Мастеровой Стоян, выполнявший всякие поделки по дому, приблизился к ней, чтобы выслушать распоряжения. Туповатого вида Медведко тоже подошел, спрашивал, когда ему отправляться за березовыми ветками для банных веников. «Когда баня-то будет?» – уточнял. Но Яра пропустила вопрос мимо ушей, так как смотрела туда, где сидел и грыз ногти понурый Жуяга. Этот холоп вроде уже и не дергался всякий раз, когда на него Озар смотрел, но все же странный какой-то был. Озар услышал, как Яра ответила, что будет лучше, если Медведко пока крышу на курятнике подправит, а за вениками банными она Жуягу пошлет. При этом приветливо улыбнулась плешивому холопу – милая у нее оказалась улыбка, холодное бледное личико осветилось нежным светом, тонкий носик чуть вздернулся. Яра хоть и была на первый взгляд невзрачной – слишком светлые волосы, брови едва заметные, кожа без румянца, – но если присмотреться, то и черты лица у нее правильные, и серо-голубые глаза хороши. А Жуяга от ее улыбки даже перестал хмуриться, сразу подошел, стал что-то говорить негромко.

Подле волхва отодвинул миску насытившийся страж Златига. При этом склонился к волхву, заметив негромко:

– Погляди-ка, ведун, как этот плешивый с ключницей ладит. То ходил очи долу, сторонился всех, а как ключница окликнула – враз просиял. Говорю же, странный он какой-то.

– Отчего же странный? Ну, улыбнулась ему пригожая вековуха, добрым словом обмолвилась, вот на душе холопа и потеплело.

– Ага. Это сегодня он сияет, а вчера тыкался-мыкался, озирался озабоченно. Мне даже кое-кто из здешних на то указал. Тот же мастеровой Стоян.