В тюрьме сугамо

Послушай, послушай меня!.. Теперь я скажу самое главное. За десять дней я написал пятьдесят поэм. Тебе, я вижу, это не интересно. Но вот что важно, ко мне ежедневно приходит госпожа Макартур, супруга американского генерала. Он царь и бог, командует войсками в Японии. Он бежал от нас с Филиппин и вернулся к нам. Мы подружимся с ним, я знаю. Госпожу Макартур я называю – мама. Прошлой ночью я спросил ее, как часто она наслаждается с мужем. Госпожа изругала меня, сказала – плохой мальчик, но мы помирились. – Окава бессмысленно захохотал. – Пойди, пойди к Макартуру, Хондзио-сан, помирись с ними, они хорошие...

Окава Сюмей [4] забормотал что-то совсем невнятное. Бывший адъютант императора осторожно встал, отодвинул от двери этажерку с книгами и выскользнул из кабинета.

Конечно, Окава сошел с ума, какой он советчик. А Доихара пришел опять и принес самбо – протянул на подносе кинжал в фуросика...

На газоне у входа в здание академии темнело большое пятно от костра, на траве черный пепел, прибитый дождем. Здесь тоже сжигали архивы, чтобы сохранить тайны... Скоро и его сожгут, словно кипу бумаг с надписью: «Кио ку мицу!» – совершенно секретно, при опасности сжечь.

4

Окава Сюмей, идеолог японских монополистов, был привлечен к суду Международного военного трибунала в Токио. Его перевели в дом умалишенных. Психиатры сделали заключение: «Окава Сюмей, 1886 года рождения. Страдает психозом в результате сифилитического менингоэнцефалита. Болеет сифилисом тридцать лет. Повышенная возбудимость, мания величия, зрительные галлюцинации, неспособность к логическому мышлению, недержание мочи, плохая память и самосозерцательность. Этот пациент не способен отличать плохое от хорошего.

Внешний вид неряшливый, чрезвычайно велико чувство собственного «я», считает себя величайшим человеком мира. Лицо выражает все его переживания. Говорлив. Пребывает в маниакальном состоянии. В палате разбрасывает пепел, пишет бессвязные письма, отдает величественные распоряжения санитарке, принимая ее за госпожу Макартур...»

В сифилитичном бреду Окава Сюмей раскрылась натура человека, который в продолжение десятилетий выражал интересы японских монополий. Символично, что и в бреду он искал связи с американскими промышленниками и военными кругами. Это стало его маниакальной идеей. Он не отличал хорошего от плохого...

«Кио ку мицу!..»

Распахнутые двери, длинный коридор, ведущий в конференц-зал. Здесь тоже не обратили внимания на старого человека в черной ритуальной одежде. Дверь в конференц-зал была закрыта. На дверных створках висел замок, рядом клочок бумаги с надписью, сделанной небрежной рукой: «Вещевой склад. Посторонним не заходить!»

«Почему английская надпись? – пронеслось в голове пришельца. – Почему не написано японской катаканой? Никто не обязан понимать английский язык...» Но человек в ритуальной одежде понял – идти дальше некуда, здесь конец пути. Так пусть же свершится, что предначертано!.. Есть рыбы, которые возвращаются умирать туда, где родились, – в Саргассово море. Для него академия генерального штаба – Саргассово море. Он умрет у порога, через который шагнул в жизнь, в армию, совсем молодым офицером... Пусть свершится, что предначертано!

Его обнаружил американский сержант, зашедший в вещевой склад. Старый японец еще подавал признаки жизни. Он открыл глаза и глухо сказал:

– Я адъютант благословенного императора...

Это случилось 20 ноября на двадцатом году эры Сева, что соответствует 1945 году европейского летосчисления. В Токио, в здании академии генерального штаба, через три месяца после капитуляции Японии покончил самоубийством генерал-лейтенант японской армии Сигеру Хондзио, бывший главный адъютант императора Хирохито. Он был кавалером всех восьми степеней ордена «Восходящего солнца», был удостоен высшего ордена «Священного сокровища» и многих других регалий. Хондзио занимал почетные должности при дворе императора в продолжение многих лет, находился в центре больших государственных событий, и вот финал – самоубийство по приказу военной клики, к которой принадлежал сам императорский адъютант.

В черном портфеле, что хранился в бомбоубежище личной резиденции генерала, лежало завещание Хондзио, составленное перед смертью. Под диктовку своих единомышленников Хондзио написал на специальной бумаге «хоосё», приличествующей такому случаю:

«Хотя меня уже нет в живых, я, который в течение многих лет занимал важные военные посты, испытываю чувство страха потому, что я привел империю в состояние, близкое к разрухе, которой не знала еще история. Свою вину я могу искупить, только умерев десять тысяч раз, так как виноват только я, и никто больше. Я никогда в своих действиях не получал никаких указаний правительства или высшего японского командования. Я поступал только по воле своего разума.

Оставляя этот мир и сознавая личную ответственность за все совершенное, я молюсь от всего сердца за здоровье императора, за возрождение империи, которой я посвятил свою жизнь.

Сентябрь двадцатого года Сева.

Хондзио Сигеру».

В лирическом отступлении, приложенном к завещанию, генерал Хондзио еще написал:

«Когда птица чувствует приближение смерти, она поет лучше, а человек, даже закоренелый преступник, стоя на краю могилы, раскрывает душу и говорит только истину»,

Адъютант императора хотел, чтобы ему поверили. Генерал Хондзио, владевший многими тайнами империи, должен был безропотно подчиниться требованиям своего клана – унести в могилу сокровенные тайны, к которым он был как-то причастен. Хондзио приносил себя в жертву, брал на себя вину, чтобы выгородить остальных, в том числе императора и его божественных предков. Так повелевал закон Бусидо, кодекс чести самурая, который не дозволено нарушать.

Точно так же умерли адмирал Нагано и принц Коноэ, умирали другие свидетели и соучастники тайных событий, лишив себя жизни ударом кинжала в живот. Только главари гумбацу – военной клики – цеплялись за жизнь, чтобы продолжать начатое предками тайное дело империи.

Конечно, главный адъютант императора преувеличивал степень собственной значимости и ответственности, но когда происходили катастрофические события, он все же принимал в них участие! Среди тайн, которые Сигеро Хондзио хранил долгие годы, была тайна гибели китайского маршала Чжан Цзо-лина, породившая другие тайны – возникновение мукденского инцидента, а вскоре похищение безвольного императора Пу-и. При нем под Харбином начали выращивать чумные бациллы и строить военные дороги к русским границам, секретные укрепления на отдаленных тропических островах Тихого океана, совершать дворцовые перевороты в Токио. А заговор против России, тайный союз с Берлином, Пёрл-Харбор и Сингапур. Падение принца Коноэ и восхождение к власти его подчиненного Тодзио, планы генерального штаба... Тайны, тайны, тайны...

Но главному адъютанту императора Хирохито даже ценой смерти не удалось скрыть все тайны, которыми он владел, – они были раскрыты еще при своем зарождении. Это сделал доктор Зорге, таинственный Рамзай, донесения которого годами уходили в эфир в непонятном сочетании цифр. Его люди постоянно были посвящены в дела и планы японского правительства. Сталкивались две противостоящие друг другу тайны: тайна ради войны и тайна во имя мира.

Если бы знал об этом главный адъютант императора Сигеру Хондзио! Если бы знал, что не один он монопольно владел тайнами заговоров. Может быть, и не пришлось бы тогда императорскому адъютанту надевать черное кимоно и соломенные сандалии, чтобы идти на смерть...

Раньше, в продолжение всей истории островной империи, не было случая, чтобы иностранец проник в хранилище тайн Страны восходящего солнца. Таким иностранцем оказался Зорге, человек, остро ненавидевший войну. С ним вместе работали люди девяти национальностей. Японской контрразведке удалось ликвидировать группу Рамзая лишь через восемь лет после того, как Рихард Зорге впервые приехал в Токио. Это событие связывали с падением кабинета принца Коноэ. Оно произошло на исходе 2601-го года существования империи.

Дерзость «крупнейшего разведчика XX века», так стали на Западе называть Рихарда Зорге, стоила ему жизни. Но он открывал тайны, предотвращал войну...

О том, что Япония капитулировала, Исии Ханако услыхала по радио. Император печальным голосом читал рескрипт об окончании войны, а Иссии сразу вскочила, начала собираться, чтобы идти к тюрьме Сугамо. Она не знала еще, что Ики-сан уже нет в живых. Эти тяжелые годы, после того как дождливой ночью она рассталась с любимым человеком, Исии Ханако прожила в черной неизвестности. Она ничего не знала о нем, кроме того, что писали в газетах. А сообщения были так скупы...